– Ну ты даёшь! – сказал, потирая щёку, каратист Клёпин. – Я-то тут при чём?
– Да, Кац, – тоже отсмеявшись, заявила докторица, – вас не исправишь. Скажите, что вы у нас делаете вообще?
– Как что? – не понял Мишка. – Учусь…
– Учитесь, – вздохнула докторица, – учитесь…
В ту зиму Мишка рассекал по Питеру в очень, как он искренне считал, хипповом прикиде: против холода – телогрейка и солдатские ботинки плюс вязаная шапка на голове. А как телогрейку Мишка снимет – боже ж ты мой! Под ней купленная на Серёжкины жениховские талоны фирменная цветастая индийская рубашка и галстук из двух шнурков, скрепленный брелоком с гордым словом «Киев». Только брюки были обычные – ничего особо экстравагантного не нашёл. Вот так Мишка мотался, мотался по Питеру и забрёл в Клуб пожарников, где должна была давать представление какая-то неизвестная труппа «Лицедеи». Народу почти не было, Мишка, помня о Сент-Экзюпери, предусмотрительно сел в пятый ряд, приготовился. И… забыл про окружающее. На сцене разворачивалось старое как мир, простое действо: Пьеро страдал, Арлекино смеялся, Мальвина влюблялась в бравого гусара. А в самом пронзительном моменте вышел большой грубый человек и стал отнимать у персонажей картонные сердца. Гусар с отчаянием попытался было защитить возлюбленную, но безуспешно. Большой человек погрузил застывших кукол в тележку и большой рукой задёрнул занавес. Ошеломлённый Мишка с трудом заставил себя выйти из зала. Потом стоял снаружи, запрокинув голову, ловил снежинки ртом и никак не мог понять, что же это было. В дальнейшем Мишка стал гоняться за «Лицедеями» по всему Питеру – в Дом связи так в Дом связи, в Клуб железнодорожников так в Клуб железнодорожников. И каждый раз погружался в трогательную атмосферу сказки. Вот уж действительно: в институте талдычат про гигиену питания, рассказывают, как обеззаразить канализационные стоки, а тут, всего в двух шагах, другая жизнь.
18
Мишка наконец записался на карате – Клёпин соизволил принять. Этих кружков после официального разрешения расплодилось видимо-невидимо. На первом занятии Клёпин, после долговременных занятий в стиле «шотокан» превратившийся в коренастую тумбочку, откуда высовывались похожие на лопаты руки и ноги, угрожающе сопя, походил напротив новичков и с возгласом «Хы!» неожиданно сделал выпад в сторону Мишки.
– На сцене цирка Казимир Алмазов! – еле слышно сказал Мишка.
Возмущённый Клёпин хотел было ответить, но, вспомнив, что он «мастер», сделал непроницаемую физиономию и отошёл на безопасное расстояние.
Сергей женился, и теперь у него всегда хорошее настроение.
– Мишка, – спрашивает в столовой, – где ты умудрился достать столько чёрствого хлеба?
– Кроме хлеба я ещё лапшу с мясом достал.
– А у меня булочка имеется.
– Она на руках следы оставляет.
– Подумаешь, след здорового повидла…
– Больному организму даже здоровое повидло не поможет.
– Смотри, Клёпин появился! Эй, Колька!
Клёпин упирает руки в бока и угрожающе смотрит на Мишку:
– Если ты ещё раз что-нибудь вякнешь, то винтом пойдёшь!
– В какую сторону? – безмятежно интересуется коллега.
– По правилу буравчика, балда!
Как раз в это время Мишка зачастил в «Кинематограф» на Васильевском – там шли фильмы Акиры Куросавы: чёрно-белый экран, вечный дождь, нищета, самураи. Незнакомая победительная мощь чужого народа. Обычно в «Кинематографе» разные фильмы шли один за другим, и ты мог купить билет сразу на три-четыре фильма до конца вечера. «Гений дзюдо», «Семь самураев», «Расемон», «Телохранитель» – Мишка запомнил эти названия на всю жизнь. Потом пришёл домой и, чиркнув ногой по выключателю, попытался выключить свет. Не получилось. Мишка приуныл и понял, что ещё долог путь…
Мишка в гостях у Сергея и Нади. Надя с перевязанной рукой, на повязке кровь проступила.
– Миш, жаркое будешь? – мило интересуется Надя.
– Конечно!
– Серый, а что приключилось? – шёпотом спрашивает гость, когда Надя уходит на кухню.
– Поспорили. – так же шёпотом отвечает Сергей. – На столе стакан стоял, так Надька как хватит по нему рукой – стакан вдребезги, кровь ручьём!
– А ты?
– А я продолжаю чай пить. Разбила, – говорю, – убери.
– А она?
– Рассмеялась и убрала.
«Ну и ну, – думает Мишка, – так это и есть семейная жизнь?»
Заходит Надя.
– Мишенька, жаркое.
Сергей вдруг вскакивает:
– Я совсем забыл! Сегодня же футбол! Мишка, пошли!
– А кто, Серый?
– «Динамо» против «Спартака».
– Да я не болельщик…
– Зато я болельщик.
– За кого болеем?
– Естественно, «Динамо-Киев»!
– Ну пошли.
При подъезде к стадиону из перегруженных троллейбусов, автобусов, трамваев несётся:
– «Спартак» – чемпион! «Спа-ртак» – чемпион!
Друзья заняли очередь за билетами, Мишка с тревогой оглядывается.
– Что-то не нравится мне это… – бормочет.
Дышащую алкоголем очередь качало, как судно в шторм. Их прибило к окошку и выбросило с билетами к воротам на стадион. Места были удачные, и Мишка очень воодушевился, наэлектризованный всеобщим возбуждением. Всё бы ничего, но в конце матча Сергей начал громко поддерживать свою, кстати, с успехом выигрывавшую, любимую команду.
– Ты что делаешь?! – увидев пробирающихся к ним людей, толкнул друга Мишка.
– «Динамо», «Динамо»!
– Серый, линять пора!
– Опаньки! – Серёга увидел противников, и засобирался. – Мишка, кажется, мы засиделись.
Им удалось выскочить, и они рванули что есть силы. За ними, отягощённые водкой, бежали болельщики «Спартака» и грязно ругались. Так быстро Мишка ещё никогда не бегал.
19
Весна. Солнце встаёт рано, и утром в аудитории совсем светло. Впереди семинар по политэкономии. Клёпин зевает:
– Опять у нас этот дуб будет? И откуда его только выкопали?
– Уж лучше он…
Входит высокий плечистый мужчина с цветущим лицом и благообразными седыми волосами. Останавливается и оглядывает комнату.
– Встать!
Двадцать третья и двадцать четвёртая группы с шумом встают. Клёпин еле приподнимается.
– Клёпин, почему не встаёте?
– А я уже вставал два раза, Николай Павлович, и устал очень.
– Когда?
– Вы не видели.
– Меня не волнует, вы встанете и третий раз!
Мужчина проходит, садится и открывает журнал. Угрюмо смотрит и вдруг раздражается:
– Это что такое? Сколько двоек? Почему не учите? Бододкина!
– Здесь.
– Отвечать «я», нет у вас воинской выучки. Бондарь Сергей!
– Да я здесь.
– Худо, Бондарь, очень худо, – улыбается.
– Касимов!
– Я!
– Что я? – вдруг не понимает Николай Павлович.
– Я Касимов, – за первым столом терпеливо отвечает вежливый Лев, автоматически поправляя причёску.
– Садиться, Касимов, – отмечает в журнале. – Что вам на сегодня задавали? Хоть помните? Ну, Сёмкин!
Сёмкин уныло поднимается.
– А почему опять я? Всегда я да я…
– Рассказывать!
Сёмкин, запинаясь, говорит. В аудитории мерный гул. Николай Павлович задумчиво смотрит в окно, рассеянно переводит взгляд на столы и вдруг взрывается:
– Бондарь, ты что? Нет, ну как они воркуют, чуть не обнимаются. Под самым носом!
Клёпин тут как тут:
– Они ещё целоваться могут, у них справка есть.
Но Николай Павлович уже сменил гнев на милость:
– Ладно, пусть.
Уничтожающе смотрит на Сёмкина:
– Совсем худо, Сёмкин! Садиться.
– Я же хорошо отвечал! – возмущается Сёмкин.
– Он же хорошо отвечал, – веселится аудитория.
Николай Павлович неумолим.
– А Викторов-то, Викторов! – смотрит на обычно незаметного Викторова и хихикает: – Амурные дела, ай-я-яй, двойка!
– За что?! – краснеет Викторов.
Клёпин сзади:
– За дело, правильно я говорю, Николай Павлович?
Тот оставляет Клёпина без ответа и вызывает Бододкину:
