«Стоп. Нужно остановиться», — прозвенело где-то в затылке. Игорь хорошо знал, что бывает от ожиданий, он уже обжёгся на том, что создал в голове собственный сценарий.

Совсем скоро наступит ночь, способная скрыть своей темнотой всё, что не предназначено для посторонних глаз. Прекрасное время, чтобы осуществить свои планы, а не строить их впустую. Игорь, ещё раз взглянув на заросли кустов, за которыми скрылся Алек, тепло улыбнулся.

*

Чем ближе был лагерь, тем меньше оставалось спокойствия внутри. Радовало, что хоть тревога улеглась на дно, и чувство того, что всё хорошо, по-прежнему окутывало Алека. Но как можно было обозначить три палатки, взгромоздившиеся на прекрасной поляне? Недо-отдых в кругу недо-друзей, вот как. Странный Егор и извращенец Богдан — восхитительная компания, таких только и брать на природу! Благо, что хоть родители не успели разочаровать Алека настолько, чтоб появилось желание броситься в воду и утонуть.

Он остановился, взглядом мазнув по деревьям, задержался на реке и, прежде чем свернуть с тропы, к своему огромному сожалению заметил суетившегося Егора и слишком спокойного Беляка. Ещё не прошёл полноценный день на отдыхе, и Алек принялся себя успокаивать, что он ещё не раз успеет насладиться тем, ради чего он ездит в эти поездки каждый год. Природа обязательно заберёт его в свой завораживающий мир, заставит хоть ненадолго забыть прошлое, подсунет свой чистый лист, ещё не запятнанный кровью.

Алек отогнал от себя бредовые мысли. Его жизнь уже разделена огромной стеной, то, что было до приезда сюда, осталось за ней. И не важно, что было прошлым летом или неделю назад, отныне и дальше ничто плохое, что навязчиво пробирается в голову, не сможет разрушить его. Есть Игорь, его новый друг, и куда важнее сделать их общий путь не таким тернистым. Алек знал, что именно он может быть виновным в обратном, а потому он должен сделать первый шаг — уничтожить грязь в собственной голове. Здесь, средь высоких сосен, нет места скверным мыслям.

— Долго ты пропадал, — Егор расплылся в широкой улыбке, стоило Алеку подойти ближе.

— Так вышло, — он плюхнулся на стул, всем своим видом показывая, что он не верит этой напускной радости.

— Подай мне кетчуп, пожалуйста, — спустя несколько минут Егор решил стереть с Алека образ того, кто на своём месте и не выжидает чужих указаний. Конечно же он поспешил состроить умоляющую физиономию, кивая на последний ингредиент для своих бутербродов.

— Он у тебя перед лицом стоит, сложно подняться и взять? — пусть он и помог, но не упустил возможности язвительно упрекнуть лень, плескавшуюся внутри Егора.

На лице не дрогнул ни один мускул, внешне выражая твёрдую благодарность, Егор тщательно скрывал то, что его это ранило. Он тоже часто пользовался возможностью окунуться в собственное море мыслей. Люди в основном не имеют понятия, что творится в голове у другого, а внешний вид бывает обманчив. Если у них нет синдрома спасательного круга, из-за которого приходится становиться частью чужой проблемы, то своими переживаниями у людей можно вызвать только жалость. Одно известно — всем насрать.

Алеку насрать, уж это Егор знал точно. Эту неприступную крепость не пробить никаким ласковым тоном и уважением, да и смысла в этом никакого не было. Зачем впускать такого человека в свой внутренний мир, в потайной ураган? Он уже не обратил на него никакого внимания, когда Егор дал волю своим чувствам в порыве мыслей; когда он плакал, глядя на костёр, Алек молча сидел рядом, но старался выглядеть «сочувствующим». Другие люди никогда не стремятся понять личный мир полностью, особенно, когда он слишком отчётливо трещит по швам. Никто не ринется сшивать его обратно.

Егор видел, что он раздражал всех вокруг. К нему плохо относился Алек, Беляк, пусть и редко, но всё же язвил, отец умел доносить свои слова только криком. Только Ярослав и дядя Лёша были отзывчивыми. Открытая душа, добрая натура, всегда готов на помощь и всегда пытается сделать для всех лучше; никогда не забывает говорить «спасибо» и «пожалуйста», делает всё, что в его силах, и не перестаёт улыбаться. Неужели всё это — ошибки, приведшие к тому, что Егора всегда задирают?

Отвергнутый обществом.

— Встав-ляй! Встав-ляй! Встав-ляй! — скандировали два парня, стоявшие по бокам от него. Негромко, ведь их действительно волновало, чтоб никто не услышал снаружи. Егор их не видел — свет исходил только из окон, что были высоко под потолком.

Только силуэт старой лавочки и облезлая штукатурка на стене. Из-за чёрной одежды даже не видно рук, что намертво удерживали его. И голову, конечно же, тоже зажали, чтобы он не смог повернуться. Весёлая игра, как воспринимали это одноклассники, на самом деле — просто попытка выместить всю свою злость на нём. Казалось, будто Егор застрял в вечности, хотя не прошло и половины десятка минут, как закончились уроки. Все ушли домой, потому никто не мог войти в эту кладовую, его не ждали друзья. Ждать же было некому.

— Больно, — хрипло и слюняво сорвалось с губ, и это были последние внятные слова.

Глухие стоны боли и сиплые возгласы — всё, что смог издать Егор. Если бы на голову и лицо не давили коленом, он, может, и смог сопротивляться чуть эффективнее, хотя бы словесно.

Мир сужался кольцом, оставляя лишь небольшое пространство в этой чёртовой подсобке. Хотелось думать о чём-то другом, перестать видеть себя на этом месте. Поздно, истерика уже захлестнула его, слёзы закапали на холодный кафель. Ручка швабры сухо проталкивалась между ягодиц, Егор задыхался от боли, к горлу подступила тошнота от той злости, которую вымещали на нём. Сколько времени прошло, пока швабру не откинули в сторону, он не знал. Дверь в кладовую закрылась, кошмар наконец утих.

Те трое ушли на улицу, совершенно не подозревая, что одна жизнь теперь надолго будет лишена красок. Им было невдомёк, что совсем скоро они окажутся в исправительной колонии и не смогут отмыться от этой грязи до конца своих дней. Только финал этой истории не смог принести спокойствие Егору.

Через три дня случилась первая попытка суицида, тут же ставшая последней. Он выжил, но желание сдохнуть никуда не улетучилось, ровно как и болезненные спазмы; ещё месяц он мучился от боли, задыхался всякий раз, когда возникало воспоминание о том, как его голову прижимают к полу коленом, а руки заламывают за спиной. День за днём в ненависти.

Только удача, как он был уверен, поспособствовала тому, что судебные разбирательства не разлетелись по всем СМИ. Но знала вся школа, очень быстро ставшая бывшим местом посещения — после окончания реабилитации Егор перешёл в другое учебное заведение, куда информация о его прошлом не успела просочиться.

Суд стал местом его мысленных преступлений. В голове зарождался иной вариант развития событий. Как его родители, уничтоженные после похорон сына-самоубийцы, не едут никуда, оставляя дело за адвокатом; в городские СМИ без остановки просачивается новая и новая информация, расследование набирает обороты. Финал такой же — нападавшие получают срок. Только в мыслях Егора есть одна значительная деталь, отличающаяся от того, что было в реальности: он мёртв, а лица этих парней знает каждая мышь, и весь город как на пороховой бочке, и пусть они остались живыми, но жизнь их разрушена в прах.

Эти мысли рождались только из-за наблюдений. Мёртвых чтят, за живыми никому не интересно наблюдать. Правда, и у этого почтения весьма короткий срок годности. Егор хорошо понимал, что только родители будут помнить его мёртвым, те, кто не сказал бы ни единого громкого слова.

— А о нас ты подумал, когда на тот свет собрался отправиться?! — мама кричала на него, срывала голос, уже и без того посаженный, доводя себя до истерики. Егор знал, что мама это делала не со зла.

И несмотря на то, что он был жив, в доме витала смерть. Он сидел за столом, пока мама продолжала кричать на него. Охваченная истерикой, она позабыла о том, что хотела достать что-то из холодильника, отскочив от него в сторону, так и не закрыв дверцу.