попал в беду. Я имею в виду, библиотекари думали, что они одни в ванной; они бы никогда ничего не

  сказали, если бы знали, что я был там. Как ты думаешь, я должен им сказать? »

  Я покачал головой. «Я бы не стал. Это вода над плотиной. Они не имели в виду вреда, вы не имели в виду

  вреда, пусть врут. И я могу сказать вам вот что: по состоянию на прошлую ночь настоящий Юлий определенно был на улице, а

  не под арестом, так что я бы не стал слишком об этом беспокоиться ».

  Я сохранял свой небрежный тон и добавил: «Вы были в читальном зале в конце августа?» Оливия покраснела. «Мой парень расстался со мной в августе. Он проводил исследования в Авиньоне, а

  я был в Руссильоне, поэтому мы собирались встретиться в Арле и пройтись по дороге паломничества, но

  накануне нашей встречи он написал мне, что встретил кого-то еще. Ты можешь в это поверить?

  Расставаться по СМС, даже не приходя ко мне лично? В любом случае, мне не хотелось ходить в

  одиночку, поэтому я вернулся домой и стал больше работать здесь ».

  Я снова вытащил свои фотографии из сумки. «Кто-нибудь из этих парней выглядит знакомым?»

  «Я уверен, что это был он». Оливия указала на Мартина. «Я заметил его главным образом потому, что он и я были

  единственными людьми в читальном зале, которым не было лет на сто».

  «Вы случайно не заметили, на что он смотрел?»

  Она ухмыльнулась, внезапно озорная. «Например, седьмая коробка, девятая папка? Нет, я бы не знал

  даже тогда. По всему читальному залу не отличишь, на что смотрят ». Она снова посмотрела на фотографии, которые я положил на маленькую столешницу. «Этот парень был сегодня утром,

  хотя я не знаю, что он делал».

  Она постучала по лицу Яри Лю ластиком карандаша.

  Я приподнялся на стуле. «Он все еще там?»

  «Я так не думаю. Он пробыл там всего час или около того ». Она снова покраснела. «Я должен переводить старые

  французские юридические документы, а не изучать других клиентов. Кстати, сегодня я потратил слишком много времени

  . Спасибо за кока-колу ».

  Она встала. «Ты действительно не будешь упоминать это обо мне и библиотекарях?» «Что это насчет вас и библиотекарей?» Я расспросил ее. «Я не помню, чтобы вы что-нибудь

  о них говорили ».

  Она быстро ушла, по пути выбросив банку в мусорную корзину. Я подождал, пока она не

  поднялась по лестнице, чтобы она не волновалась, что кто-то увидит, как она дает мне информацию.

  Было уже после двух. Я был голоден и все еще хотел кофеина, но читальный зал Special Collections

  закрывался через несколько часов. Я съел банан из закусочной в кофейне и надеялся, что это поможет мне пережить день.

  40

  РАДЕЦКИЙ МАРШ

  W

  КОГДА я вернулся в «Особые коллекции», Оливия сидела за столом в центре читального зала. Я притворился, что не вижу ее, пока искал комнату в поисках Яри Лю. Его там не было. Почему библиотекари Чикаго были такими скрупулезными? Я бы отдал свои 401 тысячу, все тридцать семь тысяч долларов, чтобы знать, какие файлы просматривал Лю.

  Я потратил полчаса на составление списка ящиков и папок, которые я хотел увидеть, помимо письма Ады Байрон. В примечании к файлу говорилось, что большая часть переписки вокруг Манхэттенского проекта и причастности Дзорнена к водородной бомбе до сих пор имеет сверхсекретное разрешение и недоступна.

  Я видел, что Дзорнен владел рядом патентов, некоторые на усовершенствования компонентов реактора для водородной бомбы, некоторые на рентгеновскую кристаллографию. Некоторые из них предназначались для изобретений, применение которых для меня ничего не значило: камеры Вильсона, газовые спектрометры, третье - для улучшения памяти ферромагнитного барабана.

  Возможно, моя циничная мысль о том, что Брин сам спрятал набросок БРИНИАКА, была ошибочной. Он послал Яри Лю сюда посмотреть патенты Дзорнена, потому что, как только Юлиус сказал, что кто-то использовал его имя в библиотеке, Брин понял, что это, должно быть, Мартин. Брин хотел посмотреть, на какую историю патентов смотрит Мартин. Или, может быть, нет.

  Поскольку за раз я мог получить только несколько папок, я сначала запросил ту, в которой было письмо Ады Байрон. Я также просил семейные документы и корреспонденцию из Вены между 1936 годом, когда Дзорнены уехали в Америку, и декабрем 1941 года, когда американское вмешательство в войну сделало невозможным получение почты из Европы.

  Было почти три, когда я получил свой первый комплект материалов, и библиотекари предупредили меня, что читальный зал закрывается в четыре сорок пять. Письма Ады Байрон среди них не было; служащий объяснил, что они все еще находят этот ящик.