Парна садится в позу лотоса, прибирая к рукам морковного цвета мяч из дублёной кожи в форме дыни, который лежит рядом на траве. Она мнёт его с двух сторон изо всех сил, высвобождая негативную энергию.
— Не знаю, твой ли это был мяч или просто фирменный из магазина, лицом которой ты теперь являешься. Да, они будут толкать спортивный инвентарь под красивым лозунгом и твоей мордашкой. Это в память о тебе и всё такое. Людям полезно узнать о почившем герое. Особенно о жившем в их родном городе. Думаю, тебе бы понравилось. Это и есть тот самый повод снова окунуться в бассейн славы и обожания, о котором ты так распалённо вспоминал. — Женщина, чьё лицо теперь украшает улыбка без единого намёка на радость, вновь отвлекается на мелодичные звуки соловьиных песен и задерживает взгляд на высоком строении. — Это вроде Башня Двух Америк. С её вершины «видно как Северную, так и Южную», как зазывает плакат. Очень высокая, её хорошо видно даже отсюда, а я довольно далеко от города. Возможно, ты бы устроил мне экскурсию по Сан-Антонио. Приятно побывать здесь и убедиться, что это не захудалая дыра. Да, мне понравилось, и я не стану критиковать. — Широко улыбается Парна. — Об Америке слухи разные ходят. Сама я знаю только общие детали. Так что мне бы пригодился гид. — Она выдыхает воздух, отнявший, по ощущениям, все силы. — Мне было бы важно твоё общество…
Она облизывает губы, в молчании гладит чистую после недавнего дождя травку, щекочет об неё ладонь. Хмыкает.
— Я заметила здесь много коренного населения. Близость к индейским прериям отразилась на жизни приезжих и жителях вашего дружелюбного Техаса. Праздники, оформления улочек и зданий, блюда… То, что успела заметить. Уверена, что ты, парень с причёской пауни[3] и специфическими тату, проникся их духом. Мне нравится, когда в человеке есть что-то такое же родовое, дикое. Вряд ли твоими предками были индейцы, но я могу ошибаться. Мы можем быть не такими разными, «грязный, праздный завоеватель». — Женщина с яркими племенными татуировками, подчёркивающие её близость к «колыбельным обществам», кладёт мяч перед собой, водя по нему пальцем. — Ты мне совсем не снишься. Только пидорский преступник с располагающими чертами лица. А мне бы хотелось ещё раз тебя увидеть. Нам дали слишком мало времени друг на друга, но его его хватило, чтобы сказать о своих чувствах. Я часто возвращаюсь к тому мгновению, который поставил точку в твоих мечтах. Те три слова прозвучали робко, но так убедительно. Я не смогла ответить тебе тогда. Не могу ответить и сейчас. Что не подразумевает мою бесчувственность, ты мне не безразличен. Совсем нет. Для сохранения твоей самоуверенности ты должен кое-что узнать. Ты мой первый мужчина за… примерно год. Ты забавно шутишь. — Парна загибает пальцы левой руки. — Чудесно целуешься, прекрасно изображаешь «сексуальное бревно». — Она смеётся, на неё оборачиваются омрачённые люди поблизости. — Ну, и пылко любишь, — почти неслышно и несмело произносит она. — Довольно необычно, когда за два дня испытываешь столь широкий спектр ощущений. Думаю, у нас это взаимно. Опасность породила страсть. — Парна облизывает губы и затем кусает их. — Но самое необычное в тебе, пожалуй, то, что ты стал первым на моей памяти мужчиной, который не раздумывая отдал за меня жизнь. — Она загибает последний палец на руке и всматривается в образовавшийся кулачок. Затем разжимает его. — Как минимум, я планировала оторваться на вечеринке, и ты бы понял, что я умею быть не только сдержанной и морозной машиной для убийств, но ещё и расслабляться. Жаль, твоя вечеринка так и не состоялась…
Парна возвращается взглядом к мячу для американского футбола.
— Если бы мне позволили написать на нём что-нибудь, я бы определённо предложила такую надпись: «Люди не запомнят как ты играл. Люди запомнят как ты выиграл». А ты выиграл, Логан. Благодаря тебе мы одержали победу. Благодаря твоей жертве мы спаслись и лишили мир троих опасных недотёп-террористов. Отомстила ли за тебя? Не уверена. Я постараюсь разделаться со всеми, пока моё сердце бьётся в ярости. Им точно несдобровать. Они ответят за тебя по всей строгости. — Возвращает мяч на место. — Ладно, мне пора идти. Сомневаюсь, что смогла надолго запутать «своего охотника». После девятичасового перелёта я прибежала сюда быстрее ветра: он бы не смог догнать меня, только если не воспользовался сверхскоростным истребителем. Но лишний раз не хочу подставляться под объектив видеокамер, бинокля или, тем более, прицела. Вдруг приказ о моей ликвидации уже поступил, а я прилипла тут на одном открытом месте, где меня видно со всех сторон, и подвергаю свою жизнь опасности. Как обычно. Но на этот раз у меня есть план. Они думают, я безмозглая жертва, а я тем временем приведу их в ловушку. Пожелай мне удачи.
Парна привстаёт с постриженной травы, последний раз всматриваясь в серую маленькую каменную плиту, рядом с которой разложено великое разнообразие цветов. Перед тем, как отвернуться и уйти, она роняет:
— Прощай, Логан.
***
Телефонная трель звучит сигнализацией для вора — пугает до паники крайней неожиданностью и заставляет ждать худшее за худшим. Парна отодвигает мясной салат и нехотя берёт трубку, готовясь положить в первые секунды, пока не отследят сигнал, а внушающий спокойствие располагающий голос на другой линии только усиливает желание:
— Парна, выслушай меня внимательно. Я знаю, что ты в разъездах и избегаешь общения с кем-либо, меняешь то телефон, то РМРА[4], даже одежду, надеясь потеряться для возможных преследователей и служб. Во многом по перечисленным причинам было сложно отследить тебя и твоё положение. К счастью, у нас есть передовое оборудование и специалисты. — Только Парна тянет большой палец, чтобы отменить звонок, как следующие слова заставляют прислушиваться, нет, не снизить бдительность, заострить внимание на всём вокруг: на своём дыхании, сердцебиении, голосах и звуках. На мираже покоя и людях, миражу поддавшихся. Мужчина в трубке точно знает её положение и состояние. — И благодаря им удалось понять, что ты ведёшь войну с противником, намного превосходящим тебя по численности и оснащённости, и ты неизбежно проиграешь, если не послушаешь меня. Я знаю, через что тебе пришлось пройти, знаю что и кого ты потеряла, но ты потеряешь намного больше в ближайшее время, если продолжишь. Я молю тебя остановиться. Сложи свои мечи, Парна, сложи свой щит на землю, они тебе не понадобятся. По крайней мере, пока. Позабудь о войне, что ты ведёшь в одиночку, — слушая тихие наставления, не замечая за собой она складывает на землю незримые грозное и острое оружие, что тотчас применит по назначению при мало-мальской опасности, и щит, смягчающие и отражающие боль, злость и сожаления. — Я не могу оставаться безучастным к твоей судьбе, поэтому предложу всю возможную в рамках моей должности помощь.
Если бы он следующим словом не представился, Парна бы так и не поменяла подозрительного своего отношения к звонившему, чей характер речи подходил только одному типу — маньяку. И если это очередная проклятая шутка от Организации, с них станется, она незамедлительно сменит тактику во вред маскировке и в пользу обнаружения шпионов, которые, как Парна убеждена, окружают её в любой обстановке, прячутся в любой тени. Если не наблюдают за её беспокойным сном, то слушают за стенкой.
— Это Аркадиус. — Сухость в горле не мешает Парне сглотнуть. — И я твой самый лучший друг и помощник сейчас. — Поначалу голос казался совершенно незнакомым, но по мере разговора всё больше обращался к ускользающей мысли, маячащей где-то далеко и блёкло чтобы прислушаться. И мысль эта служит ещё одним подтверждением, что сметливость уступила безрассудному гневу. Недогадливости в отношении человека, с которым провела несколько лет службы и личной жизни. Прошлого, какому отдала крайне ограниченную циничную роль опыта, только и всего. И звонок от олицетворения прошлого опыта некоторое время не давал свыкнуться, не разрешал внутренние противоречия между безусловным доверием в условиях недоверия ко всему и всем и одновременно жаждой покоя, какому поддались окружающие, почему-то не ведающие о пакостях Организации или не признавшие их серьёзности. — Я помогу тебе, только приезжай домой, в Сидней. Я обеспечу тебе безопасность. И обещаю, дам возможность поквитаться с теми, кто отнял у тебя столь много.
