Ей потребовалась неделя, чтобы добраться сюда. В первый день, когда она спускалась с горы, она путешествовала автостопом. Она решила, что успела до полудня, прежде чем они поняли, что она пропала, и послали сигнал тревоги. Она нашла поездку в Лас-Вегас, а затем поехала на борзой в Альбукерке.

  Она была зайцем перед гончими большую часть последних тринадцати лет, так что она умела прыгать автостопом по проселочным дорогам или залезать в открытый товарный вагон на медленно движущемся грузе. Вдали от полигона она временами даже расслабляется. Никакие солдаты не останавливают автобусы, ковыряются в сене, ищут бегущего еврея. Американцы по большому счету дружелюбны, даже доверчивы.

  Женщина из маленького техасского городка говорит Мартине, что она сама знала тяжелые времена, идет на кухню за яблоком и бутербродом с хлебом и каплями. Жир на хлебе: детская Софи Гершель, призма на полу, мелькает в голове Мартины, делает ее на мгновение слабой: Софи, детская, ее мать, ее дочь, сам свет были украдены у нее. Женщина из Техаса дает ей сладкий чай со льдом, чтобы оживить ее, приводит ее в дом, чтобы она прилегла на старый диван, который пахнет кошками и попкорном с маслом.

  В Сент-Луисе она смешивается с толпой на автобусной станции, покупает упакованный ланч, задерживается в женском туалете, останавливается на скамейках в зале ожидания, чтобы просмотреть брошенную бумагу. Никто не обращает внимания. Она покупает билет и садится возле заднего выхода, не спит на каждой остановке на маршруте. Автобус въезжает в центр Чикаго в девять утра.

  Монета в телефонной будке дает ей информацию о том, что профессор Дзорнен находится в Чикаго, но проводит день в лаборатории Аргонна. Нет, она не оставит сообщение, она перезвонит завтра.

  Она едет на автобусе из центра города в район Чикагского университета, где Бенджамин Дзорнен купил дом, особняк, думает она, подходя к нему посмотреть.

  Она представляет, как звонит в колокол посреди утра и видит, как потрясение Илзе Дзорнен уступает место ярости: ты должен был умереть.

  Нет никаких записей о прибытии Мартины Сагинор в Америку: она нашла проезд в Штаты по паспорту, вынутому из сумочки на переполненном вокзале Вены. Мартина провела неделю в Вене на долгом пути из Молдовы в Америку. Она надеялась, что ее дочь, возможно, вернулась искать ее. Ни в одном из обществ помощи беженцам не было никаких следов Кете Сагинор ни в Англии, ни в Австрии. Вена была в руинах, мрачная, голодная, мать, тети, кузены, все мертвы, ничто не могло удержать Мартину, и поэтому она продолжила путь на запад, нашла способ пройти на корабле в Лиссабоне, направлявшемся в Монреаль, проскользнула через границу. в Америку, в Чикаго, в Неваду. Насколько искусно она стала пересекать границы.

  Она уверена, что Бенджамин никогда не рассказывал Ильзе о ее приезде пятнадцать месяцев назад, как он был ошеломлен. Его потрясенное лицо, его заикание: все равно вы выжили, это хорошо. Да, выжил, сначала по счастливой случайности: у нас сломался поезд до концлагеря Собибор, нас прогнали по снегу, много расстреляли, но снег падал густо. Я сбежал в лес и каким-то образом выжил, с партизанами, с фермерами, пока конец войны не застал меня в Молдове, а затем задержание в параноидальных сталинских лагерях и, наконец, долгое пешее путешествие через горы обратно в Австрию . Чего она хотела? он спросил. Моя жизнь, моя физика, работа, настоящая работа, но он отправил ее в Неваду. Так быстро, что она села в поезд с пропуском до того, как ночевала в Чикаго. Его пустое обещание, что это временно, пока он нашел для нее настоящее место. В тот первый раз она пошла в университет, а не в его дом. На что она надеялась? Новости о Кете, конечно, но какой-то знак, возможно, призрачный остаток его привязанности к самой Мартине, который может заставить его спонсировать ее. Ничего из этого не осталось. Он не проявлял никакого интереса к тому, пережила ли Кете войну или нет. Возможно, это была вина за то, что он сделал так мало, чтобы помочь ребенку. Кете была угрюмой маленькой девочкой, которая никаким искусством не привлекала его в те дни, когда Мартина привела ее в институт. Он не хотел привозить Кете, когда уезжал в Америку, хотя Мартина просила ребенка. Он, очевидно, тоже не хотел Мартину, свою самую умную ученицу, свою самую способную коллегу, как он ее когда-то называл. Была ли это Ильза, которая захлопнула перед ними дверь, или его собственные страхи или безразличие? Сегодня ее бизнес - это просто бизнес. Она говорит с Бенджамином по-немецки; это проще, ей не нужно организовывать и перестраивать предложения в голове. «Мемлер наверняка сказала вам, что видела меня. Вы, должно быть, ждали меня. «Вы не можете говорить со мной здесь», - шипит он ей по-английски. «Я поговорю с вами где угодно», - холодно говорит она, все еще по-немецки. «Вы хотите провести меня внутрь? Хотите минутку, чтобы позвонить в ФБР? Вы знаете, что Мемлер делал в Инсбруке? Для вас имеет значение, что люди болтались в клетках над плавильными печами, что она с улыбкой наблюдала, как заключенные жарились до смерти? Или что она помещала заключенных в камеры, заполненные азотом, чтобы посмотреть, как они разорвутся на части? Я не раз видел, как она смеялась над зрелищем, когда обнаженного заключенного в кандалах насиловали, а затем избивали до смерти. Мужчины так же, как и женщины ». Он пытается остановить поток слов, но она не успокаивается. «И теперь я нахожу ее здесь, с неограниченным доступом к самолетам и деньгам, работающей над компьютером, чьи конструкции она украла, и мне сказали, что я не должен горевать о прошлом, а хвалить ее за то, что она была воином против коммунизма. Послушай меня, ду , я был в нацистских лагерях и в коммунистических лагерях, и один не отличается от другого, за исключением того, что в Советском Союзе никто не пытался преднамеренно убить меня ». Ильза подходит к входной двери. «Бенджамин! Это ты? С тобой кто-то есть? Мы с Джулиусом ужинали два часа назад. Сейчас все остыло ». «Да, я знаю, мне очень жаль. - Мы опоздали в Аргонну, - кричит он в ответ. «Я просто заканчиваю разговор. Я сейчас приду. Он снова поворачивается к Мартине. "Что вы хотите?" «Мне нужны права на мою вычислительную машину. Я хочу, чтобы Мемлера признали военным преступником и отправили в тюрьму или даже казнили. Я хочу место в лучшей лаборатории. Я хочу свою дочь. Я хочу американское гражданство. Мои желания огромны, Бенджамин, и я найду способ их удовлетворить. Я только начинаю с тебя, я не заканчиваю на тебе ». Ильзе все еще стоит в дверном проеме, ее тело представляет собой квадратный силуэт, Брунгильда, готовая зарезать тех, кто ранил ее, даже ее собственного мужа. Она снова звонит Бенджамину, который шарит в своем бумажнике. "У вас есть деньги?" - шепчет он Мартине. «Иди в мотель на Шор Драйв; это всего в нескольких кварталах отсюда. Я позвоню тебе туда ». «Я больше не сижу в квартирах или гостиничных номерах в ожидании прибытия милиционеров, чтобы меня отвезли к следующему участку депортации. Поговорим мы сейчас, ты и я, или совсем не поговорим. Поверьте, мои следующие разговоры будут с Эдвардом Мерроу и Уолтером Кронкайтом. Даже если вы и начальник моего отдела в Неваде не заинтересованы в военных преступлениях Мемлера, я считаю, что мистер Мерроу уделит этой истории некоторое внимание ». Ильза спускается по ступенькам. «Кто это говорит с тобой, Бенджамин? Это нищий? Мне позвонить в полицию? » Позади нее в дверях появляется юноша. «Кто это, мама?» Дзорнен толкает Мартину на заднее сиденье машины и кричит жене и сыну: «Это кто-то из Невады с срочным сообщением. Я отвезу ее к дому Брина. Я вернусь через полчаса ». Он забирается в машину и захлопывает дверь в знак своей ярости. «Вы не можете шантажировать меня из-за своего ребенка. Вы никогда не приходили ко мне во время беременности; насколько я знаю, любой мужчина в Геттингене мог бы стать отцом вашего ребенка ». «О, это ни к чему, - говорит Мартина. «Сегодня я здесь не из-за моей дочери, а из-за того, что этот мемлерский монстр украл мою машину и отдал ее твоему другу Эдварду Брину. Он построил его и потребовал для себя, а вы, вы используете его, чтобы построить ужасное оружие, которое может убить ребенка каждой матери на этой планете. Я ничего не могу контролировать в этом мире или очень мало, поэтому я не могу остановить вас, занимаясь проституцией ради денег, власти или чего-то еще, что вы получаете, скалясь с такими людьми, как Эдвард Теллер. Но я могу помешать Мемлеру заработать еще один шиллинг на моей спине. Я так и сделаю. Брин живет всего в четырех кварталах отсюда; остальная часть короткой поездки проходит в тишине. Когда Бенджамин подъезжает к обочине, он спрашивает Мартину, что она предлагает сказать Брину. «Я представлюсь. Я посмотрю, что он за человек ». В большом доме на Юниверсити-авеню горит свет. Бенджамин звонит в дверь. Некоторое время ожидания, затем сын Брина Корделл, названный в честь госсекретаря, на которого когда-то работал Брин, открывает им дверь. Корделл знает профессора Дзорнена и говорит ему, что его отец находится в каретном сарае, где находится его личная мастерская. Корделл с любопытством смотрит на Мартину, чьи вельветовые брюки и походные ботинки испачканы дорожными пятнами, но он отправляет ее и Бенджамина по каменной дорожке к каретному двору. В мастерской любая идея вежливого представления, разговора о том, кто такой Брин и знает ли он, что создал машину по украденной конструкции, умирает еще до того, как она родится: Гертруда Мемлер находится в комнате. «Нацистская свинья выкапывает чужие желуди?» Мартина говорит ей по-немецки. Лицо Мемлера залито краской. «Вы были убогими в Германии, а теперь - в Америке. ФБР будет рад узнать, что вы показали свое уродливое еврейское лицо ». «ФБР будет рад услышать, как вы пытали уродливые еврейские лица», - говорит Мартина. «Им также будет интересно услышать, как вы украли мои уравнения и мои проекты посреди своего зоофилия». Она трогает ее лицо; шрам от последнего нападения Мемлера на нее проходит через ее левую скулу. «О, ваши уравнения, ваши планы, как если бы Ферми написал уравнения только для вас, которые никто в мире не был достаточно умен, чтобы понять». Мартина натянуто улыбается и говорит Брину по-английски: «Расскажите, как вы поняли, что электронные поверхности Ферми были ключом к использованию гистерезиса при создании ферромагнитного сердечника». Брин качает головой. «Мои конструкции и формулы запатентованы; Я не делюсь ими с незнакомцами ». "Простите меня." Мартина слегка кланяется. «Я Мартина Сагинор, доктор философии из Геттингена, 1931 г., работаю над ферромагнитными свойствами в кристаллических решетках. Профессор Дзорнен руководил моими исследованиями. Через три года женщина-мемлер стала моей ученицей. Затем она стала моим надзирателем, когда я работал физиком по рабскому труду недалеко от Инсбрука. Рисунки, которые она украла, когда я был ее пленником, возможно, вы использовали для создания своего Метаргона-I. Я узнаю, как только увижу твои чертежи. «Значит, вы можете потребовать их для себя?» - презрительно говорит Брин. «Я не вчера родился. Кто угодно может притвориться, что создал конструкцию, когда инженер создает работающую модель. Вот почему у нас есть патентные законы в этой стране ». Он поворачивается к Мемлеру. «Это женщина, которую вы сказали, придет сюда, чтобы шантажировать меня?» «Да, я знаю патентные законы в вашей стране, - говорит Мартина. «Вот почему я подал заявку на американские патенты на мои первоначальные конструкции решеток в 1939 году. Когда патентное бюро представит мою заявку, мы можем сравнить мой рисунок с эскизом, который Мемлер украл у меня, и с эскизами, которые вы сделали из своей собственной работы. Мы можем наблюдать, как вор пытается вывернуться из этой маленькой паутины, которую она сплела для себя ». «Доктор. Мемлер очень помог мне в предоставлении предложений по моему дизайну, - говорит Брин, - но все первоначальные идеи и работа были моими собственными ». «Эдвард!» Глаза Мемлера вспыхивают. «Это не… это не… вы знаете, я дал их вам только потому, что сам не мог получить финансирование». «У вас американское гражданство», - спокойно говорит Брин. «Вы были хорошо вознаграждены. Патенты зарегистрированы на мое имя ». В каретной будке наступает минутная тишина. Мемлер внезапно берет долото и бросается на Мартину. «Я должна была заставить охранников убить тебя в 1942 году», - кричит она. «Я хотел увидеть, как ты вешаешься над печью, наблюдаешь, как ты жаришься, но вместо этого они посадили тебя в поезд». Бенджамин, который молчал, хватает Мемлер, но не может ее остановить. Мартина бросается за скамейку, а Мемлер следует за ней, опрокидывая электронные лампы, реторты, горелки. Бенджамин пытается бороться с Мемлером, Брин пытается защитить свое оборудование. Провода, зубила, руки и ноги переплетаются. Старый пистолет Брина, Кольт, который он носил в качестве офицера в Европе, лежит на полке. Все видят это одновременно.