Конюх бегом кинулся из-за дома к хозяину.

– Я здесь, батюшка…

– Лошадей в тепло, напоить, мешки в сарай, мужиков, опосля как разгрузят, накормить. Все понял?

Потом, взглянув на небо, недовольно почесал бороду:

– Однако, непогодь надвигается, успеть бы до дождя-то.

Петр подошел к брату, приобнял его за плечи:

– Уж не серчай, что помешали трапезе… Сам понимаю, но видишь, какие дела творятся. Выхода не видел.

– Не оправдывайся, Петро… Все понимаю, не вчерась на свет появился. А как Лукерья с Дашуткой?

– Остались в доме, – вздохнув, Петр потупил взгляд. – думаю, их не тронут. Дашутка-то, знашь ведь, в комсомолию подалась. Чтоб ей…

– Помню, как же… Обмишурился ты тутось… чуток. Ничего не сделашь, обратно не поворотишь, пущай остается.

Петр отправился помогать мужикам перетаскивать мешки с зерном. После того, как все было сделано, снова подошел к Нестору.

– Я чо еще хотел… Меня могут того… прикончить. Зуб у коммунаров на меня. Стеганул кой-кого по загривку… Ежели что – с зерном как поступить? Явится человек… Скажет, от меня, мол. Ты обязательно это выведай у него. И вот еще что. Он передаст этого солдатика. Самый верный знак.

Петр раскрыл ладонь, на которой Нестор увидел фигурку из детской игры.

– Из тех самых, что с войны привез? – спросил он.

Петр в ответ кивнул.

– Пока не покажет солдатика, ни про како зерно ты будто не знашь, первый раз слышишь. Не верь никому.

– Лады, разберемся, – махнул рукой хозяин. – А теперича отобедайте со мной. Вам накроют в летней горнице. Милости прошу. Чем бог послал.

Когда от похлебки в плошках мужиков почти ничего не осталось, на стол поставили медный самовар, чашку с кусками сахара и заварочный чайник.

Братья тем временем решили прогуляться по хутору.

– Ты знашь, чо с ними делать? – поинтересовался Нестор.

– С этими-то? – Петр кивнул на тех, кто в это время смачно чавкал за столом под навесом, ни о чем не подозревая. – Не волнуйся, уберу, до Огурдино не доедут.

– Смотри, может, помощь какая требуется. Токмо скажи.

– Спасибо, управлюсь.

Прислушавшись к работе мотора, Роман нахмурился: опять придется ехать в МТС, регулировать клапана. В третьем цилиндре к тому же уловил «стук пальца». Был бы это его трактор, он бы враз все отрегулировал, а так… Зачем корячиться, если есть те, кому за это платят…

Конечно, в МТС – разгильдяй на разгильдяе, но гонору у них – до небес. Как будто другая деревня, другие законы… Ничем их не пронять, никакие уговоры на них не действуют.

Не раз и не два у Романа чесались кулаки, так и врезал бы в лоб этим межеумкам. Кое-как сдерживался, из последних сил.

Вытерев тряпкой ладони, Роман заглушил трактор, и направился в дом. Интересно, что-то вкусненькое Капитоша, как он звал супругу, приготовила на обед. Открыв дверь в сени, унюхал запах жареной рыбы. Знать, не зря накануне встретил утреннюю зорьку на рыбалке, замерз под мешковиной в мокрых сапогах, едва не простудился. Сейчас жареных подлещиков отведает, хорошо!

Поплескался, фыркая, под умывальником. Растерся полотенцем до красноты. Усаживаясь за столом, уловил непонятную и явно излишнюю суетливость супруги у печи.

– Не успела, что ль?

– Сейчас, сейчас… с другой стороны чтоб запеклась, – оправдываясь, тараторила Капитолина, то и дело роняя что-то на пол: то ухват, то ложку, то полотенце.

– Я, вроде, не рано приехал, чаво задержалась-то?

– Да печь сегодня плохо… это… Может, полешки сыроваты.

Почуял Роман неладное, в душу оно заселилось, как плесень в амбар. Тут еще в окне Никифор, весь избитый, помаячил, мол, выйди ненадолго. Что-то понадобилось скотнику срочно – ни жить, ни быть.

– Тогда я пока на крыльце посижу, – осторожно поднимаясь из-за стола, пробурчал он. – Покеда ты допекашь тут. Кликнешь, как готово будет.

– Ага, посиди, посиди, – не глядя на мужа, и, как ему показалось, вздохнув с облегчением, ответила Капитолина. – Я быстрёхонько.

– Ну, ну, – кивнул Роман, взглянул еще раз, прищурившись, на жену. Потом поиграл желваками и, пожав плечами, вышел в сени.

Скотник его подозрительность только усилил. Придвинув опухшую, всю в синяках, физиономию, вдруг попросил закурить.

– Ты меня за этим сюда вызвал? – негодующе произнес Роман, доставая из кармана штанов кисет. Скотник постоянно стрелял у него курево, поскольку у самого такого табаку отродясь не водилось.

– Нет, не за энтим, – Никифор долго сворачивал цигарку, подозрительно осматривал окрестности, топтался и явно не спешил выкладывать главное, зачем пришел. – Вернее, не токмо за энтим.

– Кто тебя так отбатаганил?

Закуривая, Цыпкин сморщился, словно от боли в опухших скулах.

– Да есть кому… – загадочно произнес, выпуская струю дыма в сторону ближайшего окна. – Не понравилось кой-кому, что я в нужный час в нужном месте оказался и кое-чо засек, значит… Свидетелем стал, короче… Важным, заметь!

– Чо ты мелешь? Говори толком, кого это… ты так удачно подглядел? – Роман начал терять терпение. – А то мне обедать пора. Пустомеля…

– Обедать, говоришь? От обеда и я бы не отказался. За хорошей закуской-то не грех и… Пошто бы не покушать?!

Ответить Сидорук не успел: Капитолина выбежала на крыльцо:

– Ты будешь обедать или…

Увидев непрошеного гостя, она словно проглотила язык. Роман подозрительно переводил взгляд со скотника на испуганную жену, ничего не понимая. Быстрее всех сориентировался гость:

– Вот и я говорю, Капитолина батьковна, – подхватив мысль, он начал заискивающе развивать ее. – Что от обеда хорошего бы не отказался. А, наоборот, завсегда готовый… Во как…

– Это с каких пор? – схватил его Роман за ворот рубахи. – Когда это мы тебя к столу приглашали? Что ты все вокруг да около? Говори, что принес, да уматывай!

– Тебе что, рыбки жалко? Ты что такой грубиян?! – вдруг вступилась за Цыпкина Капитолина. – Так я запекла ее много, проходите за стол, всем хватит.

Роман глубоко вздохнул, начал вращать глазами, у него явно не хватало слов, чтобы выразить клокотавшее внутри негодование. Так и не подобрав подходящих слов, он оттолкнул Цыпкина, плюнул и пошел прочь от крыльца.

Никифору стоило больших усилий его догнать.

– Погодь, Роман Николаич, чаво ты… сразу гневаться, – лопотал он, кое-как сдерживая дыхание. – Шуткую я, иди обедай, твой дом, твое семейство, кушай спокойно, чаво с пьяницы возьмешь… Тем более, сегодня мне голову стрясли так – и не упомню ни хрена, чаво сказать-то хотел…

Роман остановился, схватил скотника за грудки, приподнял над землей так, что затрещала рубаха, и встряхнул:

– Я тебе покажу, гниль вонючая, как воду мутить! Говори, кто и за чо тебя так… отделал? Иначе тебя… родная мать не узнат.

– Чаво ты, Роман Николаич… Не помню. Забудь про меня, будто и не приходил совсем. Господь с тобой…

Капитолина подскочила, повисла на муже:

– Отпусти ты его, Христом-богом прошу. Что ты по пустякам устраиваешь скандалы, а?

Роман отпустил скотника, вырвался из объятий жены, оттолкнув ее, вышел из ограды и направился к трактору. Вскочив в кабину, завел и поехал.

Когда звук мотора начал стихать, Капитолина схватила вицу, которой обычно гоняла гусей, накинулась на Цыпкина, принялась его хлестать что есть силы:

– Чаво тебе надо от нас, ирод?! Пьянь! Жилы из нас будешь тянуть, да? Мало тебе Павел вчерась кренделей наломал, ишшо захотел? Может, тебе денег заплатить?

Скотник, получив несколько чувствительных ударов, перехватил вицу, вырвал у Капитолины, отбросил в сторону и побежал прочь. Уже из-за калитки прокричал:

– А ты не блудуй, коза! Не обнимайся по полянам с партейным руководством. Тогда и скрывать ничо от мужа не надо будет! А то, понимашь… У-у-у, лярва! Разговор не окончен, так и знай! Мы теперича в контрах!

Погрозив ей кулаком, он направился по тропке вслед за уехавшим трактором. Капитолина какое-то время смотрела ему вслед, наматывая рушник себе на руку, потом спохватилась: