Описывая процесс депортаций и уничтожения евреев, мы не должны забывать, что этот поток не был стабилен все время существования Треблинки. Именно из-за того, что выжившие узники экстраполировали данные периода максимальной «загрузки» на все время существования лагеря смерти, уже осенью 1944 г. в советских документах шла речь о якобы 3 млн уничтоженных евреев. В действительности пик депортаций пришелся на 1942 г. Согласно телеграмме Г. Хёфле, отправленной 11 января 1943 г. штурмбаннфюреру СС А. Эйхману в Берлин, всего за 1942 г. в четырех лагерях смерти – Белжец, Собибор, Треблинка и Майданек – были убиты 1 274 166 евреев. Из них 713 555 пришлось на Треблинку (435,5 тыс. – на Белжец, чуть более 101,3 тыс. – на Собибор, а также 24,7 тыс. – на Майданек)[64]. Эта телеграмма, перехваченная британцами и обнаруженная лишь в начале 2000-х гг., подтвердила более ранние оценки историков, сделанные на основе альтернативных источников – документов Германской имперской железной дороги, Reichsbahn, и ее подразделения в Генерал-губернаторстве – Ostbahn. Также альтернативную регистрацию эшелонов вел Ф. Зомбецкий, участник польского националистического подполья, который работал на станции Треблинка все время существования этих лагерей. Однако к точности его показаний стоит относиться с долей сомнения: после освобождения этих мест Красной армией он, как и некоторые узники, говорил про 3 млн убитых, а в послевоенные годы – про 1,2 млн.
Тем самым не будет преувеличением сказать, что в 1942 г. именно Треблинка была ключевым местом уничтожения евреев. Как уже отмечалось выше, изначально сюда отправлялись евреи из Варшавского гетто. К 22 сентября, т. е. к моменту завершения первой массовой «акции по переселению», здесь были уничтожены до 320 тыс. человек. В первые три недели существования лагеря ежедневно сюда привозили от 5 тыс. до 7,5 тыс. обреченных на смерть. С 5 августа начались депортации из округа Радом, с 19 августа – из других частей Генерал-губернаторства. С 29 августа по 2 сентября ввиду реорганизации депортации были временно прекращены, а потом возобновлены с новым размахом. Впрочем, ежедневное количество опять колебалось: например, 6 сентября привезли 13,5 тыс. евреев из Варшавского гетто, а 12 сентября – «всего» 4,8 тыс. С сентября начались депортации из Ченстоховского гетто, с ноября прибывали поезда из Белостока, Гродно, Друскининкая и других территорий Генерал-губернаторства. В октябре в Треблинку направляли эшелоны из Терезиенштадтского гетто, где содержались в основном чешские и немецкие евреи. В середине и конце октября несколько составов прибыли из восточных районов Третьего рейха.
Однако с середины декабря 1942 г. депортации примерно на месяц оказались остановлены. Из-за сложной ситуации под Сталинградом немецкое военное командование нуждалось в дополнительных железных дорогах и вагонах. Узнав об этом заранее, Г. Гиммлер добился от ОКВ и министерства транспорта предоставления нескольких поездов, которые позволили бы продолжить уничтожение евреев. Так, во второй половине де кабря 1942 г. в Треблинку прибыли 10 тыс. обреченных[65]. В 1943 г. она уже не знала столь массовых депортаций. 18 января началась «вторая акция» по уничтожению Варшавского гетто, однако из-за оказанного сопротивления вывезти удалось только до 8 тыс. евреев. В феврале прибыли несколько эшелонов из Белостокского и Гродненского гетто. В марте стали привозить евреев с территорий, оккупированных германскими и болгарскими войсками (собственно болгарские евреи не были переданы в руки нацистов), а также из некоторых территорий бывшей Польши. В апреле – из Варшавского и Венгрувского гетто.
Таким образом, постепенно Треблинка уступила свое место в «лидерстве» среди «фабрик смерти». Изначально это являлось отголоском событий под Сталинградом, затем – в самой Варшаве. По мере «окончательного решения еврейского вопроса» на территории Генерал-губернаторства количество обреченных на смерть уменьшалось, а в ряде случаев оставшихся было экономичнее отправлять в другие центры уничтожения. Так, например, в Майданеке пик депортаций пришелся на весну – начало лета 1943 г. ввиду массовых акций в округе Замосць. По мере сворачивания «Операции Рейнхард» увеличивалась и роль Аушвица как центра уничтожения. Его комендант Р. Хёсс постепенно выигрывал у О. Глобочника право именоваться «главным палачом». Более того, победы Красной Армии требовали от Германии мобилизации трудовых ресурсов, а потому нацисты не могли позволить себе столь активно расточать «полезных евреев», как раньше.
В итоге общее количество убитых сложно подсчитать. Первоначально со слов узников говорилось про 3 млн убитых, что явно преувеличено. Польский судья Здислав Лукашкевич, сразу после войны изучавший тему лагерей смерти, писал, что жертв было не меньше 780 тыс. В приговоре Дюссельдорфского процесса 1965 г. упоминалось о минимум 700 тыс. убитых[66]. Современные подсчеты также ориентировочны, однако часто встречается цифра от 850 тыс. (М. Гилберт и И. Арад) до 870 тыс. (Музей Яд Вашем) и 925 тыс. (Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне)[67]. Непосредственно на территории Музея Треблинка указывается, что здесь были убиты не менее 800 тыс.[68] Среди жертв лагеря, имевших известность, можно назвать педагога Януша Корчака[69] со своими воспитанниками, сестер основателя психоанализа Зигмунда Фрейда[70], музыканта Симона Пулльмана, дочь изобретателя эсперанто Софью Заменгоф, возлюбленную молодого А. П. Чехова Евдокию Эфрос. Среди прочих убитых были известный публицист и член сопротивления Мотя Добин, польско-еврейская поэтесса Францишка Арнштайнова, еврейский религиозный философ Гилель Цейтлин, поэт и издатель Арон Любошицкий, сотрудник Я. Корчака Стефания Вильчинская.
Обратим внимание, что, хотя лагерь смерти Треблинка и создавался для уничтожения евреев, те не были единственной этнической группой. Считается, что здесь были также убиты до 2 тыс. цыган, включая выходцев из Бессарабии. Они уничтожались в газовых камерах наравне с остальными[71].
Утилизация трупов
Одновременно возможность неудачного течения войны требовала от нацистов мер по сокрытию преступлений. Еще летом 1942 г. началась «акция 1005», в ходе которой места массовых расстрелов раскапывались, а трупы сжигались. Теперь реализация этих мер интенсифицировалась. Обратим внимание, что лагерь смерти Белжец был закрыт в середине декабря 1942 г., поскольку после уничтожения не менее 440 тыс. человек здесь не осталось места для захоронений. Еще полгода ушло на утилизацию трупов. В Треблинке к этому же времени, как указывалось выше, были убиты и погребены более 700 тыс. евреев, т. е. почти в 2 раза больше. По мере захоронения в специальных ямах трупы обливались хлорированной известью, однако это не могло предотвратить ни разложения, ни ужасного запаха. С. Вилленберг приводил рассказ заключенных «зондеркоммандо»[72]: «Между слоями трупов – хлор. Спустя некоторое время он вызывает брожение, и через верхние слои газ выходит наружу. Эсэсовцы веселятся, посылая заключенных во рвы, где те тонут в разложившемся мясе» (с. 235). Ужасающий трупный запах стоял не только во всем лагере, но и в округе. Дошло до того, что в конце октября он вызвал беспокойство даже у военной комендатуры г. Остров, в 20 км от Треблинки. Военные докладывали, что трупы евреев захоронены не должным образом[73].
Согласно свидетельству М. Коритницкого процесс сжигания начался уже в конце ноября 1942 г., однако, видимо, речь шла о недавно убитых. Я. Верник утверждал, что выкапывание «старых трупов» началось в первые месяцы 1943 г. С. Вилленберг связывал это непосредственно с последствиями мартовского визита в Треблинку высокопоставленного нациста, принятого за Г. Гиммлера (возможно, это был А. Эйхман). Изначально в специально вырытой яме были установлены рельсы, на которые выкладывали трупы. Они сжигались с помощью дров, бензина и специальных мехов, позволявших подавать воздух. Однако такая технология была малоэффективной. Тогда, по свидетельству Я. Верника, решили прибегнуть к методу соревнования между группами заключенных, занимающихся утилизацией тел: «На специальных табличках ежедневно записывали количество сожженных. Но результаты все же были неважные. Трупы обливались бензином и сжигались. Это стоило дорого, а результат был слабый. Мужчины почти не горели. ‹…› Это было ужасное зрелище. Самое ужасное, что человеческие глаза когда-либо видели. Когда сжигали беременных женщин, то живот лопался, ребенок вываливался и таким образом горел на трупе матери» (с. 182–183).
