До своих я добрался под утро; несколько часов отсыпался, после чего основательно подзакусил в столовой – первое, второе и компот – и, отдохнув ещё немного, в полдень прибыл в госпиталь к старшему лейтенанту Лошкарину. Сжато рассказал о пребывании на краю приречного обрыва.

Голова у меня была забинтована; он спросил, как я чувствую себя, на что я ответил, что ударило острым камнем при взрывной волне, день-два – и затянется, в общем, пустяк, не стоящий внимания.

Лошкарин поблагодарил меня за службу, а при расставании сказал:

– Ты остался жив – это главное, – и, пройдясь по мне тёплым одобрительным взглядом, добавил: – Благодаря тебе все мы остались живы. Век этого не забуду. Если что, всегда можешь рассчитывать на мою поддержку – в любой ситуации, какой бы тяжёлой она ни была.

– Э-э, товарищ старший лейтенант, – ответил я, – считайте, что мы просто квиты. В прошлый раз благодаря вам я остался жив, и это я тоже не забуду.

«Прошлый раз» был полтора месяца назад. Тогда мы попали под атаку ударного беспилотника; бомба взорвалась в нескольких шагах, и я оказался погребённым под толстым слоем земли, только ноги по колени торчали снаружи.

Лошкарин первым бросился мне на помощь, за ним подоспели другие бойцы. Через пару минут меня откопали, и я отделался лишь контузией: неделю ничего не видел и лежал в госпитале, покуда зрение не восстановилось полностью.

– Нет, Измайлов, – возразил старлей, – тогда всё происходило как бы по независящим обстоятельствам и на автомате, а вчера ты сознательно решил пожертвовать собой, чтобы спасти остальных, и тебе просто повезло, что остался в живых. Ещё раз говорю: всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

Однако война раскидала нас по разным сторонам, и свидеться со старлеем мне больше не довелось.

…Давно же это было! Тогда мы, пятеро спецназовцев, уходили от не знавшего пощады грозного противника, и сейчас – только вдвоём – тоже спасались, бежали от врага не менее страшного и безжалостного. До чего всё похоже!

От «Полярного медведя» до дома – четыре или пять тысяч километров. Сколько раз, бывало, смотрел я за колючую лагерную проволоку и мечтал одолеть это расстояние. И дышать воздухом свободы.

Пути же дороженьки на зону стали нарисовываться для меня в день, когда я вернулся после дембеля в родной город.

На мне была парадно-повседневная одежда, голубой берет, сдвинутый на затылок, в руках небольшой чемоданчик с вещами. За плечами – шестилетняя армейская служба, в том числе несколько месяцев пребывания в стране вооружённого конфликта. Я был жив, практически здоров – контузия почти не давала знать о себе, – с неплохим денежным ресурсом, и будущее уже начинало представляться раем на земле, оставалось только удачно вписаться в него.

Дело было вечером, смеркалось. Впереди перекрёсток, за ним до нашего дома метров четыреста. Шёл, душа пела – через пять минут встреча с матерью; она знала, что я вот-вот должен появиться – всё заранее было оговорено по телефону, – и уже накрывала на стол. Сразу после застолья, конечно же, к моей дорогой, ненаглядной подруженьке Томочке, проживавшей двумя домами дальше; она тоже знала, что я скоро прибуду.

И тут до меня донеслись странные прерывистые звуки, то ли мычал кто, то ли стонал. Я остановился, прислушался. В ответ тишина. Значит, показалось. Пошёл было дальше, как повторно долетел приглушенный стон и сдавленное: «Помогите!» И снова тихо.

Справа, в десятке метров от тротуара громоздились заброшенные недостроенные корпуса многоэтажного дома. Место тёмное, не освещённое, пожалуй, оттуда и доносились эти стоны.

Не раздумывая, я стремглав бросился к стройке, бесшумно перемахнул через прямоугольник оконного проёма, опустил чемодан на пол, прошёл одно помещение, другое. По дороге прихватил попавшийся под руку обрезок стальной полуторадюймовой трубы. Выглянул в окно противоположной тыльной стены и прямо-таки обмер. В закутке строительных конструкций на бетонном полу трое парней распинали молоденькую девчонку. Двое держали её за руки и зажимали рот, ещё один снимал с неё нижнее бельё.

– Ах, мать вашу! – крикнул я и выпрыгнул из окна.

Парни, удерживавшие несчастную, шарахнулись от меня, словно их отбросило взрывной волной, а третий начал привставать и поворачиваться в мою сторону… Труба угодила ему поперёк спины. Всхлипнув, он обмяк и повалился на девушку.

Та высвободилась из-под него и, не оправив вздёрнутую юбчонку, поползла в сторону, отталкиваясь от пола руками и ногами. В ужасе она таращилась на простёртое рядом тело, рот её перекосило безумным оскалом. Взглянув на меня, девчонка истерично закричала, перевернулась на четвереньки, поднялась и сиганула в темноту.

В разные стороны бросились и двое насильников. Я погнался за одним из них. Шустрый оказался парнище, но мне помогала армейская подготовка, и я его настигал. До преследуемого оставалось метра два только, я замахнулся трубой, и в это мгновение сильнейший удар по голове свалил меня наземь.

А случилось так, что девичий крик был услышан проезжавшими мимо стройки патрульными полиции.

В закутке строительной площадки блюстители порядка обнаружили лежавшего без сознания молодого человека – изо рта у него сочилась кровь. Один полицейский остался на месте, чтобы вызвать «скорую», а второй пустился вдогонку за мной и парнем, которого я преследовал.

Потерять бегущих, даже в густом сумраке, мог только глухой. Топот ног и мои крики будили наступившую ночь. «Стой, гадина, всё равно не уйдёшь!» – так, кажется, я кричал. Один пострадавший лежал без сознания на стройплощадке, за вторым гнался тип с обрезком трубы; в этой ситуации, признаю, некогда и сложно было разбираться, кто правый и кто виноватый.

Догнав нас, полицейский с маху хватил меня рукоятью пистолета по голове.

Очнулся я в одиночной камере. Затем в допросной комнате – предъявление обвинения в попытке изнасилования несовершеннолетней и нанесении тяжких увечий одному из трёх молодых людей, пытавшихся остановить злоумышленника, коим я был выставлен.

Весь этот оговор был мною отвергнут.

– Зачем упираешься? – равнодушно, со скучающим видом сказал следователь по фамилии Патрикеев, дородный такой, румяный, немножко лысоватый мужчина около сорока лет. Он назвал себя перед началом допроса. – Своим упрямством ты только усугубляешь своё положение. Всё уже доказано, и нет ни одного факта в твою пользу.

– Все факты искажены, вас ввели в заблуждение! – категорически ответил я, пытаясь донести свою правоту. – Это мне пришлось отбивать девушку у трёх подонков. Надо просто найти её и спросить. Она скажет, как всё было на самом деле.

Тогда следователь кивнул полицейскому сержанту, находившемуся в комнате, и тот огрел меня резиновой дубинкой так, что я свалился с табуретки.

Дальше уж и не помню точно последовательность происходившего. Короткими вспышками отложилось лишь, как сержант снова замахнулся на меня и как его «демократизатор» оказался в моих руках. После чего блюститель порядка полетел вверх ногами через стол прямо на следователя, а в допросную вбежали ещё несколько полисменов. И то, как я за считаные мгновения уложил всех одного за другим.

Звуки падающих тел, треск мебели и крики разносились по всему зданию, и в дверях появился офицер с погонами майора. Увидев следователя, выглядывавшего из-под стола, разбросанных по комнате стонущих полицейских и высившегося над ними задержанного с дубинкой в руке – разгорячённого, готового к продолжению схватки, – он только воскликнул:

– Ну, солдат, ты и попал!

И сразу же дважды выстрелил в меня из пистолета. Первая пуля угодила мне в плечо, вторая – в грудь, не задев лёгкие, как потом определили врачи. В глазах сотряслось, я потерял сознание и рухнул на пол. И тут же на неподвижное тело, кое я собой в тот момент представлял, со всех сторон посыпались удары ногами и резиновыми дубинками.