Мы направились к моей комнате. Рядом с собой я слышала шаги. Это не Нелида, подумала я, потому что она шла так тихо, что, казалось, не касалась земли. Нелепая идея, что слышны мои собственные шаги, заставила меня идти на цыпочках, как кошка. Тем не менее я продолжала слышать шаги. Чьи-то ноги двигались как мои, тихим эхом отдаваясь на плиточном полу. Я несколько раз оборачивалась, но, конечно же, никто не шел за мной. В надежде развеять страх я громко хихикнула.

Нелида внезапно повернулась. Я думала, она одернет меня, но она тоже начала смеяться. Она обняла меня за плечи. Ее прикосновение было не слишком теплым или нежным. Но мне было все равно. Она мне нравилась, а ее прикосновение успокаивало меня. Продолжая смеяться, в окружении звуков шагов, мы вошли ко мне в комнату.

Стены странно светились, как будто через все четыре двери в комнату сочился туман, ее невозможно было рассмотреть. Туман изменил форму комнаты, придав ей странные очертания. Как я ни моргала и ни прищуривалась, я разглядела только стол, за которым писала последние три дня. Я подошла ближе. К своей радости, я увидела бумаги, сложенные в аккуратную стопку. Рядом лежали все мои карандаши: они были хорошо наточены.

— Нелида! — взволнованно воскликнула я, поворачиваясь. Но ее уже не было. Туман сгущался. Он плотнее окутывал меня с каждым вздохом. Он проникал в меня, наполняя глубоким, волнующим чувством легкости и ясности. Направляемая из невидимого источника, я села за стол и разложила перед собой страницы. Прямо перед глазами возникла вся структура реферата, наложенная на мои первые наброски, точно двойная экспозиция на фотопленке.

В восхищении я увлеклась искусным развитием темы. Как будто подчиняясь невидимой руке того, кто писал и думал, абзацы начали менять свои места, выстраиваясь в новом порядке. Все это было так прекрасно и просто, что от радости я засмеялась.

— Запиши это.

Слова прозвучали в комнате тихим эхом. Я с любопытством оглянулась, но никого не увидела. Сознавая, что то, что я переживала в эти минуты, определенно не было обыкновенным сном, я схватила бумагу, карандаш и с бешеной скоростью начала писать. Удивительно легко и ясно возникали идеи. Они пульсировали в висках и в теле, словно звуковые волны. Одновременно с этим я слышала и видела слова. Но то, что было передо мной, различали не слух и не зрение. Это были какие-то нити внутри меня, которые вытягивались и всасывали слова, светящиеся передо мной, как какой-нибудь бесшумный пылесос всасывает пылинки.

Через некоторое время то, что наложилось на мои бумаги, стало расплываться. Строчки исчезали одна за другой. Я отчаянно хваталась за эту превосходную структуру, зная, что все это исчезнет безо всякого следа. Останется только память моего осознания этой величественной ясности. Но исчезнет и это, словно пламя погасшей свечи. Колечко тумана, тонкое, как нить, задержалось в комнате и превратилось в мелкую рябь. Гнетущая темнота окружила меня. Я была настолько опустошена, что теряла сознание.

— Ложись!

Я даже не пыталась поднять глаза, зная, что все равно никого не увижу. Невероятным усилием встав со стула и шатаясь, я направилась к кровати.

Мгновенье я просто лежала в кровати, смутно припоминая свой невероятный, поразительный сон, столь непохожий на все остальные. Однако впервые я сознавала все, что сделала.

— Нелида? — прошептала я, когда тихое хрипловатое бормотание, доносившееся из другого конца комнаты, вторглось в мои грезы. Едва успев сесть, я тут же плюхнулась назад, потому что комната начала вращаться вокруг меня. Подождав немного, я снова попробовала подняться, встала, сделала несколько нерешительных шагов, но упала на пол и головой ударилась о стену.

— Дерьмо! — воскликнула я, когда комната снова завертелась. — Падаю в обморок.

— Не преувеличивай, — сказала Флоринда и улыбнулась, увидев мое смущенное лицо. Она потрогала сначала мой лоб, потом шею, как будто проверяла, нет ли у меня температуры. — Ты не падаешь в обморок. Тебе просто нужно восполнить энергию.

— Где Нелида?

— А разве меня ты не рада видеть? — Она взяла меня под руку и помогла вернуться в кровать. — Ты падаешь от голода.

— Вовсе нет, — возразила я скорее по привычке. Хотя я и не чувствовала голода, но понимала, что головокружение от него. Весь день я ничего не ела, если не считать завтрака.

— Мы и удивлялись, ведь тебе приготовили такое вкусное тушеное мясо, — словно читая мысли, сказала Флоринда.

— Когда ты приехала сюда? Я все время звала тебя мысленно.

Закрыв глаза, Флоринда мурлыкнула, будто это помогало ей вспоминать. — Мы здесь уже несколько дней, — сказала она наконец.

— Не может быть! — Я была настолько поражена, что просто потеряла дар речи, однако быстро оправилась. — Почему же ты не дала знать, что ты здесь? — Я не была задета, но расстроилась, что не заметила ее присутствия. — И как же я не почувствовала? — пробормотала я про себя.

В глазах Флоринды мелькнуло любопытство. Казалось, она была удивлена моим огорчением. — Если бы мы дали тебе знать, ты бы не смогла сосредоточиться на своей работе, — справедливо заметила она. — Ты же прекрасно знаешь: вместо того, чтобы писать, ты бы попала в зависимость от наших приходов и уходов. Ты бы всю энергию потратила на то, чтобы узнать, чем мы занимаемся, так ведь? — Ее голос был низким и хриплым, а странный взволнованный свет в ее глазах делал их еще более сверкающими, чем всегда. — Мы намеренно поступили так, чтобы ты могла работать не отвлекаясь.

Потом она рассказала мне, что смотритель только тогда помог мне с выполнением работы, когда был доволен тем, что я уже сделала. Она утверждала, что в сновидении он обнаружил присущую моей работе логику.

— И я увидела присущую моей работе логику. И тоже во сновидении, — сказала я самодовольно.

Флоринда с готовностью согласилась. — Конечно же. Мы втянули тебя в сновидение, чтобы ты закончила работу.

— Вы втянули меня в сновидение? — переспросила я. Было что-то ужасно обыкновенное в этой ее фразе, но в тоже время настораживающее. У меня появилось странное чувство, что наконец-то я приблизилась к пониманию сновидения-наяву, но почему-то до конца этого не осознавала. Стараясь разобраться во всем, я рассказала Флоринде все по порядку, начиная с того момента, как увидела смотрителя с собакой во дворе.

Мой рассказ был бессвязным, потому что я сама не знала, что было наяву, а что в сновидении. Особенно удивляло то, что я помнила четкий план своей работы, наложенный на первоначальные записи.

— Моя сосредоточенность была настолько обостренной, что это не могло быть в сновидении.

— Это как раз и есть сновидение-наяву, — прервала мой рассказ Флоринда. — Поэтому ты так хорошо это помнишь. — Она напоминала нетерпеливого учителя, объясняющего простую, но фундаментальную истину отстающему ученику. — Я ведь говорила тебе, что сновидение-наяву не имеет ничего общего с обыкновенным засыпанием и сном.

— Я писала, — изрекла я так, как будто этот факт мог опровергнуть ее слова. Она кивнула, а я спросила, останутся ли записи того, что я видела в сновидении-наяву, в моем блокноте.

— Разумеется, ты их посмотришь, но сначала тебе придется поесть. — Она поднялась и, подав руку, помогла мне встать. Она заправила рубашку мне в джинсы, стряхнула соломинки со свитера и, немного отстранясь, оценивающе посмотрела на меня. Недовольная моим видом, она стала наспех приводить в порядок мои волосы, расправляя непослушные пряди.

— Ты выглядишь ужасно, волосы торчат во все стороны.

— Обычно я залезаю под горячий душ, когда просыпаюсь.

Я последовала за ней в коридор и, поскольку она направлялась к кухне, сказала, что сначала мне нужно выйти во двор.

— Я иду с тобой. — Видя, что мне это не по душе, она добавила, что только проследит, чтобы у меня не закружилась голова и я не провалилась в выгребную яму.