– Эй, хватит отворачиваться?

Федор посмотрел в ее уставшие глаза. Почему ее в деревне считали умалишенной? Доведена баба до крайности. Мужа убили, дом сожгли… Любая бы на ее месте такой стала. А ты ее обогрей да приласкай – сразу узнаешь, сколько в ней любви нерастраченной.

– Чо было, то было, я не жалею… а ты? – прошептали ее губы.

– И я… это… ни о чем.

– Вот и ладненько! Вот и поговорили. – Она снова прильнула к окну. – Емельяновна понесла сплетню бабам. Пойду-ка и я послушаю. Может, пропитание како-нибудь раздобуду.

С этими словами Манефа ушла, а Федор достал сундук из-под досок, задумался: кого ему бояться? Еремина нет в живых, Кныш еще не оправился после ранения. Разве что Гимаев? У того без Федора дел невпроворот. Один сгоревший амбар чего стоит! Остальным он не враг, не должны его так уж люто ненавидеть.

Не в банду же снова ему подаваться! Да и где она сейчас, эта банда?! Что от нее осталось?

Достал пистолет, перезарядил.

Потом выглянул в окно и увидел, что дверь из дома в огород приоткрыта. «Это мне и надо!» – подумал, спрятал пистолет за поясом и потащился с сундуком к выходу. Пока волок его от сарая до той самой двери, казалось, вся деревня на него смотрит и посмеивается.

В сенях первое, что бросилась в глаза – лестница на чердак. Эх, только бы сил хватило! Ступеньки хлипкие, скользкие, одна треснула, Федор крякнул от боли. Уже на чердаке задрал штанину и разглядел несколько царапин. Мелочь. Главное – сундук наверху! Осталось замаскировать его сеном, соломой, досками, старыми мережами. Всего этого барахла на чердаке у Емельяновны достаточно.

Чуть передохнув и перевязав царапины найденной на чердаке тряпкой, Федор начал спускаться. По идее, сломанную ступеньку надо бы заменить, хозяйка сразу засечет, что кто-то залезал на чердак в ее отсутствие. Только под рукой ни инструмента, ни заготовки подходящей. Да и не решился Федор стучать-колотить в чужом доме.

В сенях его пошатнуло – он непроизвольно схватился за ручку двери, которая со скрипом приоткрылась. Глянув внутрь, Федор подумал, что ему блазнить начало: под окошком в избе стоял точь-в-точь такой же сундук, какой он только что заволок на чердак. Правда, этот был накрыт дырявой шалюшкой, но сомнений не было: если шалюшку убрать, окажется тот же самый.

Неожиданно наверху – там, где Федор только что прятал сундук, раздался шорох. Кто-то выследил его! Ворует драгоценности!

Сломя голову Чепцов кинулся к лестнице, едва не сломав остальные перекладины, рванул наверх. В чердачном окне различил чью-то спину, развевающиеся черные волосы и косую повязку на правом глазу.

Миг – и все исчезло.

Глухой удар приземлившегося тела и быстро удаляющиеся шаги – звуки, донесшиеся до ушей Федора, почему-то успокоили. Таинственный свидетель явно убегал прочь, причем убегал без сундука – в чердачное окошко его никак не протиснуть. Стало быть, одноглазый не нашел его.

Еще бы! Он спрятан справа, а правого глаза у бедняги как раз и нет! Грешно радоваться этому, но Федор ликовал.

Осторожно высунувшись из окошка, во дворе никого не заметил. Лишь примятая трава у калитки говорила о таинственном визитере. Федор почесал затылок: он бы не допрыгнул через забор сразу на траву… Даже если очень оттолкнуться. Это ж какой силушкой и ловкостью надо обладать, чтоб на забор не напороться! Этот одноглазый – он что, гимнаст из цирка?

Потом проверил сундук – таракановские сокровища были на месте, под соломой. Но что-то подсказывало ему, что солома разворошена.

Выйдя в огород, Федор добежал до противоположного забора, там осмотрелся, перемахнул через него, метнулся к калитке, там перевел дух, и, не заметив ничего подозрительного, спокойно направился тропинкой к околице.

Из попадавшихся навстречу односельчан кто-то здоровался, но большинство стремилось перейти на другую сторону, а то и поворачивали назад, чтобы с ним не встречаться.

Постоял возле сгоревшего амбара, посочувствовал другим погорельцам, сиротливо суетившимся возле своих пепелищ. В мрачных чувствах спустился к Коньве, уселся на ветерке.

Надо же, как чудно получается: в доме Емельяновны два одинаковых сундука: один в избе, другой припрятан на чердаке. О втором, что на чердаке, хозяйка не подозревает. Вот бы поменять их местами! Что будет? Скоро ли обнаружит подмену, как часто открывает она свой сундук?

Кто этот одноглазый преследователь? Что, если он убедился, что сундук спрятан на чердаке, а придет за ним в другое время?!

Неожиданно сзади раздался стук копыт. Федор кое-как успел скрыться под опрокинутой лодкой. В следующую минуту на берег выехали два всадника, на веревках таща за собой связанного окровавленного усатого красноармейца, который еле держался на ногах. Судя по фуражке со звездой, кожанке, расстегнутой кобуре и хромовым сапогам, красноармеец был в офицерском звании. Один из всадников спешился.

Наблюдая в щелочку за происходящим, Федор вытащил пистолет.

– Что, большевичок, комиссарское отродье, – спешившийся с размаха пнул пленника по ребрам сапогом. – Настал черед расплачиваться. Это ведь ты сгноил моего брата Ваньку Калиту в ГПУ. У-у-у, гнида!

Следующий удар пришелся в живот.

Сплюнув кровь, пленник упал на колени, посмотрел на того, кто его бил и улыбнулся кровавым ртом:

– Меня вы можете замучить до смерти, можете просто убить… Но недолго осталось вам топтать землю. В Огурдино скоро прибудет конный отряд ГПУ, и вам не поздоровится. К стенке поставят…

– Пусть сначала поймают, – перебил его второй конвоир, также спешившийся и подошедший к пленнику. – Думаешь, Гришаню Храпа прикончили, так и некому вас, красную падаль, душить? Комиссарье вонючее! На смену Гришке пришел достойный хлопец, ты ни за что не догадаешься – кто это! Он нас и прислал, чтоб мы тебя перехватили. И вовремя!

– И кто это? Все равно ведь прикончите, – то и дело сплевывая кровь, прохрипел комиссар. – Назови мне его имя, перед смертью-то, один черт…

– Не велел он говорить, – заметил первый, почесав затылок. – Строго-настрого запретил. Но, так и быть, воля умирающего…

– Заткнись! – рявкнул второй, когда первый уже раскрыл рот, чтоб сказать. – Болтун хренов! Тебе что было приказано?!

– Дак перед смертушкой же, – растерялся первый, потом, махнув рукой, пошел на попятную. – Ладноть, молчу.

– Перетрухали, сволота? – усмехнулся пленник кровавым ртом. – Сопляки вы еще супротив меня. Не зря я вас, контру, давил…

Руки комиссара были связаны сзади, из обеих ноздрей по усам текла кровь.

– Поговори, поговори, легче на тот свет отойдешь…

– Жаль, не придется давить больше, так товарищи мои… Додавят. Довешают. Я им с того света на вас укажу, чтобы без ошибки, значит.

– Ты что, в бога веришь? – удивился второй. – С какого еще того света? Ты ж красный…

– А это не ваше собачье дело – верю я в бога или нет…

Договорить он не успел: следующий удар сапогом опрокинул его навзничь. Оба конвоира склонились над ним, чтоб добить. Федор быстро высунул руку из-под лодки.

Его выстрел заставил одного из них выгнуться и раскинуть руки в стороны. Второй изумленно глянул туда, откуда прозвучал выстрел и встретился глазами с Федором, который успел к тому времени выбраться из своего убежища:

– Чепец, ты? Какими судьбами?

Вместо ответа Федор выстрелил второй раз. Пуля угодила аккурат узнавшему его в лоб, он рухнул почти одновременно с первым прямо на лежащего пленника. Федор подбежал, откинул обоих. Комиссар чуть дышал.

– Потерпи, казак, крепись, атаманом будешь… – нашептывая раненому на ухо, он взвалил его на себя и поволок в деревню. Попавшиеся по дороге два незнакомых мужика помогли ему дотащить полуживого освобожденного им красноармейца до дома фельдшера.

Когда Василь Жандарев осмотрел доставленного и приступил к обработке ран, Федор вышел на крыльцо, сел на ступеньки и задумался о том, что он сделал. Выходит, спас красноармейца от верной погибели. Причем спас не задумываясь, у него просто не было времени на раздумья.