Когда она лежала в постели и старалась спрятать под легким, но теплым одеялом копошащуюся внутри тревогу перед завтрашним днем, тишину спальни царапнул тихий лязг. Потом шелест. Тамара высунулась из постели, оглядела погруженную в темноту комнату. Бросила взгляд на полосу блеклого света, которая протиснулась из-за шторы и растянулась на полу. На мгновение полоса померкла, смешалась с темнотой – будто снаружи что-то заслонило ей вход. Что-то достаточно большое, чтобы закрыть собой все окно сверху донизу. Окно на третьем этаже, до которого от земли метров восемь, не меньше.

Тамара сжалась. И через мгновение обмякла. Полоса света снова лежала на ковре как ни в чем не бывало. Тучи. Тучи закрыли луну, обычное дело. Тамара повернулась к стене, закрыла глаза и пошла по зыбкой дорожке, ведущей в сон.

Перо. Еще перо. И еще одно. В столовой Тамара оказалась одной из первых. За старшим столом никого, кроме нее, не было, и, чтобы убить время, она раскрыла чистую тетрадь, которую принесла с собой, и принялась выводить на полях узоры. Сначала штриховала клеточки в шахматном порядке, потом рисовала цветочки и завитушки. Когда до ее слуха донеслись шаги нескольких пар ног, половина страницы оказалась изрисована маленькими черными перышками.

– Привет! – выпалила Тамара и тут же поморщилась оттого, как заискивающе это прозвучало.

В дверях, скользя по ней изучающим взглядом, стояла Лера. Как всегда, безупречно одетая: юбка-карандаш, белые колготки, блузка с рукавами-фонариками. Из-за ее плеча показалась Поля.

– Доброе утро. – Лера холодно кивнула и направилась к столу. Села на противоположном конце от Тамары, а не рядом, как в прошлый раз. Налила себе воды из кувшина. Раскрыла похожий на журнал учебник английского и побежала глазами по страницам.

Тамара с надеждой посмотрела на Полину. Та шагнула к столу, постояла в сомнениях, нервно повела плечами, натянула рукава кофты на ладони и все же уселась рядом с Лерой. Так же поступила и Нина, которая появилась через пару минут. Тамара осталась сидеть на своей половине стола одна. Щеки обдало жаром. Все как обычно. Ее игнорируют. Сейчас начнут шептаться, потом пойдут шуточки, насмешливые взгляды, взрывы хохота в ответ на ее попытки огрызнуться. Она, конечно, в долгу не останется и найдет что ответить, и тогда «ну что такого, мы же просто шутим» перейдет в настоящую войну, в которой никто никого не жалеет.

С чего все началось в лицее? Точно, с актерского мастерства. Они собирались ставить спектакль – а как иначе, это ведь был творческий класс, – и на сцене в качестве декораций стояли большие белые фигуры из гипсокартона. Парни прикалывались на перемене, таскали их туда-сюда, лежали на них, болтая ногами. Потом один из них, Кирилл, пошептался о чем-то со старостой класса Викой, поднял большой куб и поднес его к стоявшей в отдалении Тамаре, так чтобы фигура оказалась на уровне ее головы. Вика, которая с первого же дня ее невзлюбила, прыснула:

– Вот это сходство! Зачем нам реквизит, если есть Тамара?

Класс на секунду замер в недоумении, а потом десять голосов взорвались издевательским смехом. Парни, надув щеки, расставив руки и согнув их в локтях, принялись изображать кубы. Кто-то спросил:

– Давно хотел узнать, твои родители, случайно, не человечки из LEGO?

Тамара тогда раскрыла рот, попятилась, обливаясь ненавистью к своему квадратному щекастому лицу с выступающими углами нижней челюсти, к широкой угловатой фигуре, к резким, неуклюжим движениям. Она не нашлась сразу, что ответить, потому что Вика попала точно в цель, в одно из тех нежных, мягких, розовых мест, которое зияло между пластинами в ее броне.

Именно из-за своих щек она никогда не собирала волосы и вечно носила их спадающими на лицо и немного растрепанными. Именно из-за талии, вернее, ее отсутствия, мама покупала ей платья-трапеции, свободные рубашки, туники и свитшоты. Может, если бы она тогда ответила, смогла поставить Вику на место, отношения с одноклассниками выстроились бы совсем по-другому. Но она задохнулась от боли и паники – и получила новое прозвище: Куб.

Вроде бы ничего такого уж обидного. Это даже не оскорбление – так сказали и классная руководительница, и завуч, когда мама, узнав обо всем через пару месяцев, пришла в школу. Но все эти «кубические» шуточки – а их оказалось очень много, что поделать, творческий класс, – делали невыносимой каждую минуту, что Тамара проводила в лицее. Из спектакля она ушла почти сразу. У нее и так не особенно получалось, а теперь хихиканья, переглядки и многозначительные взгляды обмотали ее, словно колючая проволока. Потом настал черед рисования. В этом Тамара тоже была не мастерица, к тому же и тут ее преследовали кубы и параллелепипеды: учительница иногда доставала их из шкафчика со стеклянными дверцами, чтобы класс мог поработать с разными тенями, объемами и поверхностями. С геометрии уйти нельзя было никак, и там фигуры, топорщась углами, смотрели на Тамару с плакатов и страниц учебников.

– Как найти объем Тамары… Ой, то есть куба? – зачитывал кто-нибудь из парней. – Нужно умножить длину Тамары на ее высоту и ширину. Блин, опять перепутал. Не Тамары, а куба.

Когда Кирилл после такой реплики подошел к ней с большой пластиковой линейкой, чтобы измерить ее ширину, Тамара ударила его по руке. Ее отвели к директору, а к прозвищу Куб добавилось новое – «ненормальная». Вернее, слово там было другое, куда менее цензурное, и поэтому произносилось оно всегда сквозь зубы – так, чтобы учителя не услышали. Когда Тамара повторила его завучу, тот нахмурился, попросил не материться в школе и заявил, что его ученики такого сказать не могли.

В лицее Тамара продержалась полгода. В следующей школе – всего три месяца, потому что решила пойти на опережение и почти сразу стала игнорировать домашние задания, играть в молчанку на уроках. А что толку стараться, если и так было понятно: все закончится плохо. Сначала она в первый же день ляпнула эту глупость про прыщи и тональник. Потом на географии нагородила какую-то чушь, потому что не выучила параграф. И наконец, споткнулась об ножку парты, когда шла к своему месту, и растянулась на полу перед всем классом. На следующий день ее и тут наградили прозвищем: Кря. Потому что по ее ярко-голубым трусам, которые все увидели под юбкой во время падения, плыли десятка два радостных желтых уточек.

Интересно, гадала Тамара, когда родителям придется забирать ее из «Мастерской»? Через месяц? Через две недели? В любом случае это будет новый антирекорд.

– Доброе утро, Артем! – Радостное щебетание Леры выдернуло Тамару из ее мрачных размышлений.

Она подняла глаза. Парень небрежно кивнул Лере и, сунув руки в карманы, пошел к столу. Выдвинул стул – ножки мерзко скрипнули по полу – и уселся напротив Тамары, откинувшись на спинку. Тамара почувствовала, как ее царапнул недобрый взгляд Леры. Потом «мисс мира» поерзала на месте, украдкой открыла фронтальную камеру в смартфоне, пригладила, смотрясь в экран, зеркально-гладкие волосы.

– Выздоровела?

Тамара вздрогнула: Артем, чуть прищурившись, смотрел ей в лицо. Прямой, беспардонный, изучающий взгляд.

– Да, спасибо. – Она опустила глаза и собрала со стола невидимые соринки.

– А что вообще случилось? И как там тебя… Марина?

– Тамара. – Она почувствовала, что начинает краснеть.

– Окей, Тамара. Так ты что, пыталась сбежать и потерялась здесь в трех соснах? Топографический кретинизм, как у всех баб?

На другом конце стола хихикнула Лера. Тамара подняла глаза на Артема и встретила его издевательский взгляд.

– Ничего подобного.

– А что тогда? Тут из-за тебя такой кипеж поднялся…

– В подвал спустилась и выход не нашла, – пробормотала Тамара, уже зная, что зря это сказала.

– Что-о-о? – хохотнул Артем. – Блин, все еще хуже, чем я думал. Совсем тупая.

– Да пошел ты! – Тамара, заливаясь краской, вскочила с места.

– Доброе утро!