Я потерял дар речи. Никто больше, казалось, тоже не был в состоянии говорить. Всё в комнате замерло.

Карлайл сказал задумчиво:

— Мы останемся и проследим. Очевидно, никто… не причинит девушке боль.

Я напрягся…

— Нет, — сказал спокойно Джаспер. — Я могу согласиться на это, если Элис видит только два варианта…

— Нет! — мой голос не был криком, не был рычанием, не был воплем отчаянья, но он собрал в себе все это. — Нет!

Я должен уехать, чтобы быть вдали от шума их мыслей: отвращение Розали, смех Эмметта, неисчерпаемое терпение Карлайла…

Хуже: уверенность Элис, уверенность Джаспера в уверенности Элис. Хуже всего: радость Эсми.

Я выскользнул из комнаты. Эсми коснулась моей руки, когда я прошел мимо, но не осознал этого жеста.

Я начал бежать до того как выбрался из дома. Я пересек реку одним прыжком и умчался в лес. Снова начался дождь, такой сильный, что одежда вся пропиталась водой уже через несколько мгновений. Мне нравилась сплошная стена воды, она отделила меня от остальной части мира. Это позволило мне оказаться в одиночестве.

Я бежал прямо на восток, через горы, не изменяя своей прямой траектории, до тех пор, пока не смог увидеть огни Сиэтла. Я остановился, прежде чем коснулся границы человеческого поселения.

Укрытый дождем, в полном одиночестве я, наконец, мог взглянуть на то, что сделал — сделал то, что испортило будущее.

Первое видение — Элис и девушка обнимающие друг друга. Доверие и дружба между ними были столь очевидны, что просто кричали с картинки. В этом видении глаза Беллы были шоколадного цвета, но все ещё полны тайн. Она не отстранялась от холодных рук Элис.

Что это значило? Как много она знала? В этой зарисовке будущего, что она думала обо мне?

Затем другая картинка, столь похожая, но теперь окрашенная ужасом. Элис и Белла, их руки все ещё обнимают друг друга в доверчивой дружбе. Но теперь не было различий между их руками: обе были белыми, гладкими, как мрамор, твердые как сталь. Большие глаза Беллы уже не были шоколадными. Радужная оболочка внушала ужас — ярко малиновая. Тайна в них была непостижима — одобрение или отчаянье? Невозможно было угадать. Её лицо было холодным и бессмертным.

Я вздрогнул. Я не мог унять вопросы, похожие, но различные в то же время: Что это значит? Каким образом это произойдет? И что она думала обо мне теперь?

Я мог ответить на последний вопрос. Если я вынудил её согласится на эту никчемную полу-жизнь из-за своей слабости и эгоизма, несомненно, она будет меня ненавидеть.

Но было ещё одно ужасное видение. Хуже, чем любая другая картинка, которую я видел в своей голове.

Мои собственные глаза — глубокие тёмно-красные, под цвет человеческой крови — глаза монстра. Сломанное тело Беллы в моих руках — пепельно-белое, истощенное, безжизненное. Это было так реально, так ясно.

Мрачные видения Элис заполнили мою голову, меня терзала агония, поднимающаяся откуда-то из глубины. Тем временем монстр во мне вырывался с ликованием, торжествуя в предчувствии праздника. Это вызвало у меня отвращение.

Так не должно быть. Нужно найти способ обмануть будущее. Я не позволю видениям Элис управлять мной. Я могу выбрать любой путь. Выбор был всегда.

Должен быть.

Я понял, что просто обязан увидеть Беллу. Живую, человечную. Как она там? Проснулась ли? Прошла ли истерика? Я развернулся и побежал, набирая скорость. Я всегда был самым быстрым. Наверное, со стороны мой бег выглядел как цветной смазанный след, мазок красок на зелёном фоне. Я бежал к дому Беллы, и ничего важнее в тот момент для меня не было.

Я подобрался ближе, сумерки уже практически сменились ночной мглой. Я взобрался на дерево и приоткрыл окно её комнаты. Беззвучно. Хищник во мне ликовал. Для него всё это было игрой, охотой. Для меня уже нет. Запах Беллы заполнил меня доверху. В комнате всё было пропитано им, даже тот отголосок, что долетал до меня из окна был таким концентрированным, что от меня потребовались все нечеловеческие силы, чтобы сдержаться и не напасть.

Я занял позицию на дереве, в тени ветвей. Никто бы не разглядел меня здесь. Беллы в комнате не было. Но я слышал шум воды, скорее всего, она принимала душ. Чарли спал на диване в гостиной, до меня доносилось его размеренное дыхание и редкие похрапывания.

Я рассматривал комнату Изабеллы с жадностью, словно насыщая внутреннего зверя, что жаждал познания. Но не того, который хотел убивать, а того, чьей страстью были загадки. Вампирское зрение позволяло чётко рассмотреть, что написано на корешках книг, мелкие детали интерьера, прочитать подписи на сертификатах в рамках.

Я с удивлением фиксировал знакомые имена на обложках, узнавал, что она была школьной активисткой. Что пела: среди грамот были и за участие в музыкальных конкурсах.

На стене висел огромный ловец снов, а на столе в беспорядке громоздились учебники и конспекты. Хотя, то что было изначально принято мною за беспорядок скорее представляло собой некий упорядоченный хаос и даже некую систему. Учебники были сложены неаккуратными стопками, переложенные тетрадями. Они располагались в том порядке, в котором шли уроки в её расписании, прикреплённом на стене напротив стола.

На стуле около кровати грудой были свалены вещи. Я узнал кофту, в которой она была на биологии.

Пока я, словно вор, подглядывал за её комнатой, пытаясь через предметы познать настоящую Беллу Свон и понять её образ мыслей, двери осторожно распахнулись и вошла Она.

Меня чуть не снесло волной интенсивного аромата. От неё пахло сладкой и пряной кровью, но кроме этого, я сумел различить десятки других запахов. Мыла, шампуня, глины и кофе, чего-то ванильного, запах жасмина. Я впитывал их, чувствуя себя мазохистом. Я познавал Беллу.

Отвлёкшись на свои ощущения, я пропустил момент, когда она избавилась от халата, скрывавшего её до пят, и взглянул на Беллу лишь сейчас. И обомлел. Она стояла перед зеркалом в одной маечке и трусиках-шортах. Длинные, чуть кудрявые волосы струились по её спине, достигая лопаток. У неё были длинные и стройные ноги, аккуратные ступни с маленькими пальчиками, худые руки.

У меня перехватило дыхание. Я должен был отвернуться. Я не имею права смотреть на неё так! Не достоин касаться её даже взглядом… Но я не имел власти над собою сейчас.

Мой взгляд был прикован к зеркалу, в котором отражалась нимфа. Грация, сошедшая с греческой амфоры. Я скользил взглядом по ключицам и длинной шее, видел очертания груди с отвердевшими от холода сосками под тонкой майкой, видел полоску кожи её живота над белыми шортиками.

Мне нужно было закрыть глаза, нужно было бежать, не оглядываясь, не оскорбляя её чистоту своим греховным взглядом. Но я был слаб и продолжал смотреть. Как она наклоняется в поисках и надевает эти смешные вязаные носки. Как скрываются под тканью стопы с такими высокими сводами, щиколотки, точёные икры.

Я сгорал в неведомом доселе огне. Я забыл дышать и моргать. Эта картина навсегда останется в моей памяти, словно выжженная на сетчатке глаз — Белла ставит ногу на стул и надевает гольф.

Я видел сотни и тысячи женщин по всему миру. Одетых и нагих, но такой чувственной сексуальности в столь простых движениях мне видеть доселе не приходилось. И я не мог побороть желания, не мог оторваться от картины, что открывалась мне.

Она поёжилась и набросила на себя нелепую длинную вязаную кофту, скрыв наготу. После чего проследовала к окну и захлопнула его.

Она не увидела меня. Нужно было сбежать раньше. Но я не мог. Я был сейчас так близок к раскрытию. Слишком ошеломлён.

С трудом взяв себя в руки, но ещё пребывая в тумане, я спустился, не забывая прислушиваться, и побежал. Бежал, пока ноги не вынесли меня к скалам у моря. Перед глазами по прежнему стояла Белла.

Я опёрся спиной на скалу, вцепившись в неё пальцами, словно пытаясь удержаться на этом свете. Я не хотел думать о Ней так, не хотел марать Её грязными, порочными мыслями, — и не мог.

Я заставлял себя не думать о том, как подхожу сзади к девушке, и отвожу волосы от её плеча, как опускаю руку на белый горячий живот, провожу кончиками пальцев по кромке белья, лаская бархатную кожу. Как трепетно целую изгиб шеи. Моё воображение рисовало её вздохи, то как она прижмётся ко мне спиной, сдаваясь на мою милость. Как я впиваюсь зубами в податливую белую плоть!