Серьезные и постоянные заработки в Москве начались у меня классе в 5-м, когда я каждый день торговал папиросами и сигаретами поштучно и в россыпь у метро Кировская. Таких, как я мальчишек, всегда стояло пять-десять человек у каждой станции метро. Рядом с нами торговали безрукие и безногие дядьки-инвалиды. Для нас, здоровых, – это был приработок, а для них – единственный заработок. Тем не менее, отношения между нами были хорошие: конкуренции не было, а было то, что называют корпоративной этикой. Заключалась она в том, чтобы вовремя предупредить друг друга об облаве ментов и чтобы держать одну цену на однотипную продукцию (сейчас это называется корпоративный сговор).
К папиросному заработку меня приобщил наш сосед Виталий Зайцев, известный на всю Москву. Он работал начальником отдела снабжения американского посольства и жил, как король. У него была жена, сероокая красавица Ксения. Жили они, несмотря на достаток, как все, в одной комнате коммунальной квартиры. Их комната была рядом с нашей. Виталий был патентованный жулик и не скрывал этого. Подворовывал в посольстве все, что мог, и спекулировал этим. У него была машина-иномарка, а тогда это была большая редкость в Москве. На ней он привозил домой блоки различных сигарет (Кент, Кэмел и др.), выдавал мне по несколько пачек в день, чтобы я торговал ими поштучно. Лучше всего шли самые дешевые американские сигареты Кэмел без фильтра, в мягких пачках. С каждой проданной пачки я получал от Виталия комиссионные (думаю, мизерные) и каждый день сдавал ему выручку. Иногда в качестве премии он подкидывал мне какую-нибудь вкусную жрачку. Как Вы думаете, знала ли моя замечательная и любимая мама о табачном бизнесе ее замечательного мальчика? В мои положительные качества стоит записать то, что, пропуская через себя каждый день сотни сигарет, сам я не курил. Никакого желания не было, хотя все мальчишки вокруг меня курили, и была возможность побаловаться не убойными русскими папиросами, а американскими сигаретами. Почему я в то время не курил? Почему не закурил вплоть до командировки в Бирму в 1962, через 17 лет?
Когда брат Илья закончил экономический факультет ВГИКа (Всесоюзный государственный институт кинематографа), я еще учился в последних классах школы. Меня его сокурсники хорошо знали как хорошего футболиста, баскетболиста и бегуна на любые дистанции, поскольку я выступал на соревнованиях за сборные команды ВГИКа, будто бы тоже был их студентом. Это была «липа», принятая в спорте.
Один из друзей брата, Марк Шадур, став после окончания директором каких-то кинокартин, приглашал меня подработать в качестве разнорабочего, т. е. носильщика всяческой тяжелой осветительной техники. Эти осветители были тяжеленные, а я хоть и был выносливым и ловким, но такие тяжелые предметы были мне не и по силам, и не по весу. Но я старался не подавать виду. Операторы почему-то называли эти длиннющие и тяжеленные осветители словом Бэби, хотя по весу они были совсем не Бэби. Иногда, когда я неудачно поднимал их, они опрокидывались, а я оказывался под ними. Потом брат Илья объяснил мне, что Марк Шадур платил мне гроши по сравнению с теми суммами, которые стояли в платежных ведомостях, в которых он давал мне расписываться. А разницу он, вероятно (или точно), забирал себе. Еще тогда, много лет назад формировалась система приписок, двойных ведомостей, белой, серой и черной зарплаты, которые махровым цветом расцвели сейчас.
Мой последний приработок в школьные годы связан с коньками. Почему последний? Потому, что, начиная, со студенческих лет я зарабатывал только абсолютно легально и чаще всего за счет своей профессии. Без хвастовства скажу, что я очень хорошо катался на коньках, прилично играл в русский хоккей с мячом, и на многих катках Москвы был известен, как классный катальщик. И сейчас еще мне снится во сне, как я катаюсь на коньках. В то время в спортивную моду вошел канадский хоккей с шайбой. Но для игры в него нужны были специальные коньки «канады», которые наша социалистическая промышленность не выпускала. Мы все катались на «гагах». Они хоть и были похожи на «канады», «только все же не «канады». Другая геометрия лезвия не позволяла делать такие крутые виражи, как на «канадах». Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Мы изменяли профиль, геометрию лезвия «гаг», делали их более закругленными, более крутыми. Это называлось «поканадить» «гаги». И все же, хотелось настоящего. Настоящие канадские коньки завозились к нам только для сборной СССР по хоккею.
Центральный склад сборной СССР по различным видам спорта находился недалеко от Чистых Прудов в Кривоколенном переулке. Однажды, подумав, как мне раздобыть настоящие «канады», я нашел этот склад, пришел в отделение Зимних видов спорта и спросил у кладовщика, за сколько он продаст мне настоящие «канады», фирмы ССМ, как сейчас помню. Он назвал очень приличную сумму, которой у меня в наличности, конечно, не было. Я спросил, скинет ли он цену, если я куплю 10 пар коньков. Он сбросил 20 %, видимо, у него был большой резерв. Я сказал, что через несколько дней приду к нему за партией. Эти несколько дней я искал клиентов, покупателей «Канад», обещая им продать коньки по первоначальной цене, которую жулик-кладовщик просил с меня за одну пару. Прежде всего, в качестве покупателей я нашел ребят из обеспеченных семей. Например, один из них был то ли сын, то ли пасынок знаменитого дирижера Кирилла Кондрашина. Дети богатых родителей быстро выклянчили денежки у родителей. Когда я собрал деньги на партию коньков, у меня оказалась сумма на одну лишнюю пару «канад» для себя. Так я стал одним из немногих обладателей настоящих Канад, на которых каталась сборная СССР по хоккею.
Сбылась моя мечта, сработало то, что было между ушами. Но развивать дальше этот спекулятивный бизнес я не стал. Цель моя была достигнута, а сам по себе спекулятивный заработок никогда меня не интересовал. Я предпочитаю, если и продавать, то произведенную по своей технологии продукцию, или помочь организовать технологию, чтобы производить качественную продукцию. Это интереснее, чем в одном месте купить дешевле, а в другом продать дороже. Для этого много ума не надо. Тут нет добавленной стоимости продукции, вклада технологии в широком смысле.
Хочу рассказать о спорте в моей жизни, в большей или меньшей степени он присутствовал в ней всегда. Даже сейчас он интересует меня, правда, теперь больше в пассивной форме, – я с большим увлечением смотрю по телевизору важные соревнования мирового масштаба. А началось все в конце войны, когда население страны всеми своими клеточками почувствовало, что конец ужасной войны близок. Тогда в кино, в театрах, в спорте стали проявляться элементы мирной жизни, и сверху это всячески поддерживалось. И это было правильно. Неправильно было то, что конец войны и долгие послевоенные годы не принесли ни малейшего глотка свободы. Даже наоборот, ее стало еще меньше. О свободе и о более сытной жизни говорили молодые офицеры, возвращавшиеся с войны из Европы. И хотя в основном это были страны не очень богатой Восточной Европы, люди жили там без колхозов и совхозов, свободнее и богаче.
Так вот, о спорте. В стране возобновились всесоюзные спортивные соревнования, и, прежде всего, первенство страны по футболу. Все мужское население стало активно болеть за разные спортивные клубы. Большинство москвичей, особенно из научной, писательской, киношной, артистической среды, а также блатные и приблатненные, – болели за «народную» команду «Спартак». С 1944 г. и по сей день я тоже болею за «Спартак», правда, уже не так рьяно, как в мальчишеские годы. Сейчас я предпочитаю смотреть футбол высокого класса и болеть – за красивую, азартную, мастерскую игру. В том, что основная часть населения болела тогда за «Спартак», была определенная социальная подоплека. Первоначально «Спартак» был командой потребкооперации, такой организации, которая имела отношение ко всем гражданам, поскольку, по понятиям современным, занималась мелким бизнесом: производством и сбытом продукции населению. Ну, не болеть же за команду «Динамо», принадлежащую Министерству внутренних дел, то есть ментам! Конечно, определенные слои населения симпатизировали «Динамо». На втором месте по популярности после «Спартака» была команда ЦДКА – Центрального Дома Красной Армии – армейская команда. Только что кончилась война, и очень многие воевавшие и военнослужащие на всю жизнь стали болельщиками этого клуба. В Москве еще была одна команда – «Торпедо», формально принадлежащая столичному автогиганту «ЗИЛ». Московская шпана болела, или за «Спартак», или за «Торпедо», за которое болели работяги.
