За окном, как назло, нависали чёрные тучи, так чётко видные через белую сетчатую тюль; Егор смотрел куда угодно, только не на мать. Он ссутулился и, почувствовав, что на животе складки стали слишком большими, возненавидел себя ещё больше. Он словно отключился, перестав слышать голос матери, взгляд упал на чересчур большие ноги, пухлые руки… за последние три недели он набрал слишком много лишнего веса.

За минуту до истерики матери позвонил адвокат с радостной новостью о том, что осталась лишь бумажная волокита, что совсем скоро семья их будет полностью свободна от этих всех разбирательств. Мама должна была обрадоваться, да только с того момента, как её сына забрали в больницу, она рыдала сутками напролёт. Душевная рана зияла новой болью: Егор, единственный ребёнок, так тяжело им давшийся, чуть было не умер; оттого она никак не могла успокоиться, всё больше и больше вспоминая тот ад, через который всем пришлось пройти. Но глубоко в душе она всё же понимала, что этот кошмар очень скоро закончится.

Кошмар Егора не прекращался ни на минуту. На фоне стресса начались большие проблемы со здоровьем, он стремительно набирал вес. Он никогда не был худым мальчиком, но резко стал втрое больше. А мысль о том, что близился переход в другую школу, ничуть не добавлял спокойствия.

— Доброе утро, класс! Сегодня у нас новенький! Знакомства перенесём на перемену, скоро придёт ваш учитель, — новая классная руководительница, миловидная женщина в возрасте, показалась Егору очень приятной. Представив его одноклассникам, она вышла из кабинета.

Он умостился за одной из пустых парт в самом конце кабинета, — вечная территория новеньких, — сев так неподвижно, будто он и вовсе статуя. Вокруг было столько людей, среди которых он желал остаться невидимкой, но всё равно старался произвести на них хорошее впечатление.

«Может, если не двигаться, то никто и не заметит?» — через большое усилие Егор достал из рюкзака принадлежности для урока и, заправив прядь за ухо, снова замер. Нет, на него всё равно периодически поглядывали, не прерывая своих разговоров.

— Да блядь! Сам пиши, отвали от меня! — донеслось откуда-то справа.

— А ты взяла сегодня…

— Включай игру, я сейчас зайду!

И, как он и предполагал, среди всех этих обрывков фраз мелькнула та, которую он и ждал, и боялся услышать одновременно:

— Новенький мальчик какой-то странный.

Шум и хохот наполняли кабинет, из гомона Егор старательно выуживал что-то членораздельное; он хотел понять по разговорам, есть ли тут хоть кто-то доброжелательно настроенный. Едва учительница вошла в класс, как сразу же стало на полтона тише, и он смог расслышать тихий голос одной из девочек.

— Давай подойдём к нему на перемене? — нежно, почти нараспев, произнесла она.

— Да, конечно! — так же, по-доброму, отозвалась вторая.

Может, общество не отвергнет его в этот раз?..

По окончанию дела он получил огромную денежную компенсацию — адвокат, нанятый отцом, действительно знал толк в своём деле, — да только не всралась она ему от слова совсем. Никакая сумма не могла заставить его полюбить хоть одну минуту этой поганой жизни.

Однако, он всё же жив, и Егор этому несомненно рад. С ежедневными походами к психологу, с адаптацией к новой школе и с рубцами на запястьях, он рад тому, что у него появился ещё один шанс.

И это был Шанс с большой буквы: он успешно окончил год, подружился с девочками, Ярославой и Соней, которые к нему сами подошли в первый день. Конечно, от пассивных обидчиков никуда не было деваться, но Егор, выходя из школы, снова начинал замечать, что в полдень солнце всё же светит. В середине мая, в один из самых тёплых и самых зелёных дней, он всё же смог очнуться, проснуться окончательно от пережитого. И пусть в памяти всё равно мелькнул тот злополучный день, но в этот момент он стал лишь напоминанием того, какой долгий и тернистый путь преодолел Егор, чтобы снова увидеть солнце.

— Скоро лето. Вы же понимаете, что мы должны что-нибудь придумать? — Егор повернулся к девчонкам, когда они втроём вышли из школы. Больше никого не было рядом: уроки ещё не закончились, просто они решили тихо улизнуть.

Скоро лето…

*

— Ничего себе, какое дерево! Да нам этого до отъезда хватит, — Беляк быстро соскочил со стула и побежал навстречу к родителям, едва не теряя свои зелёные кроксы по дороге.

— Оставим это на потом, — мужчины, втроём дотащив огромный сухой ствол до лагеря, бросили его около костра. Дядя Миша повернулся уже к детям, продолжив говорить: — А сейчас все вместе идём купаться! Только Ярославик закроет всё самое ценное в машине, правда же? — крикнул он в сторону автомобиля.

Через несколько минут все три семьи стояли на берегу, рассматривая водную гладь. Ветер стих, где-то справа, поодаль от них, слышались радостные возгласы и плеск воды. Разделившись по парам, — отец и сын, — они стояли в реке по колено, привыкая к вечерней прохладе.

— Когда ты маленький был, я тебя всегда подхватывал на руки и кидал в воду. Кричал всегда недовольно, как резанная свинья, — сказал Ярослав Алеку, но так, что это услышали все.

— А мы постепенно учились плавать, но Егору это не нравилось. Он барахтался в воде как мешок с говном, — подхватил дядя Миша, заливисто рассмеявшись.

— Ну па-а-а-ап, — жалостливо протянул Егор и глянул на Алека, который, к слову, был тоже не в восторге от этих отцовских откровений. Тот стоял настороже, чтобы успеть среагировать, если его снова захотят толкнуть.

— А наш возраст ещё не прошёл! — и дядя Лёша быстро, пока Беляк не проанализировал сказанное, подхватил его на руки, резко бросив в воду. Вопль быстро оказался заглушен громким смехом всей компании, за которым последовали шумные всплески.

Мужчины окунулись с головой, синхронно начав ерошить волосы. «Хороша водичка!» — и все разом подхватили это утверждение, начав соглашаться. Дети плескались рядом с ними, норовя обдать друг друга очередными брызгами; прекрасный солнечный вечер в семейной обстановке.

— Поплыли!

Перебравшись туда, где глубина побольше, все вместе двинулись вверх по реке, чтобы проплыть вдоль береговой линии, прилегающей к территории их лагеря, и вернуться обратно. Плыть нужно было совсем недолго, всего-то до ивы, опустившей свои ветви в реку, и Алек сам себя уговаривал на то, что почти везде довольно мелко.

«Главное, что всегда можно встать и стоять», — повторял он про себя; ему-то, самому высокому из всех, вообще это труда не составляло. Разрезая водную гладь, они продолжали плыть вперёд, и больше всех уставали Алек и Егор, то и дело останавливаясь и выплёвывая попавшую в рот воду. Их постоянные удручённые вздохи слышали все, но фокус внимания на себя брала природа вокруг. Исключительно она.

Воцарилось молчание только тогда, когда они добрались до ивы, и теперь плыть было проще — больше не нужно было стараться изо всех сил, течение само несло их обратно. Этому очень был рад Алек, ему нравилось плавать на спине, опустив уши в воду и прикрыв глаза. Сквозь закрытые веки просвечивались солнечные лучи, отчего появлялись кроваво-красные блики перед глазами; но стоило их приоткрыть и вернуться в исходное положение, как взгляд непременно подмечал, насколько хорошо и прекрасно вокруг.

Невероятные вечерние виды окружали их; устав от города, сложно было не подметить, насколько здесь всё живое. Самые обычные цветы вызывают лёгкую улыбку, ничем не приметные кустарники навевают самые спокойные мысли. На другом берегу не было такого: там грозно устремляли свои вершины вверх мрачные сосны, засохшие деревья жутко раскинули свои обломанные ветром ветви, даже песок казался каким-то зловещим; та сторона слишком безжизненна.

Многим дальше, где поверхность берега была значительно ровнее, стояла одинокая палатка, неподалёку от неё была пришвартована старая лодка. Но через некоторое время исчезли и эти признаки присутствия жизни — люди хоть и мешкали, но явно старались собрать свои вещи до наступления темноты.