Мальчики уже давно изнывали от желания узнать, как же выглядят каннибалы, эти человекоподобные существа, хотя бы издалека или по скупым описаниям столкнувшихся с ними, но все Смотрящие в Ночь, кого они рискнули об этом спросить, лишь мрачно отмалчивались.
– А может, спросишь у своего отца? – как-то спрашивал Ориганни друга. – Он наверняка хотя бы одного-то видел…
– Не могу.
– Почему?
– Мы редко видимся.
– Но вы же живете под одной крышей!..
Ачуда и сам не знал, как так выходит. Со службы Жигалан возвращался, когда Ачуда уже дремал, но стоило ему утром проснуться, как отцовская лежанка уже пустовала. Это можно было объяснить трудностями, что порой выпадали на патруль их большого племени, но все же Ачуда не мог отделаться от мысли, что отец его избегал. А началось это сразу после смерти матери…
– Пришли, – остановился Поднимающий Ветер напротив бревенчатого острога с человеческий рост.
Стена острога, что была обращена к вражеской территории, служила подъемным мостиком через ров – ее опускали и подымали по необходимости с помощью канатов, переброшенных через прогон.
На крыше стоял треножник из огнеупорной глины, в котором все еще дотлевали с прошедшей ночи угли. От острога отходила вдоль рва невысокая изгородь из толстых жердей – по недавнему указу вождя решили добавить препятствий для врагов, желающих тайно пересекать границу, – строительство шло вяло и в свободное от дозора время. Тут же рядом с острогом располагалась костровая яма, выложенная из камней, а над ней бурлил чан с одурительно пахнущей похлебкой.
Смотрящий в Ночь стоял у бреши в изгороди надо рвом и мочился.
– Еще один Ждущий Закат? – крикнул он, повернув голову через плечо. – Не дождешься. Вот эта гора справа над Преющей Впадиной скрывает солнце задолго до его захода.
Ориганни храбро вскинул свой волевой подбородок.
– Я пришел сюда не закат ждать, а нашествия людоедов.
– А их тем более можешь не ждать, – усмехнулся Смотрящий в Ночь и спрятал член в леггинах. – Дубы обращаются в крутой склон, по нему еще надо суметь взобраться… А если кто Преющую Впадину вплавь преодолеет, то я ему сдамся без боя – от такого все равно не спастись…
Поднимающий Ветер расхохотался. Он всегда был щедрым на смех.
– Регола, не дурачь мальчишку…
– А с чего ж мне его дурачить, – удивился Смотрящий в Ночь. – Я только предупреждаю, что это самый скучный пост из всех… Сюда мусорщики разве что приходят помои свои сбросить… Пора бы уже плотиной заняться. Или Могуль захаживает, но он горазд только аппетит портить… К вони здесь привыкаешь, но к Предвещающему Грозу…
– Предвещающий Грозу? – переспросил Ачуда. – Нам не говорили его второе имя.
– Да он и сам о нем не знает. Это мы его так между собой…
– Такое имя звучит достойно, – оценил Ориганни. – Я бы с гордостью его носил.
– Перед кем бы ты его носил, если бы тебя все избегали? Не, Могуль не предвещает грозу. Он и есть гроза, если ему что-то не нравится. А ему всегда все не нравится…
– Нам пора, – сказал Уретойши.
Смотрящие в Ночь схватили друг друга за предплечья и стиснули их – таким был прощальный жест. Но у Ачуды с Ориганни был свой прощальный, а заодно и приветственный знак. Они выбросили руки с зажатыми копьями вперед и звонко соударились ими.
В который раз глаза Ачуды приковали странные рисунки, выжженные на древке копья друга – они были единственным украшением его оружия. А рисование в племени было под строжайшим запретом. Нельзя было вышивать изображения на ткани, рисовать углем на камне или древесине, складывать из веточек образы, нельзя было даже мочиться, выводя струей нечто похожее на символ – одному бедолаге за это воины однажды отхватили кинжалом член, чтобы преподать урок всем остальным.
Дело в том, что помимо Пожирающих Печень племени также досаждали и загадочные Танцующие на Костях. К счастью, этих было намного меньше, но их талант к неожиданным диверсионным ударам держал на ушах воинов и нервировал простых людей изо дня в день. Чуднее всего было разглядывать их трупы – выкрашенные целиком в черные и белые цвета с колдовскими рунами поверх, в уши были продеты обломки трофейных ребер или ключиц, чтобы посрамить Отца. Но, пожалуй, самой странной особенностью их мертвых тел – живыми их брать никогда не удавалось – считались языки. У всех Танцующих на Костях они были вырезаны.
Говорящий с Отцом одно время тщательно изучал их трупы и в попытке вникнуть в мотивы их мародерства пришел к выводу, что дикари верят в магию слов и изображений. Заблудшие души были далеки от представлений об единственном и истинном Отце и долге перед ним и наверняка верили в какие-то глупости вроде призыва темных духов и порчу, но поди да попробуй разубедить животное, которое с детства насильственно утратило возможность к речи и которое бурно реагирует на все, что хотя бы отдаленно похоже на знаки. Деваться было некуда. Нет рисунков – нет и Танцующих на Костях.
Но несмотря на строго соблюдаемый запрет, ночные поджоги вигвамов время от времени все равно происходили. Воины без устали патрулировали окрестность, пытаясь это предотвращать. Однако Смотрящим в Ночь позволялось на свой страх и риск наносить на свои копья гравировки – они все равно находились на границе и были способны за себя постоять, так что Говорящий с Отцом смотрел на эти нарушения сквозь пальцы.
Ачуда с Уретойши приближались к Сосновой Тиши. Воздух здесь был чище, а деревья через ров – гуще. Красно-желтые сосны возвышались, а прогалы между ними, темные и молчаливые даже в дневное время, так и манили, предлагая углубиться в них, чтобы затеряться, забыться и прилечь отдохнуть навечно…
Мальчик судорожно вдохнул тянущийся через ров аромат хвои и влажных листьев. Как же ему не хватало вида зелени… Ему и всем его соплеменникам. Уретойши приблизился к куску изгороди.
– Только взялись ставить ее с парнем до тебя, но много не успели, – посетовал Уретойши.
– А что произошло с ним? – спросил Ачуда, хотя ответ был очевиден.
– Его не стало, – просто ответил ему Смотрящий в Ночь. – Так что со следующего дня продолжим тянуть изгородь вплоть до Открытой Ладони. Да и эту часть еще предстоит скрепить венцами, а я терпеть как не могу их плести… Надеюсь, ты любишь.
Ачуда прислонил свое копье к стене острога, а сам полез наверх. Угли в треножнике сильно отсырели и пахли едкой тоской. Окинув взглядом просторы, он не увидел ничего, кроме одиноких и давно высохших пней. На смену синеве утреннего неба уже пришла сероватая дымка, тянущаяся от карьера, где уже вовсю шло освобождение Отца. Солнце тоже надежно заволокло ей, от чего то стало мутным и чахлым, как глаз мертвой сипухи, но слабее от этого припекать не стало.
– А чем тут заниматься днем?
Уретойши вместо ответа подошел ко рву, развернулся спиной и сделал сальто назад прямо в ров. Ачуда ахнул.
– Как ты теперь выберешься оттуда, мастер?
– В этом и вся игра, – улыбнулся Поднимающий Ветер, поднимая свое копье повыше. Его оружие было обвито змеиной кожей. – А как бы ты выбрался, попади сюда?
Ачуда не задумывался над этим. Он впервые видел ров вблизи.
На глаз можно было предположить, что тот шириной в шесть или семь локтей Арно – такое не каждый сможет перелететь в прыжке, – а стены отвесные и из рыхлой глины, высотой в двух рослых мужчин.
– Я бы шел, пока не наткнусь на пост, и позвал бы на помощь…
– Так не интересно, – отмахнулся Уретойши. – Своими силами бы как вылез?
– Начал бы рыть как можно выше. Земля осыпалась бы, и я б ее утоптал…
– Это все не то… Смотри и запоминай, – велел Смотрящий в Ночь.
Отшагнув для разгона, он бросился на стену, оттолкнулся ногой вверх и выставил копье поперек. Тупой конец уткнулся в глину, а противоположную стену пробороздило острие, пока не застряло от своевременного разворота лезвием. Уретойши повис рукой на древке, что служило ему теперь перекладиной. Аккуратно подтянувшись и взгромоздившись на него с ногами, он снова прыгнул и уцепился за край рва.
