*      *      *

Само собой разумеется, он вовсе не был великолепным бегуном. Поэтому, когда они в конце концов остановились, сердце у него едва не выпрыгивало из груди, воздух обжигал лёгкие, глаза заливал пот, а в бок словно кто-то вонзил тупой, зазубренный нож. Он стоял, согнувшись и уперев руки в колени, стараясь восстановить дыхание. Получалось не очень хорошо. Так что он все-таки бросил короткий взгляд на свою уже черноволосую спасительницу.

Она явно чувствовала себя после бега намного лучше. Хотя и у неё на футболке образовались тёмные пятна, черные волосы прилипли ко лбу а грудь вздымалась и опускалась гораздо чаще, чем при обычном дыхании. Но в целом было понятно, что девушка бегает (или убегает?) гораздо чаще, чем он.

– Так. Давай-ка определимся. На тот случай, если кто-то начнёт задавать тебе вопросы: на тебя напали. Ты был в шоке и ничего не помнишь. Это понятно?

Он хотел ответить, но во рту было сухо, как в пустыне Намиб. Поэтому он просто кивнул.

– Отлично. Потому что там сто процентов кто-то что-то видел в окно. Сам домой доберёшься?

Он огляделся по сторонам, мысленно прикидывая, где они сейчас находятся. Да, он бывал в этой части города. Не так уж и далеко от его дома, если разобраться. За полчаса доберётся. Поэтому он снова кивнул.

– Хорошо, – выдохнула девушка. Её дыхание было уже практически в норме. – В таком случае, мне пора.

– Постой, – получилось довольно хрипло, но по сравнению с минутой ранее это уже было невероятным достижением. – Имя… Как тебя зовут хотя бы? Пожалуйста…

Она успела отойти на несколько шагов. Оглянулась.

– Я Анна. Аня. Не знаю, зачем тебе это… Не влипай больше в неприятности, пончик, – и, улыбнувшись уголком губ, девушка скрылась за ближайшим домом.

…Он стоял возле какой-то приподъездной лавки, пока окончательно не восстановил дыхание. После чего одел наушники (которые все это время исправно исторгали из себя металлический саундтрек) и отправился домой. Мысли метались в его голове как перепуганные выстрелом птицы, но он решил все хорошо проанализировать дома. Где его точно не встретит кто-то вроде тех двух уродов.

И, к сожалению, никто вроде рыжей брюнетки Ани.

Он сам не заметил, как снова перешёл на автоматический ход. Ноги сами несли его в нужном направлении практически без участия мозга. Просто чудо, что он умудрялся в таком состоянии не попасть под машину. Он ничего не слышал и не видел вокруг, пока не добрался домой, где матушка уже начинала за него волноваться.

Если бы во время возвращения домой он догадался хоть раз оглянуться, то, возможно, увидел бы силуэт коротко стриженной черноволосой девушки, следующей за ним на расстоянии.

Или обратил бы внимание на серый мужской образ, на мгновение сотканный из поднятого порывом вечернего ветерка столба уличной пыли.

А если хотя бы мельком взглянул на одну из немногочисленных луж, оставшихся после вчерашнего дождя, наверняка заметил бы, что вода имеет какой-то неестественный красный оттенок. И что из-под воды его провожают взглядом карие девичьи глаза, покрытые густой сетью проступивших сквозь белки капилляров…

*      *      *

Была ли это любовь? Влюблённость? Мания? Или просто сексуальное возбуждение толстого парня, на которого внезапно обратила внимание красивая девушка?

Он лежал в полумраке на своей кровати, глядя в потолок и приводя в порядок кашу в голове, состоящую из металла, двоих дебилообразных человекоподобных и девушки невероятной красоты. И как она отделала тех приставал… он видел достаточно много красивых женщин (опять-таки, благодаря Интернету), но впервые столкнулся вживую с таким прекрасным существом. Прекрасным даже в своей ярости. Он не сомневался в том, что одного из тех двоих она действительно убила. Нарочно или нет, сейчас не имело значения. Важно было только то, что хрупкая на вид девушка отметелила двух здоровых лосей. И зачем она это сделала? Зачем шла за ними от самого кафе? Ведь не случайно же она оказалась в том же месте, что и они. Только для того, чтобы помочь совершенно незнакомому толстяку с врождёнными генетическими патологиями?

Она назвала его пончиком. Почему-то это слово не вызвало у него неприязни. В его внутренней словарной классификации оно не было из категории «жаба». И эта полуулыбка одним уголком губ. На его памяти ему вообще никто не улыбался. Кроме матушки, естественно, но, по его мнению, это тоже было продиктовано жалостью, а не подлинным расположением. Так что это тоже не считалось за искреннюю улыбку. Но в случае с девушкой (Аней. Нужно думать о ней как об Ане, а не просто как о собирательном образе «девушки», напомнил он сам себе) он чувствовал искренность. Ей абсолютно незачем было притворяться.

А вот он так и не назвал ей своего имени. Но стоит ли его винить за это? Он никогда не разговаривал с девушками. После нескольких попыток, когда его меряли глазами с головы до ног лишь за тем, чтобы тем или иным образом послать подальше, он перестал это делать. Да и красноречием он отнюдь не блистал. Он был достаточно начитан и умён, ведь когда у тебя нет друзей, с которыми ты можешь прожигать все имеющееся у тебя в распоряжении время, все, что тебе остаётся – это Интернет и книги. Но, несмотря на это, коммуникативными навыками он не обладал. Совсем. В разговоре с представительницами противоположного пола даже нормальные парни часто краснеют и теряются, так стоит ли удивляться, что у него как будто язык одеревенел. Сам факт того, что он каким-то образом умудрился-таки спросить её имя, уже можно было назвать невероятным успехом.

Итак, думал он, подведём итоги сегодняшнего уличного моциона. Официальная версия: он шёл по улице, никого не трогал, на него напали двое каких-то придурков, пытались ограбить, он был в таком шоке, что даже не помнит, как убежал от них и как вернулся домой. Коротко и ясно. А вот неофициально… Он понимал, что его жизнь не будет прежней. Понимал, что больше не сможет думать обо всем обществе как о тупом, безразличном стаде, которому плевать на всех, кроме себя. Не сможет думать обо всех девушках как о высокомерных гламурных кисах, отличающихся друг от друга только количеством косметики на лице. Потому что как минимум один человек не подходил под это описание. А если из правила есть исключение, то это автоматически означает, что это самое исключение может быть не одним.

Увидит ли он Аню ещё раз? Или ему теперь для этого придётся нести ежедневное дежурство возле «Лили» в надежде, что однажды Аня придёт туда снова? Это уже попахивало какой-то формой фанатизма. Да и персонал кафе начнёт задавать вопросы, если каждый день будет видеть маячащего возле их заведения толстого невысокого парня. Не такая у него внешность чтоб на него не обращали внимание. С другой стороны, мысль о том, что он больше никогда её не увидит, наполняла его невиданной доселе тихой грустью. Конечно, ему бывало грустно, и очень часто, но ничего подобного он никогда раньше не испытывал.

Так все-таки, что же это за чувство? Любовь? Влюблённость? Или простое сексуальное влечение толстяка-девственника?

За этими мыслями его и застал Морфей, который мягко, но решительно увёл его в свою страну.

Страну без сновидений.

Если не считать сном мимолётные, кратковременный образы странного коридора с десятью дверями и горящих зелёным пламенем глаз на фоне перемежающихся между собой алых и серых всплесков…

*      *      *

Проснулся он от того, что яркое солнце светило ему прямо в глаза. Мысленно обругав себя за то, что забыл закрыть вечером шторы, он поднялся и резко задёрнул их.

Матушка, естественно, уже была на работе, подстывший завтрак ждал его на столе (гречневая каша с яичницей, ничего особенного), и, поскольку сегодня была суббота, никто из учителей к нему сегодня не заявится. Так что весь день был в его распоряжении. Поэтому, уничтожая содержимое неглубокой тарелки, он мысленно составил план действий на сегодня.

Собственно, весь план состоял из всего одного действия: направиться к той самой кафешке. Да, это глупо. Да, он будет выглядеть как маньяк в собственных глазах. Но ему плевать. Он обязан увидеть её снова. Снова утонуть в этом бескрайнем зелёном океане. Если повезёт, снова прикоснуться к её бледно-розовой коже. И если очень сильно повезёт и она будет не против, это будут не пальцы. И если он опять не проглотит язык, то пригласит её домой. Все равно матушка раньше шести часов вечера не вернётся. А уж дома, если он не растеряет неведомо откуда взявшуюся смелость и если она опять-таки будет не против…