Вот и ответ, которого она ждала. Ответ на вопрос, затаившийся в самой глубине ее сердца в ту ночь, когда пожирательницы душ явились ей. Вопрос, который с тех пор пророс в ней, глубоко укоренившись и пустив во все стороны свои побеги. Теперь он стал еще больше, как дерево во дворе дома Матери и Отца. Алис снова ощутила трепет, охвативший ее, когда пожирательницы душ коснулись ее плеч. Некая нить связывала их, потому что они были подобны друг другу. Эта нить и ее связывала с ними. Она, Алис, была как те существа, что убили ее родителей.

– Так, значит… значит, я… творю зло?

Зверь пристально смотрел на нее, потом открыл пасть, будто хотел зарычать, но вместо звука на Алис подул ветер, прошел сквозь нее, и она почуяла поток воздуха в ущелье, стебли травы и лепестки цветов. А потом Зверь пригнулся к земле и прыгнул. Алис услышала шорох ветвей и скрежет когтей о кору, шелест листьев. Ей показалось, что она заметила на дереве над головой стремительное движение, но Зверь уже исчез.

Вечером Алис отказалась показать Матери руки. Как она объяснит, что на гладкой белой коже больше нет рубцов?

Мать пожала плечами:

– Как хочешь.

Она дала Алис мазь и отправила ее спать, сказав, что посуду вымоет сама.

Лежа без сна в постели, Алис могла думать только о Звере. Она снова вспомнила ощущение непогоды. Быть непогодой – означает приносить зло? Это противоестественно? Но что может быть более естественным, чем ветер? Порывы ветра пронизывали ее прямо сейчас, она чувствовала, как ее закручивает вместе с потоками воздуха. Проходил час за часом, но Алис по-прежнему была далека от сна. Внезапно она услышала тихий стук. Дверь открылась, и девочка увидела Мать с масляной лампой в руке.

– Вставай, дитя, мне нужна твоя помощь.

Алис быстро оделась и вышла. Мать, уже закутанная в шаль, ждала возле двери с лампой в одной руке и с корзинкой – в другой.

– Идем.

Они двинулись по затихшей темной деревне, но Алис знала, куда они направляются. Свет горел только в одном доме – там, где хворь не давала людям заснуть. В качестве повитухи Мать часто вызывали посреди ночи, и Алис всегда знала, когда такое случалось, потому что на следующее утро лицо у Матери было серым, а круги под глазами наливались фиолетовым, как лаванда, цветом. В эту ночь Мать впервые разбудила Алис.

В освещенном доме жили Прайсы. Мэри Прайс накануне родила мальчика. Мать не вызывали на роды. Вместо нее пригласили другую повитуху – так захотела родня роженицы. А вот теперь понадобилась Мать. Это значит, что мистрис Прайс стало хуже. В деревне люди водили дружбу с разными повитухами по разным причинам, но Отец говорил, что в самую тяжелую минуту всегда звали на помощь Мать.

Ночь была почти прохладной, но в доме, куда ступили Мать с Алис, стояла невыносимая духота. В очаге горел огонь, окна были плотно закрыты. Алис в своем шерстяном платье сразу же вспотела. Мать задула свою лампу и присела за стол на кухне, где сидел брат Прайс – простоватый мужчина с редкими светлыми волосами. Бледное лицо его выражало испуг. Сестра Мэри, на вид одних лет с Инид, качала новорожденного. Младенец беспокойно хныкал.

Мать внимательно оглядела комнату:

– Где Мэри?

– Наверху, – ответил брат Прайс сдавленным голосом.

– С ней там наша мама, – добавила сестра молодой женщины.

– Младенец должен быть с матерью. Сара, отдай маленького Алис. А потом потуши огонь и открой окно.

Сара колебалась, но Алис сама забрала у нее младенца. Он был маленький и тяжелый. Алис заглянула в широко раскрытые серо-карие глаза, перевела взгляд на крошечный открытый ротик. Новорожденному было неуютно в том месте, куда его вытолкнули, уж слишком резкий и яркий здесь свет.

– Мама говорит, окна должны быть закрыты, чтобы бесы не влетали, – вставила Сара.

Она сложила руки на груди и посмотрела на брата Прайса. Он взглянул на Мать и промолчал. Алис показалось, что там, где он сидит, на самом деле пусто. Как будто мужчина оставил вместо себя восковую фигуру, а самого его здесь нет.

Мать покачала головой:

– Здесь нет бесов, дитя. Делай, как я говорю. Алис, пойдем со мной.

Мать повела девочку в одну из двух расположенных наверху комнат, ярко освещенную. Там тоже горел огонь, и окна были плотно закрыты. Мать поставила на пол корзину и взяла у Алис ребенка. Мать ничего не сказала, только бросила на девочку взгляд. Алис без слов поняла его значение, подошла к очагу и затоптала огонь, а потом распахнула окно. Свежий воздух подул на лицо, принося блаженство.

Мать как-то сказала Алис, что у смерти особый запах. Алис видела достаточно мертвых и умирающих животных, чтобы понимать, о чем речь. Это был сладковатый запах гниения, как у протухшего мяса. Но сейчас в комнате не пахло смертью. Здесь стояла вонь несвежего дыхания и немытого тела. Мэри лежала на подушках, потная и раскрасневшаяся. Мать, держа младенца одной рукой, другой откинула одеяло. Она обращалась с молодой женщиной, как с ребенком, издавая утешительное воркование, почти напевая.

– А теперь сядь, дитя. Сейчас ты будешь кормить своего малыша. – Она развязала ленточки на ночной рубашке Мэри и пощупала ей грудь: – Ага, молоко пришло, дитя. И твоему мальчику нужно поесть. Давай-ка.

Младенец как будто почувствовал запах молока и от хныканья перешел к требовательным воплям. Но как только Мать прижала младенца к груди Мэри, мгновенно наступила тишина. Мэри ослабевшей рукой погладила сына по головке. Алис старалась не смотреть на нее. Непонятно, выздоровеет ли больная. Мать говорила, что жар после родов – плохой знак. Алис хотелось думать, что Мэри не умрет. Это ужасно для ребенка – остаться без мамы. Часто, когда молодая мама умирает, ребенок вскорости отправляется за ней.

Мать повернулась к мистрис Джонс, матери Мэри:

– Сестра, ты, похоже, выбилась из сил. Предоставь все мне. Иди вниз и поспи. Я не оставлю твою дочь. Тебе сейчас нужно отдохнуть.

Казалось, мистрис Джонс вот-вот упадет, но она попыталась возражать.

Мэри сказала:

– Все в порядке, мама. Мне уже лучше.

Алис усомнилась в ее словах, но мистрис Джонс очень хотелось поверить дочери. Она поцеловала Мэри в лоб и погладила внука, а потом тихо, как тень, выскользнула из комнаты.

– А теперь, Мэри, – сказала Мать, – слушай меня. Ты нездорова, и я могу помочь, но ты должна делать то, что я скажу. Сейчас ты как следует накормишь ребенка и отдашь его Алис. А нам с тобой предстоит работа.

После того как младенец насытился и уснул, Алис села вместе с ним на табуретку в углу комнаты и стала наблюдать. Первым делом Мать стащила с Мэри мокрую от пота ночную рубашку и опытным жестом провела руками по животу молодой матери, все еще вздутому после беременности. Алис больше не отворачивалась. Матери не нужна ее помощь, поняла она. Все это Мать делала уже много раз. Она привела Алис сюда, потому что хотела обучить приемную дочь своему ремеслу. И Алис окажет ей услугу, если будет сидеть тихо, смотреть и запоминать.

Мать вытащила из корзины небольшой, завернутый в ткань предмет, перевязанный бечевкой, и потрепала Мэри по плечу:

– Сейчас я дам тебе чаю, и ты выпьешь его. – И вышла из комнаты.

Мэри взглянула на Алис, и девочка в ответ улыбнулась. У Мэри было нежное округлое лицо. Она едва ли выглядела старше своей сестры.

Алис поднялась с места:

– Хочешь посмотреть на сына?

Мэри кивнула, и Алис поднесла младенца матери и положила ей на руки. Стоя рядом с Мэри, она ощутила исходящий от нее жар. Мэри не пылала, нет, но все же ее лихорадило. Алис приложила руку к животу Мэри, точно так, как делала Мать. Жар шел изнутри, Алис чувствовала его, как чувствовала кровь в венах Мэри и воздух в ее легких. Но было что-то еще. Постороннее. Сгусток болезни. Алис ощутила его пальцами и с удивлением поняла, что могла бы добраться до него, вырвать из тела Мэри – и болезнь уйдет.

– Алис? – На нее смотрела Мать.