Сколько времени Алис так простояла, положив ладонь на живот молодой матери?

– Все хорошо, мистрис Аргайл. У малышки легкая рука.

– Что есть, то есть, – согласилась Мать. – Алис, возьми ребенка.

Алис сделала, как ей сказали. Мать поднесла чашку с чаем к губам Мэри и велела ей выпить все до дна. Чай источал запах загнивших листьев, и Алис чуть не вырвало. Мэри сморщилась, но проглотила напиток полностью.

– А теперь, Мэри, – сказала Мать, – вставай.

– Но, мистрис Аргайл, – возразила Мэри, – я даже сидеть могу с трудом.

– Ты можешь встать и встанешь. Когда начнутся схватки, тебе захочется стоять на ногах. Мы сейчас походим по комнате, пока из тебя не выйдет то, что должно выйти. – Мать посмотрела на Алис: – Это послед, дитя. От него надо избавиться, иначе внутри начнется гниение. Из-за этого и жар. Ты ведь хочешь поправиться, Мэри? Так что поднимайся и сделай все так, как надо, чтобы, когда твой сын проголодается и начнет плакать, ты была готова его покормить.

Через час все закончилось. Мэри, закусив губу, тужилась и продолжала ходить по комнате. Иногда она приседала. Скоро по ногам у нее потекла кровь, и Мать собрала в тряпку вышедшую из роженицы массу. Мэри заплакала.

– Теперь все хорошо. Теперь все будет хорошо, – повторяла Мать, обнимая Мэри.

Она взглядом подозвала Алис. Когда девочка подошла, Мать забрала у нее ребенка и передала молодой матери. А потом обхватила обоих руками, как будто хотела удостовериться, что Мэри не уронит младенца.

Алис приложила руку к животу Мэри. Прикосновение было таким легким, что она едва ощущала ладонью тонкую ткань ночной рубашки. Под пальцами билась теплая кровь, дыхание было ровным. Внутри не осталось ничего лишнего, все было правильно. Она подняла взгляд на Мать и увидела, что та тоже смотрит на нее. Рука Матери легла на ладонь Алис.

– Теперь вот что, – заговорила Мать. – Если вас спросят, одну или другую, что за чай я давала Мэри, скажете, что я заварила ромашку. Ничего другого, только это. Просто успокаивающий чай из ромашки.

Ночью Алис постоянно просыпалась, но, когда она встала утром и отправилась помогать Матери готовить завтрак, она даже не смогла вспомнить, что ей снилось. Но она точно знала, что видела сны. Отдельные картинки вспыхивали в сознании: плачущие младенцы, залитые кровью ноги, скрежещущие клыки Зверя. А еще ветер и дождь в волосах. И ощущение, что она во сне лезла на дерево. Чувство было настолько ярким, что Алис чуть не подумала, что это воспоминание, хотя такого не могло быть. Разве она хоть раз в жизни так поступала? Никогда. Девочки не лазают. Тем более на деревья.

Позавтракав овсянкой со сливками и медом, Отец ушел, как обычно, работать в столярную мастерскую. Мать усадила Алис зашивать его рубашку, добавив:

– Когда закончишь, мы пойдем с тобой в лес. Возьми с собой нож.

Алис замерла с иголкой в руке.

– У меня его больше нет, – произнесла она.

Алис очень любила свой нож; если уж говорить начистоту, любила даже больше куклы, оставшейся в Гвенисе. Ей нравилось ощущать в руке его тяжесть. Он так подходил ей по размеру! Отец сам выточил для ножа рукоятку.

Мать посмотрела на нее испытующим взглядом:

– Что ты хочешь этим сказать – больше нет?

– Наверное, я забыла его вчера в лесу. – Эта ложь не была ложью. Алис научилась искусно придумывать такие ответы.

– Ну что ж, тогда мы поищем его, – отозвалась Мать.

Алис подняла взгляд, собираясь сказать, что пойдет искать сама. Что угодно, лишь бы избежать пристального внимания Матери. Но тут дверь отворилась, и вошел Отец. Его черный, покрытый пылью силуэт резко выделялся на фоне утреннего солнца.

– Нас вызывают на собрание в молитвенный дом, – сообщил он. – Всех.

По дороге он объяснил им с Матерью, что старейшины приняли решение по поводу будущего деревни и нашли способ спасти ее от участи, постигшей Гвенис.

Деревенские набились в молитвенный дом; мужчины и мальчики разместились с одной стороны, женщины с младенцами и девочки – с другой. Длинные скамьи без спинок были заняты полностью. Верховный старейшина сидел перед паствой в широком кресле, справа и слева разместились остальные старейшины. Верховный был самым высоким и широкоплечим из всех, и Алис подумала, уж не выбирают ли главу деревни по росту.

Когда все расселись, два крепких юноши, как две капли воды похожих на верховного, закрыли входные двери. И тогда глава общины встал.

– Мы, старейшины, спрашиваем себя, – начал он, – что такого могли совершить люди в Гвенисе, раз Добрый Пастырь лишил их Своего покровительства? Отчего Он покинул их и позволил волкам, исчадиям Зверя, и пожирателям душ наброситься на Его стадо? Кто навлек на них зло?

Среди деревенских послышались шепот и бормотание. Над залом зашелестело слово «ведьма». И еще «пожиратели душ». Алис чувствовала, что сощуренные глаза со всех сторон уставились на нее и на других детей Гвениса. Она вспомнила о предупреждении Паула никогда не рассказывать о пожирателях душ. Что бы он сказал теперь, если бы она поведала ему о Звере? Вероятно, бросился бежать прочь, подальше от нее. Даже Паул испугался бы ее теперь. Алис охватило отчаяние. Она уже научилась лгать без лжи, но никогда ей не удастся по-настоящему хорошо притворяться, никогда она не сможет уклониться от содеянного. От того, что видела и чему не помешала произойти. И правда прорвется и со зловонием выйдет наружу, вытечет из нее, как мякоть сгнившего изнутри плода.

Верховный старейшина поднял руку ладонью вперед, и деревенские затихли.

– Ответ, друзья мои, состоит в том, что мы ничего не знаем. Мы не знаем, что произошло в деревне Гвенис. Но сами мы обязаны сохранять бдительность. Мы должны зорко и неусыпно следить за проявлениями гордыни, блуда, уныния и чревоугодия.

В голове у Алис началось брожение от этих странных слов, не имевших для нее никакого смысла. Она знала, что чревоугодие – это когда слишком много едят. Ей приходилось слышать, как папа не раз называл верховного старейшину Гвениса обжорой. Глава ее родной деревни, крупный мужчина с большим животом, ухитрялся появляться у них на пороге всякий раз, когда мама пекла пироги.

Мамины пироги… В этом году черничных пирогов не будет. Правда, будут яблочные. То есть могли бы быть. Алис рывком вернулась к реальности. Она понятия не имела, печет ли Мать пироги. Ни малейшего.

Верховный старейшина тем временем продолжал свою речь:

– Мы должны возносить благодарности за то, что Зло, обрушившееся на бедных людей Гвениса, обошло нас стороной. Пастырь счел нас достойными Его заботы. Он осудил нечестивых и пощадил достойных.

Вихрь гнева, как уже не один раз бывало в таких случаях, заклубился внутри у Алис. Эти люди думают, что ее родители были плохими. Но она-то знает, что мама с папой хорошие. Это она, Алис, плохая. Девочка, которая бродила ночью и позволила пожирательницам душ пройти мимо нее. Которая сочла их красивыми. И которая покорно отдала нож Зверю, вместо того чтобы вонзить лезвие в его плоть по самую рукоять, как, несомненно, сделали бы эти добрые люди – жители Дефаида. А она, вместо того чтобы насторожиться из-за запаха дождя, исходившего от Зверя, позволила убаюкать себя, успокоить щекотными прикосновениями его языка.

– Но нельзя полагаться только на покровительство Пастыря, – говорил меж тем верховный старейшина. – Мы должны показать Ему, что достойны Его заботы. Мы отгоним гнусных тварей – исчадий Зверя, построив вокруг Дефаида высокую деревянную Ограду.

В ответ послышались гул голосов и перешептывание.

Верховный старейшина снова поднял руку:

– Я знаю, братья и сестры, знаю. Вы хотите спросить, как это сделать. Мы уже начертали на бумаге наш замысел. Каждый мужчина и каждый юноша Дефаида внесет свою лепту в выполнение нашей задачи. У старейшины Майлса уже готова карта новой, огражденной деревни Дефаид. Всем тем, кто окажется за пределами Ограды, придется переселиться. Да, вы покинете свои дома и построите новые, внутри Ограды Дефаида. Но взамен этой незначительной жертвы вы обретете безопасную жизнь у Пастыря за пазухой. Подумайте о страданиях, обрушившихся на Гвенис. Это предупреждение всем нам. Жители Гвениса приютили у себя Зверя, неведомо как, и встали на ложный путь. Да не ждет нас участь заблудших овец!