И Сашка, удивив самого себя, заговорил. А начав, уже не мог остановиться. Говорил про все – как уже с полгода курит с пацанами за школой, про драки на ровном месте, про красивую новенькую, про то, как подобрал в подъезде замызганного котенка и назвал Белкой, про грымзу-гардеробщицу, что умерла совершенно одна в своей квартирке и ее нашли только через пять дней…

На этом месте Пашка вдруг протяжно вздохнул, и Сашка осекся.

– Это очень страшно – умирать в одиночестве, – опустив глаза, тихо сказал брат. – Уж я-то знаю…

Что ты знаешь, хотел спросить Сашка, но не смог – от представших мысленному взору картин перехватило дыхание, а ужас бешеным волком намертво вцепился в заледеневший хребет, парализовав тело: Пашка, попав под упавшее дерево, умирает со сломанным позвоночником; Пашку, у которого свело судорогой ногу, уносит стремнина; Пашка тонет в болоте…

Словно прочитав его мысли, брат грустно улыбнулся.

– Ладно, пойду я. – Он встал и отступил на шаг от кровати.

– Подожди! – Сашка рывком сел. – Ты мне снишься или нет?

Пашка хмыкнул и отвел взгляд.

– Конечно, снюсь. – Он сделал еще шаг и уперся спиной в зеркало. – Иначе как бы я пришел? У меня-то и ног, считай, больше нет…

Сашка почувствовал, что снова не может дышать – в горле встал колючий ком, который просто невозможно было проглотить. Горло ожгло болью, когда он все же пропихнул его.

– А сам ты жив, что ли? – хрипло спросил он.

– Ага… – Пашка неожиданно застенчиво взглянул на него.

– И где ты?!

– Тут…

– Где тут?!

Пашка посмотрел в окно, за которым громадным сонным зверем ворочался туман. Смотрел долго, не шевелясь. А когда повернулся, в его глазах плавали те же влажные мертвенные сгустки, что и за окном. Даже голос, когда он заговорил, сочился той же сыростью:

– Я ближе, чем ты думаешь. – Его фигура дрогнула и начала тонуть в зеркале.

Наутро мама встала пораньше. Сашку разбудили доносящиеся с кухни их с бабушкой голоса. Он глянул в окно – занималось румяно-золотистое, как в меру прожаренный блин, утро. Он сел, спустив ноги с кровати. Пошевелил пальцами.

У меня-то и ног, считай, больше нет. Губы свело судорогой. Сашка быстро сделал несколько глубоких вдохов. Помогло. Плачущий девятиклассник – жалкое зрелище.

– Проснулся? – Бабушка заглянула в комнату, просияла улыбкой. С кухни тянуло оладьями. – Идем завтракать, – бабушка поманила за собой, – оладушки с земляникой, как в детстве.

Наверное, она ждала проявления радости с его стороны, и, чтобы не разочаровывать ее, Сашка с горем пополам улыбнулся заледеневшими губами.

– Сейчас. – Натянув шорты, он ушел в ванную, умылся и долго смотрел на себя в маленькое настенное зеркало. Потом вспомнил про некормленую Белку и поспешил в сени.

– Сань! – позвала бабушка. – Ну иди посиди с нами, а то мама скоро уедет уже.

– Иду, – насыпав корм в миску, он вошел в кухню и уселся за стол. Перед ним тут же появилась тарелка с оладьями, усыпанными сахарной пудрой и крупной земляникой. Он жевал их, вполуха слушая, как мама с бабушкой что-то обсуждают.

– Я́ичек возьмешь, Натуль? – Бабушка зашуршала в холодильнике.

Наталья устало потерла глаза.

– А свежих нет?

Бабушка хлопнула дверцей. Обернувшись, горестно сморщила лицо.

– Хорь, будь он неладен, курей подавил! Молодок вот взяли, не несутся еще. Ну я тебе у Любаши возьму.

– Да ладно, – отмахнулась мама, – чего деньги тратить.

– Глупости какие. Мы с соседкой завсегда рассчитаемся. Она мне я́ичек – я ей маслица. Или сальца. А ты чего застыл? – переключилась бабушка на внука. – Добавки не просишь…

Она вывалила ему на тарелку целую сковороду оладий, щедро засыпала их сахарной пудрой.

– Деду оставь, – пробурчал Сашка с набитым ртом.

– А ну его, деда твоего! – тут же заругалась бабушка. – Вечно возится в огороде вместо того, чтобы посидеть со всеми! Провонял уж своим компостом вконец! Так что ешьте, нечего ему оставлять.

Мама послушно тыкала вилкой в оладьи, но Сашка видел, что мысли ее далеко.

А после обеда она уехала. Сашка проводил ее до такси и, вернувшись в дом, принялся собираться на посиделки. После завтрака забегал Ворон, сыпал перед бабушкой и мамой прибаутками, а за их спинами делал странные знаки. Есть водка, понял Сашка и снова ощутил, как без Пашки все изменилось. Будь он рядом, они бы сейчас беззвучно заорали: «О-о!» – и с предвкушением ждали, когда можно будет свинтить к друзьям. А теперь ему было все равно – ни дешевая водка, ни хохочущие девчонки не вызывали в нем интереса. Когда-нибудь это пройдет – он был уверен, – но точно не сегодня. Он даже думал не ходить, но потом решил, что чем дольше оттягивать момент встречи, тем тяжелее будет.

И потому пришел в заброшенный клуб, где вечно собиралась местная молодежь. Впервые – один, без Пашки. Привыкнув быть все время вдвоем, он не понимал, что будет там делать один. Да и нужен ли он там теперь? Стоя перед кирпичным зданием, сквозь выбитые окна которого неслись смех и музыка, он как никогда остро осознал свое одиночество.

Сашка смотрел в окно и видел Пашку. Вот он повернулся полубоком… Вот держит в руке стакан, вот отколол шутку и смеется вместе со всеми… Сашка моргнул. Конечно, Пашки не было.

Взвизгнула дверь. Кто-то громко чихнул. Кто-то оглушительно заржал, дверь распахнулась целиком, и застигнутый врасплох Сашка шагнул навстречу.

– Ба! – удивился вышедший парень. – Заходи.

Он посторонился, и Сашка вошел внутрь. Его увидели, похлопали по плечам, сунули в руки пластиковый стаканчик. Он сел с краю. Потихоньку огляделся.

Она была здесь. В джинсовых шортиках и черной майке, со стянутыми в хвост густыми каштановыми волосами. Зоя. Их Зойка-пересмешница, в которую они с Пашкой прошлым летом как-то вдруг оба влюбились.

Сашка помнил отголосок той боли, что ткнулась в сердце, когда Пашка поделился, с кем идет на свидание. С ней – с Зойкой. А ведь когда говорил, знал, что и Сашке она нравится.

На одно мгновение Сашка тогда возненавидел его – за циничную ухмылку на смуглом и без загара лице, нахальную самоуверенность. Мелькнула крамольная мысль – устроить драку. Но сразу же отпустило. Это ж Пашка. Потому Зойка и выбрала его.

И Пашка ушел в ночь. И не вернулся. С тех пор Сашка не раз пожалел о своем малодушии. Устрой он тогда драку, и брат мог остаться дома. И был бы жив.

– Привет…

Он едва не подпрыгнул – ничего себе задумался. Зойка сжала теплыми пальцами ему ладонь, слегка уколов маникюром. Прижалась к его плечу. Повторила.

– Привет, – шепнув в ухо и обдав запахом клубничной жвачки.

– Привет, – шепнул он в ответ, и все вдруг стало как прежде. Сашка засмеялся, сам не зная чему. Зойка засмеялась тоже – тихо, будто замурлыкав.

– Давайте выпьем за нашего друга Пашку, – вдруг громко предложил забравшийся на сцену Ворон. Сашка обратил внимание, что Ворон не сказал – помянем. Как и все они, он остерегался говорить о Пашке в прошедшем времени. Тела-то так и не нашли.

Сашка не мешкая опрокинул стопарь в рот, задержал дыхание.

– Держи, – Зойка протянула ему две пластинки жвачки.

Сашка поспешно разомкнул губы, и Зойка вложила ему в рот сразу обе. Он торопливо разжевал их. Вкус клубники почти сразу перебил мерзкий привкус водки. А в голове уже приятно шумело. Зойка улыбнулась. Когда он наклонился к ней, она не отстранилась…

– Но-но, голубки, потише, – прозвучал насмешливый голос, и Сашку словно выдернуло из тумана полузабытья, в который он погрузился. Ворон пьяновато засмеялся, хлопнул его по плечу.

– Пошли подышим.

– Кстати, ты знал, что эта херня продолжается? – выдал он, глядя, как ветер, устроив на кирпичной стене театр теней, треплет ветви деревьев.

Сашка окаменел, веселость слетела с него, как листья с дерева ноябрьской непогодой.