— Сын! — долетело вдогонку старушечье кряхтение, и Дарси побледнел еще сильнее.

У дверей спальни Элизабет он едва не натолкнулся на уставших, но радостно щебечущих служанок, которые, улыбаясь, смотрели на непривычно оживленного мистера Дарси. Он, совершенно забыв про свой помятый вид и отсутствие фрака поверх белой рубахи, переступил порог спальни и тихо притворил за собой тяжелую дверь.

В комнате царил мягкий бархатный сумрак, который, казалось, можно было ощупать пальцами. Тихо потрескивали угли в растопленном камине, и рыжие блики мерцали на стенах, обитых медовым деревом, и плотно задернутых шторах. В стекла яростно бился ледяной ветер, бросающий пригорошни колючего снега и злобно завывающий подобно голодному волку. В теплом воздухе пахло влагой, витал резкий неприятный запах лекарств, ощущался знакомый привкус травяных настоек. У двери копошился старик-лекарь, упаковывающий свой чемоданчик, он поднял голову и улыбнулся Дарси искренней, по-старчески добродушной улыбкой.

— Примите мои поздравления, сэр. Опасения не подтвердились, ребенок родился совершенно здоровым, сейчас миссис Хадсон его моет и пеленает, — лекарь заметил, что взгляд Дарси приковался к фигуре, бессильно распластанной на постели, и хмыкнул в кустистую серебристую бороду. — Пообщайтесь с миссис Дарси, только не утомляйте ее. Она крайне тяжело перенесла роды. Я пойду к миссис Хадсон, позже мы с вами увидимся.

Дарси молча склонил голову, и старик, покряхтывая, вышел в коридор, оставив все такого же бледного хозяина дома наедине с супругой. Та, похоже, очнулась от тяжелого забытья и в этот миг рассеянно осматривала полумрак спальни. Мутный взгляд Элизабет натолкнулся на замершего, будто мраморное изваяние Дарси, и ее болезненное изнуренное лицо просияло. Молодая женщина попыталась протянуть руки к мужу, и через пару мгновений он рухнул на колени у изголовья Элизабет, целуя ее необычайно холодные ладони. Ласковый и теплый, словно густое какао взгляд невесомо касался лица Дарси, молодая женщина с грустной улыбкой отметила и синие подпалины под глазами мужа, и хмурую складку между его бровей, и сероватую бледность неровной кожи.

— Не припомню, когда ты в последний раз так плохо выглядел, — ее тонкие пальцы за неимением сил едва ощутимо коснулись щеки Дарси, а знакомая насмешливая улыбка тенью скользнула по ее губам.

Дарси не мог даже ответить на шутку — слабый, едва слышный голос Элизабет болезненно отозвался в его душе, и он выпрямился, чуть возвышаясь над молодой женщиной. Она, устало выдохнув, прильнула к его широкому плечу, и пальцы Дарси, приятно холодящие разгоряченный лоб, нежно касались влажных от пота волос. Ему было больно смотреть на ее бледное лицо, на котором горели лихорадочные алые пятна, на искусанные в кровь губы, на оттиск недавних страданий в глазах. Элизабет с наслаждением прижималась к Дарси, чувствуя хрустящий запах чистоты от его рубахи, она ощущала блаженную легкость во всем теле, оказавшись в кольце теплых рук, нежно покачивающих ее.

— Вы видели его? — сердце Дарси пропустило удар, когда чуткие большие глаза Элизабет заглянули в самое нутро его души; он обнял ее чуть крепче и коснулся носом влажного виска.

— Нет, — он покачал головой, — Я поспешил к вам.

— Я тоже не видела. Точнее, не разглядела, — как-то виновато произнесла Элизабет, и Дарси ласково поцеловал ее в щеку.

— У нас с вами будут годы, чтобы насмотреться, уверяю вас, — молодая женщина слабо улыбнулась, удобнее устраиваясь в объятиях супруга.

Он прислушивался к ее глубокому, чуть хриплому дыханию, с всеобъемлющей нежностью и ощущением бездонного счастья смотрел на подрагивающие ресницы, на губы, складывающиеся во сне в едва заметную полуулыбку, на изящные пальцы, продолжающие держать его руку.

В кустах жимолости раздался странный шорох, и Дарси рассеянно посмотрел на проснувшегося Мэйсона, который начал радостно скулить и дрыгать всеми четырьмя лапами, силясь подняться. Со второго раза старому псу это удалось без особенных потерь: он сломал всего лишь один стебель ириса и истоптал душистые фиалки, ковром стелющиеся под цветущей липой. Внимание Мэйсона привлекла хозяйка, которая вынесла миску с куриными вырезками, и пес поковылял к небольшой площадке, увитой дикими виноградом, куда Элизабет всегда приносила еду для питомцев. Дарси задумчиво смотрел на жену: на то, как она с обыкновенной веселостью потрепала собаку по голове и, поправив на плечах тонкую шелковую шаль, направилась к пруду, гладь которого сверкала позолотой в лучах заката. Теперь Дарси видел только тонкий светлый силуэт и темную изящную головку, только то, как Элиза пробиралась через цветущие дикие травы, срывая по пути пушистые фиолетовые колоски вербены и малиновые цветки клевера. Она остановилась почти у самой воды, забравшись на крупные валуны, лежащие у корней раскидистой ивы. Плакучая зелень, отливающая золотом, скрыла хрупкую фигуру, но Дарси видел, как легкий ветер треплет выбившиеся вьющиеся каштановые прядки, как солнце греет тонкий профиль. Он знал, что сейчас Элизабет смотрит на серебристые струи волы, с хрустальным шелестом бьющиеся о прибрежные камни, и на прекрасные белые кувшинки, цветущие в густой тени старого дерева, нависающего над водной гладью роскошной изумрудной кроной. Знал, что, сжимая в руках охапку цветов, она вдыхает вязкое благоухание лип и с наслаждением слушает деловитое жужжание бархатных черно-золотых шмелей, кружащихся над деревьями и кустами старых белых акаций. Он знал каждый взмах бровей, каждую лукавую искорку в глазах и трепет темных ресниц, манеру наклонять голову и мягко сжимать губы, до мельчайших подробностей помнил мягкие переливы смеха и ямочки на щеках при улыбке.

Дарси поднялся и вплотную подошел к окну, опираясь о гладкое прохладное дерево подоконника, на который ложились роскошные бордовые бутоны сладко пахнущих роз. Он опустил глаза, чувствуя, как разум вновь застилает пелена воспоминаний.

— Вы никогда не жалели, что женились на мне?

Этот поражающий своей странностью вопрос вынудил Дарси вскинуть брови и удивленно посмотреть на жену, которая вроде бы и шутила, но в то же время выглядела серьезной.

— Моя милая, мне порой вас очень сложно понять, — Дарси мягко пожал ее руку, которой она опиралась об его локоть, и окинул умиротворенным взглядом безмятежие осеннего сада.

Сентябрь укутал деревья в пышные уборы багрянца, меди и янтаря, а ушедшее лето оставило после себя лишь отголоски тепла и роскошь солнечных дней. Цветные листья летящим вальсом кружились по дорожкам сада, простирающиеся на много миль луга и поля Пемберли пожелтели, и в прохладном воздухе разливался тонкий грустный аромат осени. Терпко пахли травы, еще виднелись розовые соцветия вереска, и руки Элизабет теперь источали запах медовых яблок.

— Вы не ответили, — упрямо сказала молодая женщина, и между каштановых бровей наметилась хмурая морщинка. Ее давно волновал этот вопрос: их браку уже одиннадцать лет, и неужели она ни разу не давала повода для серьезных огорчений?

Дарси на секунду вскинул голову, но тут же опустил ее и внезапно остановился прямо посреди аллеи. Элизабет недоуменно посмотрела на мужа, который, возвышаясь над ней на целую голову, своим величественным видом и благородным спокойствием вынуждал ее чувствовать себя слишком любопытной неопытной девчонкой. Дарси выглядел необычайно серьезным, и Элизабет успела похолодеть от страха, пока он не взял ее за руку и не привлек к себе почти вплотную. Она робела перед супругом, слегка краснела, когда он говорил ей множество приятных вещей, в любых мелочах выражал свою безграничную любовь и пользовался любой возможностью, чтобы провести время с ней. Элизабет обжег мучительный стыд. Лучше бы он сейчас нахмурился и сурово замолчал, чем смотрел на нее с неизменной лаской и нежностью, какие плескались в его глазах и когда он признавался в своих чувствах во второй раз, и на венчании, и во все годы брака. Как она только посмела усомниться? Усомниться в человеке, которого она боготворила, и который боготворил ее? Который для нее был самым главным в жизни?.. Элизабет, пристыженная, опустила голову, не смея посмотреть на супруга.