— Не подходи, — Гермиона заметила, как он скользнул по ней оскорблённым взглядом. — Ты меня пугаешь.

— Брось, Грейнджер, — он всего лишь покачнулся в её сторону, но лопатки Гермионы до боли врезались в поверхность двери.

— Ответь на вопрос!

Драко резко шагнул вперёд. Гермиона не поняла, сумела ли сдержать испуганный вздох, но в затылке тут же почувствовалась боль от столкновения с косяком. Драко остановился, сжал зубы, и резкие тени заострили линии его челюсти. Он смотрел на неё, прилипшую к двери. Она тяжело дышала, и грудь вздымалась так высоко, что, казалось, храброе сердце вот-вот переломает кости и разорвёт плоть.

— Я отвечу, — он поднял ладонь и попытался исказить лицо выражением примирения, но Гермиона увидела лишь зловещую гримасу. — Обещай, что никому не расскажешь. А взамен, — он сосредоточенно нахмурился, приготовившись выцеживать слова сквозь зубы, — клянусь, Грейнджер: я исчезну из Хогвартса ещё до Рождества.

Мрачная тварь внутри него скрежетнула зубами от досады, но Малфой до боли прикусил щеку, отгоняя прочь заражённые мысли. Гермиона столкнулась с его вопросительным взглядом и кивнула. Она чувствовала, что слаба, как младенец, и что всё её существо — такое крошечное, такое жалкое по сравнению с этим высоким тощим призраком, слабо и ничтожно. Она постаралась выпрямиться, но заставить себя посмотреть в его угольные зрачки не хватило смелости.

— Что именно ты хочешь знать? — почти не размыкая губ.

— Как ты… — она сглотнула, чувствуя, как сила её голоса истончается. — Что это вообще… такое?

— Сны и мысли, выдержанные до состояния воспоминаний. При усиленной концентрации можно извлечь из головы что угодно, — глаза выражали такую скуку, словно он отвечал зазубренный конспект.

— Они, — Гермиона судорожно кивнула на склянки, — только обо мне?

— Да.

— Почему?

— Я не имею ни малейшего понятия, — выцедил с такой отчаянной ненавистью, как будто это Гермиона была виновна в том, что собственное отражение с некоторых пор дразнило его больным оскалом. — И не могу их контролировать.

— Лжёшь! — с чувством выпалила она, и Драко рвано рассмеялся. О, он столько раз пытался убедить себя во лжи, что наивное предположение Грейнджер вызвало истерический приступ веселья. Наконец он, глубоко вдохнув, замолчал. Тишина ползала по стенам и раскачивалась в воздухе между двумя застывшими фигурами десяток секунд.

— Господи, Малфой, ты болен… — она чувствовала, как от ужаса её тело холодеет, а ледяной воздух комнаты проникает сквозь кожу прямым потоком.

Драко увидел в её глазах — она не боялась, но в тёмных зрачках густела смесь из жалости и отвращения. Он отшатнулся и болезненно скривился. Его нутро ныло: клубящиеся внутри змеи ненависти прогрызали дыру где-то в районе солнечного сплетения, а невыносимая тоска, которой был заражён воздух, вдруг сгустилась, бросилась ему в лицо и глаза защипало от горечи.

— Да, — он отвернулся.

— Ты обращался к целителям? — осторожно прошептала она, находя пальцами ручку двери и безотчётно пытаясь повернуть её.

— Нельзя.

— Почему?

— Почему? — резкость, проскользнувшая в его голосе, заставила Гермиону вздрогнуть. Малфой с иронией покосился на её пальцы, стиснувшие дверную ручку. — Я преступник, Грейнджер. Как ты думаешь, что произойдёт, если вдруг выяснится, что я вижу такое?

— Но ты должен…

— Меня сочтут сумасшедшим и опасным, а потом отправят в Азкабан.

— Но тебе нужна помощь…

— Так помоги мне, — прошептал, низко опустив подбородок, и, не дожидаясь, пока ужас признания собственного сумасшествия проникнет в сознание, рухнул на колени.

— Что ты… Поднимись! — она неосознанно сделала шаг вперёд, но тут же отшатнулась обратно. Её голос должен был звучать строго, но производил жалкое впечатление. Драко каменел от отчаяния. — Чего ты хочешь от меня? — умоляюще зашептала Гермиона. — Чего ты хочешь?

— Помоги, — продралось сквозь сомкнутые губы. Драко чувствовал, что в нём борются унижение, ненависть и боль, но всё стало по-другому, когда в пыльной комнате кроме кривляющегося отражения появилась она. Гермиона смотрела на него с нескрываемым отвращением и совсем немного — страхом, но этот взгляд что-то вскрывал в его грудной клетке, и боль, до этого клубком сворачивающаяся внутри черепной коробки, выскользнула из тела прочь и расползлась по комнате. Никогда прежде Драко не соображал так чётко и ясно, свободный от мучительных размышлений и бесконечных обвинений.

— Как? — сглотнув, прошептала Гермиона. — Как я могу тебе помочь?

— Причини мне боль.

— Что?

— Ударь, швырни заклятьем, заставь мучиться… Что угодно! Что угодно… — его голос смешался с горечью, и Драко поднял голову. В её взгляде — ему показалось — на один короткий миг блеснуло понимание, и он резко поднялся. Драко тянуло к ней — необъяснимо и неконтролируемо.

— Малфой, открой дверь, — бессмысленно повторила она и, отчаявшись, снова зашептала: — Давай поговорим.

— Дерись, сражайся, чёрт бы тебя побрал! — прошипел Малфой, рывком поднявшись с колен, и его стремительно приблизившееся горячее дыхание вместе со страхом вызвало прилив отвращения. Гермиона толкнула его в грудь — сначала слабо, потом сильнее, и, наконец, прицельный удар в солнечное сплетение вырвал из его гортани хриплый выдох. Драко шагнул назад, прижав ладонь к груди.

— Немедленно отдай мне палочку! — закричала Гермиона, чувствуя, как глаза ломит от слёз.

— Прости, — он казался обескураженным собственным поступком, но в голове было так легко и так хорошо, словно он снова стал нормальным. — Прости, Грейнджер, я не хотел тебя напугать, — и, дрожащей от волнения рукой найдя в кармане палочку, протянул ей.

Дальнейшее она почти не помнила, и лишь два крика, сорвавшиеся на хрип, кружились в её голове до следующего утра.

— Остолбеней! — и, не оглядываясь: — Алохомора!

5

Он всегда заходил в класс последним, но никогда не опаздывал. Даже не оборачиваясь, Гермиона могла понять, что он вошёл. Размеренные шаги, тихий шелест мантии, удар книги о поверхность задней парты — и она представила, как в затылок, путаясь в кудрях, вонзается чужой взгляд. Поясницу защекотали мурашки, но Гермиона взглянула на Гарри, сидящего по соседству, и немного успокоилась. Ни он, ни Рон ничего не знали о событиях той жуткой ночи. Гермиона трижды собиралась с духом и один раз даже произнесла по буквам имя Малфоя, но со стороны друзей оно было встречено такой непримиримой враждебностью, что мысли угасли сами собой. Он обещал исчезнуть из Хогвартса, и она заставила себя поверить. Вопреки отвращению и ужасу, которые вызывало присутствие Драко неподалёку, Гермиона жалела его и в глубине души ненавидела себя за это. Было понятно, что он болен, и болен серьёзнее, чем кто-либо мог предположить. Она трижды ловила себя на том, что просматривает разделы магопсихиатрии в запретной секции. И, конечно же, каждый раз сжимала зубы и уносилась прочь из библиотеки, стараясь убедить себя в том, что совершенно не хочет разбираться в этом дерьме.

Малфой вёл себя прилежно. Он больше не приближался к ней более чем на пять метров и ни единым движением головы или глаз не давал обнаружить свою болезненную одержимость. Он был прямой, бледный и нездорово худой, вечно мрачный и практически безголосый. Гермиона чувствовала, что косит глаза, когда Драко заходит в помещение, и всякий раз одёргивала себя. Он стал непонятен и опасен, как тёмный артефакт.

— Я знаю, вы очень расстроены из-за того, что матчи по квиддичу временно прекращены, — профессор Слизнорт сложил ладони на груди и покачал головой. — Но мы не дадим соревновательному духу исчезнуть из наших сердец! — торжественное восклицание никого не тронуло, однако профессор продолжил: — Сегодня за честь факультетов сразятся четыре их представителя. Тот, кто справится с моим заданием наилучшим образом, получит двадцать очков для своего факультета.

Гермиона машинально подняла руку, и Гарри тихо прыснул в кулак.