С возобновления всесоюзных соревнований по футболу все нормальные мальчишки бросились играть в футбол, где попало и чем попало. Стадионов, детских площадок, спортивного инвентаря, мячей, бутсов, тапочек, маек, трусов, – всего этого не было. Играли на любом клочке земли или асфальта, в любой обуви, вместо нормальных мячей пинали набитые тряпками оболочки, сшитые наподобие покрышек настоящих футбольных мячей. Так зародился знаменитый дворовый футбол, из которого, как из Гоголевской шинели, вышли все знаменитые футболисты СССР 50-х, 60-х и 70-х годов.

Чтобы объяснить, как я пристрастился к спорту, следует особо отметить, по соседству с каким общественным заведением я жил. Наш дом был последним в переулке Стопани, к нему примыкала большая территория парка с двумя двухэтажными зданиями дореволюционной постройки. Кажется, какой-то богатый московский купец построил их и подарил своей возлюбленной фаворитке. Одно, центральное здание было очень хорошо и богато, второе скромнее и меньше.

В 1935–1936 годах большевицкая власть решила переоборудовать эти здания, а также всю прилежащую территорию вокруг них под городской дом пионеров. В то время большую роль в Советской верхушке играл Лазарь Моисеевич Каганович (последний и не очень приятный еврей в Советском правительстве), он отвечал за весь транспорт и за всю Москву, он же руководил строительством метрополитена. Кажется, пионерам Москвы повезло под эту сурдинку. Два события в моей жизни произошли почти одновременно. Первое – очень близко от нашего дома открыли станцию метро «Кировская», – она вдруг появилась из-под земли и на всю жизнь стала самой родной моей станцией. И второе – еще ближе от моего дома открыли Городской Дом Пионеров на месте особняка дореволюционной мадам, если и не легкого, то и не очень тяжелого поведения. Очень символично. Большевики национализировали полу-бордель и разместили там пионеров. Новая мораль на обломках старой. Замечательно. Правда, пионеры об этом не догадывались, а я узнал о прошлом особняка, будучи уже взрослым.

Дом пионеров открывал сам Л. М. Каганович и тоже ничего не сказал о его прошлой принадлежности, о том, кто и кому его построил, и как его отняли. И правильно, пионеры все равно ничего не поняли бы, а если бы поняли, то очень расстроились.

Замечу, и кажется уже во второй раз, что, несмотря на географическую приближенность к не просто дому пионеров (такие были в каждом районе), а к Городскому Дому Пионеров (получается, что это был самый главный штаб пионеров СССР), сам я никогда пионером не был. Так получилось. Перед войной по возрасту я мог быть только октябренком, но не сподобился, во время войны про пионеров никто и не вспоминал, а после войны стало уже поздно вступать в эту замечательную организацию. Но, живя рядом с городским домом пионеров, я наблюдал их жизнь вблизи, изнутри и снаружи, и не только пионеров, но и их руководителей, вожатых, руководителей кружков, поскольку вход в оба здания был свободный.

Территория дома пионеров делила переулок Стопани на две почти равные части. Центральная часть территории была заасфальтирована и служила дикой спортивной площадкой для игры в своеобразный зимний хоккей: играли на утоптанном скользком снегу, кто на коньках, кто просто в валенках, кто с деревянными самодельными, кто с металлическими клюшками. А летом – на той же площадке – в футбол. Хоккейными или футбольными воротами служили въездные ворота, а еще их можно было обозначать сброшенными детскими вещами. Зимой мы часто играли в футбол на этой площадке, он был более популярен, чем хоккей. Потом обе игры выровнялись по популярности. Ворота по другую сторону площадки вели во вторую половину переулка Стопани с местной достопримечательностью, домом № 9 – венерическим диспансером. Об этом заведении взрослые говорили шепотом, а мы, не зная того, что он не только венерический, но еще и кожный, хихикали по поводу второго, божественного, названия. И когда дядьки и тетки (иногда с детьми) спрашивали у нас, где дом № 9, то мы были уверены, что в ближайшее время у них что-нибудь отвалится и старались близко к ним не приближаться, но дорогу все-таки указывали. Передняя площадь использовалась как спортивная только последний год войны и первые два года после. Для игры мы мастерили самодельный спортивный инвентарь, пригодный только для жесткого асфальта. Но бои были нешуточные, к нам приходили друзья-соперники со Сретенки, из дворов Мясницкой, Покровки и других мест. Потом весь спорт переместился на так называемое «Заднее поле», расположенное за главным особняком и ограниченное забором, отделяющим территорию дома пионеров от домов и дворов Большого Харитоновского переулка. Для нас этот забор был чисто символической преградой, а для взрослых – настоящей; они не могли пройти насквозь через «Заднее поле» и вынуждены были обходить по переулку Стопани мимо сакраментального дома № 9, а дальше через Малый Харитоновский переулок попадать в Большой Харитоновский.

«Заднее поле» на многие годы, вплоть до окончания школы, стало моим вторым домом, средой обитания, школой жизни, сформировавшей многие черты моего характера, плохие и не очень. Там проводили время жизни после и вместо школы мальчишки двенадцати-семнадцати лет, и это были не маменькины сынки. Последние сидели после школы дома, делали уроки и читали книжки, ходили в различные кружки дома пионеров. К сожалению, в доме пионеров спорт не культивировался совсем. В основном корпусе был большой концертный зал, помещения для многочисленной администрации, буфет и репетиционные помещения ансамбля песни и танца, которым руководил К. Локтев, ансамбля, ставшего потом знаменитым и получившим потом имя своего руководителя. Этот ансамбль был гордостью дома пионеров и всей пионерской организации СССР, его пестовали, финансировали, показывали руководству страны, отправляли в пионерский лагерь «Артек». Мы же, уличные пацаны, ненавидели и весь ансамбль, и его руководителей, и пионеров. Последних мы незаслуженно терроризировали: по праздникам и после важных официальных концертов им выдавали продуктовые подарки, а мы их у пионеров отнимали. Они были приближенны к власти, а мы были сами по себе, ничьи, полуголодные волчата, голодные шакалы, которым обидеть другого – не то, что не грех, даже кайф.

«Заднее поле» состояло из двух частей: основная часть размером примерно в половину нормального футбольного поля и боковая часть. В этой боковой части поля поставили столбы и укрепили на них баскетбольные кольца, причем кольца были установлены на нестандартной высоте, ниже положенного, и сделаны были из странного материала, то ли из проволоки, то ли из железной полоски. Я повторяю, в городском доме пионеров не было ни одной спортивной секции, если не считать кружок планеристов и авиаконструкторов. Детские спортивные секции в то время существовали только при спортивных клубах «Динамо», «Спартак», «ЦДКА» и еще недалеко от стадиона «Динамо» существовал стадион «Юных пионеров», где была хорошая футбольная школа, которую я позже посещал.

Такая была государственная линия в отношении детского и юношеского спорта. Он был или нацелен на выращивание профессиональных спортсменов или на полную свободу диких дворовых инкубаторов, где из народных талантов сами по себе вырастали спортсмены, прежде всего, футболисты, которые шли потом в футбольные школы при клубах. В основном это были ребята из бедных, часто неблагополучных семей. Вместе со мной в это время во дворах, в том числе и на «Заднем поле» дома пионеров, собирались и играли будущие выдающиеся футболисты мирового класса, такие как Игорь Нетто (учился в соседней школе, классом старше, многие годы был капитаном сборной СССР), Татушин и Огоньков – игроки сборной СССР, другие известные в будущем спортсмены, не только футболисты. Одним из первых в нашей школе я освоил новую игру – баскетбол, стал капитаном сборной школы и привлек в нее Вовку Торбана из параллельного класса. Я был маленький, а он высокий; я научил его азам баскетбола, а дальше он пошел сам и очень успешно. Еще в студенческие годы он стал игроком основного состава Сборной СССР, а затем многие годы был ее капитаном.