«Насколько я знаю, - сказала Лотти. «Конечно, мой дед до войны был довольно важным юристом. Вена - небольшой город; профессиональные люди пересеклись. Мои бабушка и дедушка, вероятно, знали, что Дзорнен был отцом Кете, но главное, должно быть, было то, что в письме было что-то ценное, по крайней мере, для Мартины. Мой Опа знал - должно быть, к тому времени знал, что они будут - что он и моя Ома не выживут. Он говорил небрежно, надеясь, что письмо пройдет цензуру.

  - Китти забрала у тебя медведя? Я настаивал, желая, чтобы мне не пришлось так сильно давить на Лотти. «Вы сказали, что она иногда приходила в квартиру Реннгассе, и что вы жили через холл от нее, когда вас заставляли переехать в другое место».

  Другое место, переполненные комнаты в гетто. Я не мог сказать это вслух.

  Глаза Лотти зажмурились. «После того, как мы переехали на Новарагассе, был один ужасный день, когда мы с Кете увидели человека, которого столкнули с крыши и насмерть. Тогда было так много шокирующих зрелищ, и я старался не позволять им заполнять мою голову, но это убийство - почему-то смерть связана с моим медведем, но как? »

  Она, дрожа, обняла руками за плечи. «О, Виктория, если бы я знала, сколько боли принесут эти воспоминания, я бы никогда не подпустила тебя ближе, чем в миле от Китти Биндер или ее дочери. Смерть достаточно тяжела, но все эти смерти, все это насилие - все, что я видел в Вене в детстве, а теперь и сама Китти ...!

  Я взял ее руки, массируя их своими. Через мгновение Лотти сказала: «Я не могу сказать вам, почему смерть этого человека так разозлила Китти. Не помню, почему мы об этом говорили, но я боялся, что все вокруг меня умрут. Мы были евреями, нас могли сбросить с крыши, как того человека. Я думаю, что Тедди стал моим аватаром: если бы я мог защитить его, я мог бы спасти свою семью и себя ».

  Она говорила медленно, сосредоточивая внимание на воспоминаниях. «Мы были в моей квартире. Я не знаю, где были мой брат и все мои кузены; может быть, они были там, а я забыл. Я обматывал медведя кусками рваной простыни, притворяясь, что это бинты, как будто Тедди был человеком, которого выбросило из здания, как будто я думал, что могу притвориться, что он не мертв, а просто ранен ».

  Она снова остановилась, ее глаза все еще были закрыты. «Кто из взрослых вошел в комнату? Почему я не могу вспомнить? Моя Опа была там, но кто еще? Китти так разозлилась на меня из-за медведя, что схватила его у меня. Она сбросила его с лестницы? Нет, это было в окно. Мы, конечно, вернули его, иначе он не поехал бы со мной в Лондон ».

  «На улицу?» Я попросил.

  «Возможно, во двор», - предположил Макс. «Вот как построены все эти европейские многоквартирные дома, даже в таком гетто, каким стал Леопольдштадт. Здание находится на одном уровне с улицей, вы идете по коридору, который выходит во двор. По крайней мере, теоретически каждая квартира имела бы вид во двор. В большом богатом здании может быть большой сад ».

  Лотти поморщилась. «В нашем дворе ничего подобного не было. Трава уже давно пропала. Это были просто булыжники и стойки, на которых люди оставляли свои велосипеды, только потом велосипеды все у нас украли. Люди могут даже выбрасывать мусор из окон. Мой дедушка споткнулся об один из булыжников, когда помог мне вернуть медведя ».

  Думаю, мы все одновременно затаили дыхание, понимая, куда Феликс Гершель положил документ, который пришел за Мартиной. Напольные часы у дальней стены зловеще громко зазвонили. Один тик, одна секунда, два тика, четыре, шестнадцать, а затем прошли десятилетия.

  Могут ли бумаги, спрятанные Феликсом Гершелем, все еще находиться под булыжником, где он их оставил? И как мне получить разрешение посмотреть?

  Лотти проснулась, чтобы спросить о других письмах, от Мартины к Дзорнену. «Хотя теперь я не уверен, что смогу это узнать. Макс, прочти их и расскажи нам суть.

  Макс держал их под лампой, но ему все равно пришлось прищуриться, чтобы прочитать старый сценарий. «Первая - о ее исследовании, в котором резюмируются некоторые написанные ею статьи, которые немецкие научные журналы не примут, потому что она еврейка. Она хочет, чтобы Дзорнен опубликовал их в американских журналах по физике. Документы показывают, что она творчески подходит к проблеме нестабильного ядра атома U 235 ; если он сможет публиковаться для нее, это может убедить один из американских университетов предложить ей должность и визу. - Ваше слово повсюду, профессор. И с удовольствием поеду куда угодно, только не в такой престижный вуз, как вы преподаете. Мне бы хватило небольшой лаборатории »

  . Рот Лотти скривился. «Она уверяет его, что не будет беспокоить его и Ильзу».

  Макс кивнул. «Следующее письмо будет после аншлюса, но до начала войны. Законы душат евреев - она ​​упоминает вашу семью, Лотхен, что они были вынуждены переехать в жилой комплекс Новарагассе.

  Софи Гершель удается оставаться красивой, даже когда она голодает и носит ту одежду, которую моя мама шила ей. Это загадка для всех нас, но доставляет удовольствие всем, особенно маленькой Кете, у которой есть все женские атрибуты, без которых, как вы всегда говорите, я родилась. Я уверен, что Кете переживет это лишение. Г-н доктор Гершель копит деньги, чтобы отправить внуков в Лондон. Если вы можете прислать нам доллары, я могу купить билет, чтобы отправить Кете с Хьюго и маленькой Шарлоттой.

  Макс снова посмотрел на дату. «Вы уехали в июне 39-го, да, Лоттхен? Это было написано в декабре 38-го, когда еще можно было написать более длинное письмо. Третий, гораздо короче, в июле 1939 года, чтобы сообщить Дзорнену, что Кете благополучно добралась до Англии и была отправлена ​​в Бирмингем. Там ее принимает еврейская семья ».

   «А потом война, а потом тишина». Голос Лотти был резким.

  Мне хотелось, чтобы Джейк был здесь, хотелось, чтобы он играл Баха, хотелось, чтобы ноты и струны проникали в горькую историю последних ста лет и развязывали узлы, которые лежали во всех наших центрах. У Макса был такой же импульс; он подошел к своей стереосистеме и вставил диск своего сына Майкла, играющего сюиты для виолончели Баха.