Он сел в машину, и мы снова двинулись. Он подшучивал надо мной, поглядывал на меня время от времени и передразнивал.

— Что тебя беспокоит, нибелунга? — спросил он наконец.

— Ты знаешь кто он, разве нет? — произнесла я обвиняюще. — Он не смотритель, ведь так?

Исидоро Балтасар слегка нахмурился, затем после долгого молчания напомнил мне, что для меня нагваль Хуан Матус был Мариано Аурелиано. Он уверил меня, что должны быть очень важные причины в том, что я знаю его под этим именем.

— Я уверен, что у старика есть очень веские основания для того, чтобы не открывать тебе свое имя.

Я доказывала, что с тех пор, как я знаю, кто такой Мариано Аурелиано, я не вижу смысла в таком странном поведении старика.

— И еще, — подчеркнула я самодовольно. — Я знаю, кто такой смотритель. — Я мельком взглянула по сторонам, чтобы видеть реакцию Исидоро Балтасара. Его лицо ничего не выражало.

— Как и все люди в мире магов, смотритель — маг, — сказал он. — Но ты не знаешь, кто он. — Он на мгновение повернулся ко мне, а затем опять сконцентрировался на дороге. — После всех этих лет я точно не знаю, кем любой из магов является на самом деле, в том числе нагваль Хуан Матус. Так как я с ним уже долго, то, кажется, знаю, кто он. Однако когда он оборачивается спиной, я всегда в проигрыше.

Очень увлеченно Исидоро Балтасар продолжал говорить, что в повседневной жизни наши субъективные состояния распределяются между всеми нашими друзьями. Поэтому мы всегда знаем, что наши друзья сделают в данных условиях.

— Ты ошибается, ты смертельно неправ, — закричала я. — Не знать о том, что наши друзья сделают в определенных условиях, — самое захватывающее в жизни. Это одна из многих захватывающих вещей. Не говори мне, что ты хочешь их отбросить.

— Мы не знаем, что наши друзья сделают на самом деле, — объяснял он терпеливо. — Но мы можем составить список возможностей, которые окажутся правильными. Уверяю тебя, это очень длинный список, бесконечный перечень. Мы не должны спрашивать наших друзей об их предпочтении в вопросах порядка составления этого списка. Все, что нам нужно делать, это поставить себя на их место и отмечать возможности, подходящие нам. Они будут истинны для всех, потому что мы разделяем их. Наши субъективные состояния распределяются на всех.

Он сказал, что наши субъективные знания о мире известны нам как здравый смысл, который может слегка отличаться от группы к группе, от культуры к культуре. Но несмотря на все эти различия, здравый смысл достаточно однороден, чтобы оправдать заявление, что повседневный мир — мир межсубъектный.

— Маги, однако, приспособились к тому, что здравый смысл вообще не задействуется, — отметил он. — У них есть другой вид здравого смысла, потому что у них другие субъективные состояния.

— Ты имеешь в виду, что они как существа с другой планеты? — спросила я.

Исидоро Балтасар засмеялся.

— Да, они как существа с другой планеты.

— И поэтому они так таинственны?

— Я не думаю, что таинственность — это правильный термин, — заметил он задумчиво. — Они по-другому общаются с повседневным миром. Их поведение кажется таинственным нам, потому что мы не разделяем их взглядов. А так как мы не имеем никаких стандартов, чтобы измерить, что есть повседневный мир для них, нам проще верить, что их поведение таинственно.

— Они делают то же, что и мы: они спят, они готовят пищу, они читают, — вставила я. — Хотя я никогда не могла поймать их в действии. Поверь мне, они таинственны.

Улыбаясь, он покачал головой.

— Ты видела все, что они хотели, чтобы ты видела, — настаивал он. — И хотя они ничего не скрывали от тебя, ты не могла видеть. Это все.

Я была близка к тому, чтобы возразить, но боялась, что это не понравится ему. Ведь не так важно, прав ли он, кроме того, я действительно не поняла, о чем он говорил, однако почувствовала, что все попытки узнать что-либо не дали мне ключа к тому, кем были эти люди или что они делали. Вздохнув, я закрыла глаза и опустила голову на спинку сидения.

Пока мы ехали, я снова начала говорить о своем сне: насколько реальным было видеть его храпящим на соломенном матрасе. Я рассказала ему о диалоге с Мариано Аурелиано, о тепле его руки. Чем больше я говорила, тем больше убеждалась, что это был вовсе не сон. Я пришла в такое возбужденное состояние, что перестала плакать.

— Я не знаю, что они сделали со мной, — сказала я. — Я не совсем уверена, во сне я или нет даже сейчас. Флоринда говорила мне, что я сновижу-наяву.

Исидоро Балтасар кивнул, потом тихо сказал:

— Нагваль Хуан Матус называет это состоянием повышенного осознания.

— Повышенного осознания, — повторила я.

Слова легко сорвались с моего языка, несмотря на то, что они звучали совсем не так как сновидение-наяву. Я смутно вспомнила, что слышала их раньше. Или Флоринда, или Эсперанса пользовались этим термином, но я не могла вспомнить, в каком контексте. Слова были на грани того, чтобы подсказать мне что-то важное, но мозг уже слишком устал от безуспешных попыток перечислить, что я делала день за днем в доме магов.

Как бы я ни старалась, все равно оставались определенные эпизоды, которые невозможно было пересказать. Я нащупывала слова, которые сразу же как-то тускнели и умирали перед самыми моими глазами, так же, как и картины, полуувиденные и полувспомненные. Не то чтобы я забыла что-нибудь, но образы приходили ко мне фрагментарно, как не совсем подходящие куски головоломки. Это забывание было физическим ощущением, как будто туман застилал часть моего мозга.

— Так сновидение-наяву и повышенное осознание — это одно и то же?!

Более чем вопрос, это было заявление, смысл которого выскочил из меня. Я передвинулась на сиденье, поджимая под себя ноги, садясь лицом к Исидоро Балтасару. Солнце подчеркивало его профиль. Черные вьющиеся волосы ниспадали с высокого лба, четкие скулы, крупный нос и подбородок, точеные губы делали его похожим на римлянина.

— Я, наверное, до сих пор в повышенном осознании, — сказала я. — Я никогда не замечала тебя раньше.

Машина качнулась на дороге, когда Исидоро Балтасар запрокинул голову назад и засмеялся.

— Ты определенно сновидишь-наяву, — заявил он, хлопнув ладонями по коленям. — Разве ты не помнишь, что я маленький, смуглый, и выгляжу по-домашнему?

Я хихикнула. Не потому, что согласилась с его описанием, но потому, что это было единственное, что я вспомнила о нем: лекция, которую он давал в день, когда мы формально познакомились. Мое веселье сразу же превратилось в страшное беспокойство. Казалось, что прошли месяцы вместо двух только дней, с тех пор, как мы приехали в дом магов.

— Время идет по-другому в мире магов, — сказал Исидоро Балтасар, как будто он говорил без звука. — И каждый ощущает его по-разному.

Потом он признался, что одним из наиболее сложных аспектов его ученичества было иметь дело с соответствием событий потоку времени. Часто все они смешивались в уме, спутывая образы, опускавшиеся вглубь, когда он пытался на них сфокусироваться.

— Только сейчас с помощью нагваля я вспомнил те аспекты и события обучения, которые произошли несколько лет назад, — сказал он.

— Как он помогает тебе? — спросила я. — Он тебя гипнотизирует?

— Он заставляет меня изменять уровни осознания, и когда это происходит, я не просто вспоминаю прошлые события, я заново переживаю их.

— Как он это делает? — не унималась я. — Я имею в виду заставляет тебя изменять уровни.

— До недавнего времени я полагал, что это совершалось резким хлопком по спине между лопатками, — сказал он. — Но сейчас я совершенно уверен, что просто его присутствие заставляло меня изменять уровни осознания.

— Значит, он гипнотизировал тебя, — настаивала я.

Он покачал головой и сказал:

— Маги — мастера изменения уровней осознания. Некоторые из них настолько сильны, что могут изменять уровни осознания у других.