Нет, она не жива. Давно мертва. Всего лишь игра больной головы. И только стук сердца и жуткая боль во всём теле говорили о том, что он ещё жив.

Рука со всей силы сжимает тот самый бумажный стаканчик. Горячий кофе обжигает холодную кожу, но он не обращает внимания на боль. Боль — часть его жизни. С ней он свыкся.

Срочно нужна доза.

Словно находясь в каком-то тумане, он усаживается на свободное место в вагоне и утыкается пустым взглядом в неизвестную точку.

Слишком много разных мыслей.

Ран.

Майки.

Сенджу.

Почему первый так поступил: проявил заботу, а не послал нахер, когда ему стало плохо?

Наверное, потому что так поступают нормальные люди. Но руководитель преступной группировки явно не относится к таковым. Их мир совершенно другой. Понятия нормального и ненормального давно смешались.

Разве не было это предательством по отношению ко второму?

Наверное, формально нет. Майки не его парень, у них отношения построены на «босс — подчиненный», «король — слуга».

Отчего-то на душе скребут когти чудовища, которое издевалось над ним своими провокационными вопросами: «А что, лучше переспать с Майки? Осквернить единственное святое, что у тебя осталось?», «А, хотя нет, ты же с самого детства мечтал о нем. Разве не мечтал, чтобы он стал твоим первым?».

Глупые, глупые мысли и очень тревожные.

«А твоя сестрёнка? Что бы она сказала, если бы узнала, как ты живешь?».

Твою ж мать.

Санзу трясет головой, пытаясь избавиться от паразитов. Слишком много всего. Хотелось взять пистолет и запихать к себе в глотку. Его начинает трясти, а реальность уплывать из виду.

Рядом сидящая женщина, заметив странное поведение парня, вдруг интересуется:

— С вами все в порядке?

Шум в ушах утихает. Санзу ничего не отвечает и вылетает из вагона на нужной станции, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. Проклятые мысли норовят выпотрошить из него остатки жалкой души.

Ему становится чуть легче, когда он подставляет голову под ледяную воду в туалете метро. Как только розовые волосы промокают, он чувствует исходящий от них приятный до боли знакомый аромат. А он-то гадал, почему от него не несёт привычной блевотиной после такого-то коктейля?

Чертов Ран.

Так или иначе, Санзу не планирует более уделять внимания ему. Стоит сосредоточиться на светлом образе Майки из детства: уверенно протянутая рука в какой-то подворотне и спокойное дружелюбное выражение на лице; пшеничные волосы, освещающие мрачную дождливую погоду и приносящие собой домашний уют, и проникающе-нежный голос.

Вот почему он до сих пор преданно следует за ним. Сано Манджиро всем дарил тепло и к нему так легко было привыкнуть — хотелось возвращаться к нему, как в родной дом. Но жизнь жестоко распорядилась так, что тепла в сердце Манджиро осталось мало. И Харучиё получил когда-то свою долю — немного, конечно, но с тех пор старательно поддерживал подаренное им тепло. Всеми возможными и невозможными способами, но огонёк в его душе никогда не угасал.

Единственная светлая вещь, которая у него осталась в погрязшей тьме жизни и которой он готов делиться с Майки. Только с ним.

Это придает ему сил, чтобы безумно нестись с мокрой головой к Майки.

Хоть бы он не уехал.

***

Штаб Бонтена расположен в центре Токио, в одном из самых высоких зданий на последнем этаже. Это как бы наглядно говорило о том, каких высот они достигли. Как правило, здесь проводились собрания верхушки, которые могли созываться в абсолютно любое время суток. Ну, и обычно здесь обитал Майки, который не слишком хотел перебираться в более удобные апартаменты. Ему, кажется, нравился вид из окна.

Санзу по пути покупает свежие тайяки на оставшиеся деньги Хайтани и, более-менее успокоив сердцебиение, добирается до штаба. Волнение охватывает его тело, руки холодеют от страха, а сердце уходит в пятки, когда он заходит.

На первый взгляд — ничего необычного. Абсолютная тишина. Можно подумать, что Майки уже уехал, но все же Санзу решает войти и проверить кухню-гостиную.

И да, да, да! Майки, его Майки, здесь — возится с хмурым личиком у кофемашины. Оперевшись головой об стену, он завороженно наблюдает за его размеренными действиями. Такой домашний и привычный в одном из своих однотонных костюмов.

Облегчение приятным теплом разливается в его сердце. Не уехал.

Когда на привычно-спокойном выражении лица Майки проявляются первые признаки раздражения, Санзу спешит на помощь.

— Давай лучше я, — говорит Санзу, вставая рядом с Майки и отдавая ему пакет с тайяки. В этот раз не приходится выбрасывать их в мусорное ведро. Кажется, появлению любимой еды он радуется больше, чем ему. Обидно даже немного.

Пока Харучиё в неторопливом темпе готовит самый лучший в своей жизни кофе, Майки сидит рядом на тумбе и жуёт тайяки, молча наблюдая за ним.

Такая странная, но уютная атмосфера: в тихое прохладное утро, когда за окном идёт мелкий снег, а в помещении стоит запах свежих зёрен кофе вперемешку с тайяки.

— Держи, — с глухим стуком ставит он чашку с кофе на мраморную столешницу. Майки спускается, шлепнув тапками, и ведет носиком. После чего аккуратно берет чашку и делает пару глотков.

— Вкусно, — заключает Майки, отставляя чашку на тарелку. Внутри Санзу все ликует от похвалы: ему понравилось. И даже жажда с мигренью будто отступают, но, если он сейчас не примет, то станет намного хуже. Привет, ломка.

Доводить до такого себя не хотелось. Но разве можно такое контролировать?

При Майки не хотелось принимать, поэтому он идёт в ванную, где спрятал заначку. Да, конечно, тот не один раз видел, что с ним происходит, но лишний раз подвергать Майки стрессу не хотелось. Вряд ли ему приятно общество наркомана.

Тайник у него находится в самом примитивном месте — под раковиной. Прятать особо не от кого, по большей части всем плевать. Разве что иногда Такеоми может раз в полгода проявить себя в роли заботливого старшего брата, выбрасывая его заначки и читая нотации, но Харучиё очень убедительно его посылает, с удовольствием надавливая на незажившую рану: «Боишься, что не доглядишь, как за Сенджу?». Жестоко, больно самому, но обида в сердце за смерть младшей сестры по-прежнему свежа. Конечно, не только Такеоми виноват, но так становится легче, когда можешь перекинуть тяжелый груз на кого-то ещё.

Найдя желанный флакон с метом, Санзу ликует и сразу же проглатывает пару таблеток, запивая водой прямо из-под крана. Жажда страшно мучает с самого пробуждения.

Какое-то время он разглядывает свое измученное лицо в зеркало, отмечая, что выглядит намного дерьмовее, чем обычно. Кожа нездорово бледная, зрачки расширены настолько, что не увидеть бирюзовые радужки. По всей видимости, он в шаге от обморока. Это плохо.

Перед глазами начинает темнеть, в ушах стоит сильный звон, а сердце готово выскочить из груди прямо на холодный пол ванной. Не стоило принимать мет на голодный желудок и в целом обезвоженный организм. Санзу медленно сползает на пол, прежде чем упасть самому об мраморный край раковины. Такое себе зрелище предстанет перед Майки, если разобьет голову.

Он изо всех сил старается не отключиться, лежа на ледяном полу, но ему настолько хреново, что все вокруг начинает уплывать с его взора. Холодно. Страшно.

До него доносится чей-то голос.

Сенджу?

Кто-то нежно гладит его по голове.

Сенджу, ты?

— Прости меня, Сенджу…. — шепчет Санзу представшему образу. Неясный, нечеткий, но излученный светом, силуэт до боли знакомый. Невольно наворачиваются слезы.

— Санзу, — голос становится четче и приобретает уже отличительные нотки. — Санзу.

Парень просыпается от звонкой пощечины. Жмурясь от боли, он в непонимании уставляется на… Майки? Это Майки гладил его по голове? Вряд ли. Галлюцинации — дело не редкое.

— М-Майки? — он пытается приподняться, но чувствует, что силы в истощенном тельце совсем иссякли.

— Лежи, — приказывает Майки, опуская того обратно на диван. Стоп, диван? Если память ему не изменяет, то в последний раз он щекой приложен был к холодной кафельной плитке. Значит ли, что Майки перетащил сюда? Стыдно. Особенно оттого, что воспринял Майки за покойную младшую сестру. — Хватит получаса прийти в себя?