«Нельзя планировать никаких праздников. Лучше спонтанно, буквально в последнюю минуту все организовывать! Скажите: «Чтобы не смешить Бога?» Нет, как говорит мама, чтобы не дразнить небо.» – думал я, глядя на закрытый проезд по автобану, из-за большой аварии, как сообщали по радио.

Мне пришлось свернуть и согласиться на вынужденный крюк. Я ничего не мог изменить, объезжая этот участок дороги, следуя голосу навигационной, которая увела меня далеко в сторону Эрлангена. Передаваемые по радио сообщения и прогнозы о нескорой расчистке автомагистрали от загоревшихся сразу двух большегрузов на том участке пути, которым вела меня навигационная система изначально, заставили меня ехать дальше, в направлении Бамберга.

«День рождения и такой несчастливый. Столько времени теряю на объезд!» – промелькнуло в мыслях.

Как мне ни хотелось побыстрее доехать до Берлина и оказаться в клинике, где лежала сейчас мама, не получалось! Казалось, что-то мешало. А когда я включил правый поворотник, увидев указатель заправки в окрестностях Бамберга, электронный датчик в моем «Форде- Мондео» замигал красным, показывая неисправность тормозной системы.

– Verdammte Scheisse, /*нем. ругательство: проклятие, говно/ – проговорил я вслух.

Припарковался, чтобы вызвать помощь ADAC[6]. Потом все-таки заправил полный бак.

– Мы транспортируем ваш «Форд» в ближайшую автомастерскую в Бамберге. С неполадками в тормозной системе вы не имеете права управлять машиной дальше. – объяснял мне «страховые тонкости» водитель эвакуатора, закрепляя «Форд» на погрузчике. – Если хотите, подвезем вас туда же или в город. Как только ремонт закончится, мы вам позвоним. На такси будет удобнее достичь станции техобслуживания. Адрес автомастерской я вам сообщу.

Мой путь к матери в клинику прервался. Я сел в кабину погрузчика ADAC, и вскоре сошел в центре города. Если бы я кому-то сказал, что из Карлсруэ добирался до Берлина через Бамберг, меня бы приняли за идиота.

– А все-таки здорово мы придумали с объездом по автобану и заманили его в этот городок! Единственное, что меня удивляет – это их здешние вкусы, конфеты с начинкой из копченого пива.

В Бамберге, в сравнении с Карлсруэ, стояла холодная погода. Я наобум заглянул в первый попавшийся ресторан в старом городе, поддавшись его теплому названию: «Kachelofen» /*нем. – изразцовая печь/. После сытного обеда, уже выйдя на тротуар, я пребывал в нерешительности, раздумывая, куда податься дальше. И попал под велосипед. Вернее, он на мне затормозил и толкнул на камни мостовой.

– Вы в порядке? Боже мой, извините! Я не думала, что вы вдруг остановитесь на велосипедной дорожке! – услышал я молодой голос надо мной, увидел протянутую мне женскую ладонь в спортивных перчатках с открытыми пальцами и зеленым маникюром в мелких маргаритках.

– Ничего, я еще немного жив. Пара синяков, испорченные одежда, настроение и… снос башки! Это же вы!

Я не договорил. Передо мной, соскочив с сити-байка, присела та самая девушка, лицо которой я видел во сне буквально несколько часов назад, перед звонком доктора Шпета из берлинской клиники! Ухватившись за ладонь в спортивных перчатках и поднимаясь с камней, я успел рассмотреть наехавшую на меня.

Стройная, в короткой и незастегнутой куртке, открывающей плоский живот под футболкой, в спортивных велосипедных штанах и кроссовках. На вид очень юная, с коротким каре светло- русых волос, придавленных наушниками, из которых еще звучала какая-то инструментальная мелодия с саксофоном. И музыка и та, что ее слушала, мне нравились! Естественная в своей красоте девушка. С розовыми от ветра щеками и алыми не накрашенными губами.

Она излучала готовность помочь. В ее темно- синих глазах я не видел ни тени упрека. Хотя, если бы мы поменялись местами, и это я на нее наехал на своем байке, не уверен, что не выдал бы в ее адрес недовольную тираду о том, что не надо околачиваться и щелкать клювом на обозначенном для велосипедистов пути. Мол, сама виновата!

Я пришел в себя, отряхнулся от прилипшего к мягкому месту окурка и заметил пятно на джинсах, неопределенного происхождения, отнюдь не стерильного.

– Так не бывает, – пробормотал я. – Вы обязаны мне теперь компенсировать испуг и пару синяков на боку!

– Может быть, я позвоню в свою страховую компанию, и мы уладим это недоразумение? На какую сумму вы рассчитываете? Одежда не повреждена, – констатировала она, обходя меня вокруг, и оглядывая словно манекена в магазине. – Вы очень ушиблись и хотите врачебного освидетельствования?

– Уважаемая фрау, вы меня не правильно поняли! Я зазевался на вашем пути, так как хотел найти хорошую кондитерскую и спрятаться там от холода. Вот-вот пойдет дождь. Вы местная?

– Да, я как раз направлялась домой от зубного врача. У меня сегодня больничный, а завтра я уже безработная …

– О! Надеюсь, от столкновения вы не потеряли все свои новые пломбы?

– Черный юмор! Давайте ближе… к вашему телу. Какую компенсацию вы хотели получить после моего неудачного торможения?!

У меня болел бок и зад, которые я невольно использовал для приземления на каменную мостовую. А она улыбалась! Так открыто и естественно, будто я был ее очень давнишний знакомый, практически друг! И я обмяк, прогнав всю злость и чувство брезгливости после валяния на тротуаре.

– Ваша улыбка меня обезоружила! Я имел в виду, что вы пригласите меня в кафе и проставитесь. На этом вся вина будет исчерпана! Впрочем, я прошу прощения, что не заметил приближения велосипеда!

– Хорошо, я оплачу ваш заказ в кафе и уеду! Извините еще раз! В конце этой улицы есть уютная кондитерская, где варят неплохой кофе. Если мы поторопимся, то дождь не успеет обрушиться на наши головы. А? Вы можете передвигаться, или я отбила у вас своим великом все, что может шевелиться?! На первый взгляд вы все-таки идете, а не шкандыбаете.

Ее голос, с мягким тембром, ироничная улыбка, и эта немного странная, буквально на лезвии бритвы между уважением и подтруниванием, манера речи, мне почему-то нравились. Импонировала и ее готовность сразу уладить недоразумение, без споров и лишних разглагольствований.

– Нет! Так не пойдет! Чтобы мои синяки побыстрее прошли, вы должны мне уделить время!

– Гут! У меня, есть примерно час! – сразу обозначила она предел покрытия моего морального ущерба.

Легкий акцент не мешал, а даже как-то украшал ее речь.

«Хорватка, словенка или чешка», – подумалось мне.

– Ют! – подтвердил я по привычке, вместо «gut», как типичный берлинец, и полюбопытствовал: – Вам случайно ничего не говорит имя Вольфганг Маер?

– А почему оно мне должно что-то говорить?

– Вы похожи на него! Как сестра или, если я узнаю, сколько вам лет, то могу утверждать, что вы можете быть даже его дочерью. Внебрачной. Тайной. – поведал я, переходя на заговорщицкий шепот.

– Несусветная глупость, папу и свою родню я знаю. Там никаких сомнений нет! А! До меня дошло! Это вы так подбиваете ко мне клинья?

– Нет. Никаких клиньев! Хотя, признаюсь, несмотря на вроде бы противоречия, вы мне нравитесь! Когда мы зайдем в кафе, я найду в портмоне фото брата. Тогда вы поймете, что я имею в виду.

Она защелкнула замок у своего сити-байка на велопарковке – у кафе.

Кондитерская не разочаровала ни ассортиментом, ни уютным интерьером.

Мы прошли к столику у окна, с видом на внутренний дворик. Снаружи начался дождь. Сняли куртки. Когда я наконец-то вымыл свои руки и вернулся к незнакомке, смотрящей через запотевшее стекло на стекающие капли дождя, мы отправились делать заказ.

Продавец в бордовом фартуке подал две чашки капучино. Моя спутница оплатила напитки и унесла за наш столик. Я взял ей и себе два огромных «Windbeutel» /*нем.: буквальный перевод «Мешок ветра». Круглое пирожное с кремом наподобие эклера/, а потом купил упаковку фирменных конфет, в начинке которых было знаменитое бамбергское копченое пиво. Чтобы взять с собой. Впереди был путь до Берлина, никаких промилле в крови, даже от пивных конфет, я не хотел.