— Элиза, мой нежный друг, — он прижался своим лбом к ее, молодая женщина смутилась еще сильнее, но Дарси, продолжая держать ее руки, смотрел на нее с таким невыразимым чувством, что Элизабет все же подняла глаза, — Я дал вам повод усомниться в своей любви? Ответьте мне, прошу вас.

— Ни разу, — прошептала молодая женщина, вдыхая терпкий запах мускуса и осенней горечи. — Простите меня, простите…

— Вы — моя супруга, мой друг, мать наших детей. Даже если бы вы очень постарались разочаровать меня, у вас бы не получилось вызвать мой гнев такой силы, чтобы я пожалел о своем выборе. Вы все так же прекрасны, очаровательно упрямы и насмешливы, и это лишь укрепляет мои чувства к вам, Элиза. Я никогда не сомневался в вашей любви ко мне, ощущая ваше тепло, заботу и нежность, даже когда не мог видеть вас, слышать ваш голос и прикасаться к вам. И вы не сомневайтесь, дорогая.

— Вы не сердитесь на меня? — Элизабет, сгорая от стыда и блаженства, подняла на мягко улыбающегося супруга робкий взгляд.

— Я не смею, даже если мне очень захочется, — Дарси поцеловал ее в лоб и обнял за плечи, мягко увлекая вглубь липовой аллеи. — Пойдемте, мне хочется показать вам последние ирисы возле пруда, они, несомненно, произведут на вас впечатление…

***

За окном лил освежающий ливень весенней ночи, напитывающий молодую зелень животворной влагой, и в приоткрытое окно вливался тонкий запах мокрой листвы, и цветущих жемчужных магнолий, растущих вокруг особняка. Восхитительные сапфировые сумерки окутали Пемберли нежным струящимся шелком, укрывали тишиной, завораживали тихим шумом дождя. С кустов благоухающего белого шиповника, на котором кое-где уже раскрылись изящные махровые цветки, бесконечно слетали хрустальные водяные капли.

В мягком мерцании тающих свеч таилось неведомое сладостное ожидание, будоражащее сознание молодой девушки. Элизабет сидела на подоконнике, забравшись на него с ногами, и с мечтательной сдержанной улыбкой смотрела на букет нарциссов в граненой вазе. Такие хрупкие и изящные, с бархатно-акварельными лепестками и восхитительным тонким ароматом. Блики свечного пламени скользили по сливочно-абрикосовым и персиково-розовым цветкам, по разобранной постели и темной палисандровой мебели. Элизабет улыбнулась шире и, с наслаждением вдохнув ночную прохладу, коснулась виском холодного стекла. Почти два года назад она вышла замуж, и в это верилось с огромным трудом. Время летело слишком быстро. Впрочем, ей иногда кажется, что и жизни не хватит, чтобы вдоволь насладиться обществом ее супруга.

Дверь, соединяющая супружеские спальни, едва слышно скрипнула, и в струящемся сумраке комнаты возникла фигура Дарси, уже приготовившегося ко сну и по обыкновению зашедшего к жене перед сном для долгой беседы до рассвета или чего-то иного, но не менее приятного. Элизабет повернула голову, и на ее ясном лице расцвела светлая улыбка. Дарси улыбнулся в ответ, протягивая к жене руки, и молодая девушка, легко соскочив с подоконника, через несколько мгновений оказалась в ласковых теплых объятиях, обвивая хрупкими руками широкую спину Дарси. В ее нежных темных глазах, казалось, мерцали бриллианты, и сама Элизабет казалась своему супругу прекраснее весны. Длинные загнутые ресницы щекотали его щеку, прохладное дыхание невесомо опаляло шею молодого мужчины, а аромат зеленой прохладной свежести и нарциссов кружил голову.

— Я никогда не устану восхищаться красотами Пемберли, — с лукавой улыбкой, которую скрыл ночной мрак, проговорила Элизабет.

— Сердце мое, вы кажетесь чуточку меркантильной, — с ласковой укоризной молвил Дарси, покачивая девушку в кольце рук и с безграничной любовью рассматривая точеное тонкое лицо, обрамленное шелковистыми завитками темно-ореховых душистых волос и окутанное весенним полумраком.

— Я разве не говорила вам, что именно ваше поместье поспособствовало перемене моего мнения о вас, Фицуильям? — смешливый блеск в карих глазах не укрылся от Дарси, и он подавил желание поднять глаза к небу.

— Даже в такие моменты, — тихо прошептал он, наклоняясь к ее уху, и Элизабет поежилась от знакомой волны обжигающего восторга, растекшегося по венам насыщенным нектаром, — Вы умудряетесь насмешничать, Элиза.

Дарси казался ей изысканной статуей из белоснежного мрамора, его пронзительные светло-голубые глаза пускали ток по всем струнам ее сердца. Теперь он смотрел иначе, чем днем: во взгляде была пламенная властность и что-то такое, от чего Элизабет мгновенно вспыхивала.

Дарси поцеловал ее, и радостная вспышка в сердце не заставила себя ждать ни секунды. Элизабет ответила со всем чувством, которое пламенело в ней, и батистовая ночная сорочка медленно заскользила вниз по ее плечам. Дарси целовал родинку на шее, вздымающиеся хрупкие ключицы, тонкие запястья, и его захлестывала волна блаженного экстаза. Элизабет сама целовала его, и нежность губ пьянила обжигающей страстью; это был глоток упоения в море наслаждения.

Льняные выглаженные простыни пахли ландышевой прохладой и луговыми травами, холодили спину, тонкий луч жемчужного лунного света скользнул по постели. Элизабет была невозможно красивой в благоухающем шелке ночи, ее мягкие ладони скользили по его плечам, блестящие густые волосы, рассыпавшиеся по подушкам, прохладным шелком просачивались под пальцами. Воздух, казалось, раскалился и стал тягучим, словно мед. Дарси затуманенным пьянительной страстью взглядом скользил по воздушной хрупкой наготе, в чарующих глазах Элизабет мерцали отблески догорающих свечей. Выдохи восторга дрожали на губах обоих, и обостренные до невозможности чувства разливались в блаженной бархатной неге. Цветочные акварельные запахи смешались с упоительной ночной тишиной, и ласковый шелестящий бред казался дивной музыкой, тающей в шуме весеннего дождя. Оба с жадностью погружались в сладкий дурман, пропитанный пылкостью искреннего чувства и бешеным стуком сердец, плененных желанной взаимностью.

Робко зарождалась заря. Акварельно-голубое, промытое до блеска небо пронзила вспышка, и через несколько мгновений полились струи золотисто-алого света. На облака словно кто-то брызнул красками, и нежная дымка стала переливаться янтарным, перламутрово-розовым и кремовым сиянием. Волшебный свет рассвета пролился на постель, и Дарси, окутанный мягкой негой упоенья и вслушивающийся в серебристое пение птиц в саду, увидел, как невообразимо прекрасна Элизабет в этот тихий час рассвета, когда они принадлежат исключительно друг другу.

Она лежала на животе, опираясь на согнутые локти, прикрыла глаза подрагивающими ресницами, ощущая на щеке трепетную шероховатость длинных пальцев Дарси. Простыня, небрежно прикрывающая нижнюю часть поясницы, позволяла видеть хрустальное изящество тонкого тела: изогнутую талию, ямочки на спине, острые лопатки и точеную шею. Шоколадно-ореховые волосы, кое-где освещаемые рассветным солнцем, струились по плечам и груди блестящим пышным каскадом, оттеняли полупрозрачную нежность женского лица, на котором разлилась акварельная краска персикового румянца. Элизабет приоткрыла глаза, с легкой улыбкой на налитых клубничным соком губах смотря на супруга, взирающего на нее с неизъяснимой любовью. Глаза у нее темные — горячий горький шоколад — согревающие своей чуткостью, отражающие малейшее колебание души, оттененные линией бархатных черных ресниц. Каждый казался друг другу особенно любимым в зачарованной сияющей дымке рассвета и мягкой безбрежной безмятежности, которая была так необходима в такие моменты, когда каждая грань чувств становится острее. Элизабет уткнулась в раскрытую ладонь мужа, чувствуя себя непозволительно счастливой.

Природа, разбуженная поцелуями солнца, оживала и была необычайно прелестна в эти минуты хрустальной тишины. Все было залито светом, словно медовым сиропом, тягуче стекающим по юной листве, по корявым стволам и шепчущейся в поле траве. Гасли последние звезды, струящийся воздух наполнялся прохладой свежей зелени, звенящим ароматом ландышей и дождя. С бутонов шиповника слетали сверкающие водяные искры, на крупных благоухающих бутонах азалий и магнолий мерцали капли росы, а умытая влагой листва деревьев таинственно перешептывалась с ветром и радостно звенящими птицами.