— Или ты мне, — наконец, бесстрастное лицо лорда оживает в кривоватой, такой знакомой и привычной ухмылочке. Он оборачивается, смотрит Бонни в глаза.

— Я?.. Да. Хотел.

Бонни все еще не знает, как начать, и знает — Кей не начнет за него. Выслушает, поможет, но не будет вытирать ему сопли. Кей — не Клаудиа, он никогда не жалеет. Он берет за шкирку и дает пинка, но не топит в болоте сочувствия. И это правильно. Три недели быть маленьким, несчастненьким и беспомощным — слишком много. Еще день-другой, и Бонни начал бы вешаться, как маленький и бедненький Том, который никогда не ноет. Тьфу, пакость.

Ничего не говоря, Кей саркастично приподнял бровь. И Бонни бросился в омут с головой.

— Клау беременна.

— Поздравляю, — кивнул Кей и отпил глоток виски.

— Не меня, — Бонни тоже отпил глоток и снова уставился на крышу. — Я только позавчера сделал операцию, а она беременна минимум три недели.

— И ты хочешь знать, от кого.

— Нет. Мы расстались.

— Поздравляю, — повторил Кей, только на этот раз сарказма в его ухмылке стало больше.

Бонни со страшной силой захотелось врезать по этой саркастической ухмылке. Какого черта он издевается?.. Мало ему?..

Прикрыв глаза, он выцедил еще глоток виски и улыбнулся. Ну вот, все возвращается на круги своя. Британия провоцирует, Сицилия бесится.

И у него стоит в предвкушении хорошей драки.

— Так что там с ролью? Фил в полном ахуе, — Кей снова смотрел в окно, но это было неважно. Имело значение лишь то, что он рядом, плечо к плечу. Что Бонни чувствует его тепло.

— Да ничего. Отдаю роль Мартину и начинаю новую постановку.

— Запиши альбом, я хочу слушать твой голос.

Тепло от дружеского плеча распространилось по всему телу, заставляя Бонни особенно остро чувствовать запах старого виски и глубокого, горьковато-свежего, с ноткой дыма, парфюма под названием «Никель», впервые сделанного по заказу Бонни десять дет назад.

— Я подумаю.

Крыша дома напротив бара сегодня была особенно хороша. А всякая ерунда, о которой они с Кеем говорили, перебрасываясь короткими репликами, особенно интересна. Впрочем, нет. Не особенно.

— Твоя служба безопасности уже все выяснила о Клау?

Кей вместо ответа лишь повел бровью, мол, дерьмо вопрос. Чтобы моя СБ и чего-то не знала о твоей подружке? Нонсенс.

— И кто же?

— Ты в самом деле хочешь это знать, Сицилия? — Кей все же повернул голову и глянул на него.

— Глупо вышло, — пожал плечами Бонни. — Не понимаю, как я так влип.

— Все ты отлично понимаешь, Сицилия.

— Мне чертовски хочется тебе врезать, Британия, — Бонни повернул руку с обручальным кольцом, чтобы лучше видно было три цветные полоски. — Она была моей невестой.

— Была, — согласился Кей.

— Она могла бы родить ребенка мне.

— Могла бы.

— Ты что, эхо?!

— А, ты на самом деле хотел, чтобы она послала на хер нас обоих, Сицилия. Как же я не догадался.

— Да иди ты! — Бонни отвернулся к окну. По чертовой крыше бродили чертовы голуби, и смотреть на них было куда лучше, чем на собственное отражение в зрачках Кея.

Когда Кей молча слез с табурета и пошел прочь, Бонни не пошевелился, только зажмурился на мгновение. Что он опять творит, а? Придурок чертов. Больной ублюдок. Он в самом деле хочет, чтобы Кей послал его на хер? Или он хочет чего-то совсем другого?

Тянущее напряжение в паху и колотящееся о ребра сердце утверждали, что совсем-совсем другого.

Поставив пустой стакан на стойку, Бонни спрыгнул на пол и направился за Кеем. Он знал, где найдет его — или надеялся, без разницы. Лорд не изменяет своим привычкам, если к этому нет крайне веских причин. И сегодня не изменит.

Пожалуйста, Езу.

Распахнув дверь в мужской туалет, Бонни выдохнул.

Здесь. Моет руки, чертова педантичная Британия.

Чертова Британия глянул в зеркало, чуть дрогнув углом рта и до судороги в яйцах напомнив Бонни так и не случившуюся сцену в «Гудвине». Как жаль, что не случившуюся! Бонни бы многое отдал, чтобы повторить момент — и встать на колени перед Розой прямо посреди снобского ресторана, а потом на виду у толпы ханжей поцеловать ее ножку…

Он готов был спорить, что Кей прочитал его мысли перед тем, как отвернуться к бумажным полотенцам.

Из кабинки донесся звук спускаемой воды. Бонни на миг стало любопытно — там кто-то из знакомых Кея? Его конкурент? Деловой партнер? И что с этим будет делать Кей?..

Лично Бонни было плевать, увидит ли кто-нибудь. Хотят — пусть смотрят.

Он дождался, пока Кей вытрет руки и обернется. Вопросительно поднимет бровь. Задышит чуть чаще. Пока его губы тронет жесткая, властная полуулыбка, а крылья носа напрягутся, отзываясь в теле Бонни волной нетерпеливого жара. И только тогда сделал четыре шага, разделявшие их, и на последнем опустился на колени…

Ровно в тот момент, когда дверь кабинки открылась.

Интересно, какая рожа сейчас у партнера или конкурента? Но нет, Бонни даже не покосился на публику. Ему достаточно было реакции Кея. Однозначной и выразительной реакции. И руки, опустившейся ему на затылок. Пока просто касание. И ожидание.

Некто посторонний прерывисто выдохнул, но не стронулся с места.

Что ж, так даже лучше. Публичное покаяние. Кею понравится.

Бонни быстро и привычно расстегнул ремень, затем пуговицу и молнию, и взял Кея пересохшими от возбуждения губами.

Пальцы на его затылке сжали волосы, даря такую желанную, такую сейчас необходимую боль. С непроизвольным стоном Бонни подался вперед, принимая твердый шелковистый член глубже, на всю длину, до самого горла.

— Больной ублюдок, — почти неслышно шепнул Кей и тоже подался вперед, прижимая голову Бонни к себе и трахая его в рот — сильно, резко и глубоко, до слез из зажмуренных глаз.

Езу, как же хорошо!.. как же хорошо…

Кто-то нервно протопал прочь и хлопнул дверью, но Кей не обратил внимания и не изменил ритма. Он продолжал вбиваться в Бонни, держа его за волосы теперь уже двумя руками и шепча что-то матерное, похожее на «твою же мать, Сицилия, открой глаза!»

Распахнув глаза, Бонни поднял взгляд… и замер, остановленный сильной рукой. Кей медленно вынул член из его губ — и Бонни непроизвольно подался следом, не желая его выпускать и лишаться волшебного ощущения заполненности и нужности. Он даже потянулся следом, но тут же его щеку обожгла оплеуха, отдавшись волной болезненного наслаждения, почти до оргазма.

— Ремень и руки.

— Да, милорд, — хрипло, совсем тихо ответил Бонни, катая на языке это вкусное слово: мой лорд. Мой. Лорд.

Не отводя взгляда от серых, с расширенными зрачками глаз, Бонни расстегнул и вытащил свой ремень, подал его обеими руками. И скрестил сомкнутые запястья.

Ему хотелось стонать, тереться о Кея всем телом, выпрашивая ласку, но он покорно ждал, пока ремень охватывал его запястья — а пальцы лорда скупо и жестко касались его кожи. Сумасшедше остро. Сумасшедше прекрасно. Принадлежать ему, доставлять ему удовольствие, вдыхать запах разгоряченного мужчины, чувствовать ток крови в его венах — и быть живым, нужным, любимым…

— Ты сукин сын и больной ублюдок, — напоследок дернув ремень на его запястьях, констатировал милорд.

— Да, милорд. Я приношу свои извинения, — Бонни чуть потянулся вперед, чтобы коснуться губами подрагивающего прямо перед его лицом члена.

И снова застонал от наслаждения, когда милорд позволил ему обхватить губами головку и лизнуть нежную уздечку. А потом, снова сжав его волосы, вошел на всю глубину — и замер, бережно погладил пальцами горящую скулу, обвел губы, провел по подбородку снизу, еще ниже… Бонни рефлекторно попытался сглотнуть, сжав горлом головку, и тут Кей резко дернул его голову назад, не позволяя задохнуться и закашляться. Несколько секунд он смотрел, как Бонни пытается отдышаться, и продолжал гладить его по щеке. Нежно, словно изучая — или вспоминая, какой он на ощупь.

— Я подумаю, принять ли твои извинения, — наконец, кивнул он и чуть надавил Бонни на затылок, позволяя снова взять себя в рот.