Это было таким даром — находиться рядом с ней, но в то же время изнуряющей пыткой — видеть, что с ней происходит. Успокаивать Гермиону и укладывать спать стало для него привычкой, хватило одного раза, чтобы ему это понравилось.

Но вот самому спать не хотелось. Было только стойкое желание уснуть и не проснуться, ведь вслед за пробуждением приходило осознание: время на исходе, совсем скоро в ней будет жить кусок обугленной души Тёмного Лорда. Его Гермиона была такой беспомощной и напуганной, а он ничего не мог с этим сделать.

Драко испытывал к ней то, что раньше позволял себе чувствовать только к родным. А какой смысл был в этих чувствах, если они не уберегали никого? Он любил Нарциссу, но она не была в безопасности. Теперь он полюбил Гермиону, и что? Малфой каждый вечер укладывал её спать после истерики и очередного ужаса.

Я сделаю всё, чтобы она была в безопасности.

Это было такой очевидной ложью, что становилось тошно. О какой безопасности Драко мог твердить, если Волан-де-Морт был первым существом во всем мире, которое отрицало безопасность как таковую. Живое воплощение ужаса, ненависти, боли и опасности.

Грейнджер не заслуживала такой судьбы, не заслужила бед, с ней произошедших. Малфой не заметил за своими раздумьями, как в спальне появилась Нарцисса. Миссис Малфой встала позади сына и наблюдала за тем, как он не отрывал взгляда от спящей девушки.

— Поговорим? — тихий голос Нарциссы обратился к Драко. — Пусть она отдыхает.

Он молча вышел за матерью, мысленно пожелав добрых снов Гермионе. Если вообще возможно в её случае видеть добрые сны. Но Драко отчаянно хотелось верить в то, что хотя бы такая роскошь ей позволена — быть счастливой в мире Морфея.

Нарцисса не стала зажигать свет и в полной темноте плавно опустилась за стол. Вот до такого докатилась их жизнь. Общение посреди ночи в ненавистной гостиной, без света. Драко сел напротив матери и с лёгкостью рассмотрел материнские глаза в кромешном мраке Мэнора. Она волновалась.

Нарцисса переживала маленькую смерть каждый раз, стоило ей узнать, что Лорд пытал Драко. Миссис Малфой давно перестала спрашивать его о том, что произошло и за что он был наказан. И Драко так было легче, если их положение можно было назвать лёгким. Эта семья канула в настоящую бездну. Для полной картины не хватало только Люциуса, виновного в несчастьях, что переживает их семья.

— Что случилось? — начала Нарцисса. — Ей стало хуже?

— Она увидела, как я разговариваю с ним. Её это напугало.

— Гермиона никогда не оправится в этом доме. Ей не станет легче, пока Мэнор кишит Пожирателями, пока Лорд пытает неугодных слуг посреди гостиной.

— Что ты предлагаешь?

— Поговори с Лордом о том, чтобы тут больше не появлялись его прихвостни. Если ему так важно, чтобы с девочкой было все хорошо — пусть прогонит их. Меня они не слушают. Сегодня она увидела, как он… — Нарцисса замялась. — … пытает тебя, а завтра увидит, как тут кого-то убивают. Думаешь, это поможет ей восстановиться?

Конечно, мать была права. И Драко не хотел думать о том, что станет, если Гермиона увидит в поместье труп. Всё уже давно ушло на второй план, перед его глазами остались только эта девушка и Нарцисса. Хозяйка Мэнора, в отличии от гриффиндорки, хотя бы не теряла рассудок и твёрдо стояла на своих двух. Драко хотел, чтобы Гермионе стало легче, но он на подсознательном уровне оттягивал этот момент, оберегая каждую минуту, когда она была рядом. Он хотел ей помочь, хотел сделать её жизнь, пусть даже подобие на таковую, чуть лучше.

— Что ты к ней чувствуешь? — Нарцисса не отрывала взгляда от сына. — И не смей сейчас лгать мне, Драко.

— Я не знаю, какое слово сюда лучше подойдет.

Это было правдой. Малфой не знал, что это было: любовь, привязанность, жалость. А вот его сердце знало, что это было всё вместе. Все светлые чувства, на которые он был способен, сплелись воедино и были направлены на гриффиндорку. Она пробуждала всё самое светлое, что могло ещё жить в его израненной душе.

— Он знает?

— Да. И он знает, как этим воспользоваться, — на этих словах Драко еле сдерживал свой гнев. — Он уже высказал, что думает по этому поводу.

— Ты помнишь, как впервые рассказал мне о мисс Грейнджер? — голос Нарциссы наполнился теплотой, возникающей, когда человек погружается в хорошие воспоминания.

— Твои истории о ней всегда вызывали у меня улыбку.

— Не помню, если честно.

— Неудивительно, — леди Малфой звонко засмеялась, что было очень непривычно для стен Мэнора. — Это был твой первый год обучения в Хогвартсе. Ты тогда приехал на Рождественские каникулы и в первый же вечер потратил несколько часов на рассказы «о заучке и зануде Грейнджер», чем не на шутку утомил отца. А потом ты попросил нашего садовника посадить в теплице белые розы. Помнишь?

— Я попросил? Ты ничего не путаешь, мама?

— Нет, я ничего не путаю. Ты подошёл ко мне и прошептал на ухо, что эти розы ассоциируются у тебя с одной знакомой и, когда первые бутоны наконец-то распустились, то ты ещё тише признался, что говорил о мисс Грейнджер. Ты взял с меня слово, что это останется в секрете между нами и Люциус об этом никогда не узнает, — Нарцисса тяжело вздохнула. — А потом ты стал больше времени проводить с отцом и попадать под его влияние. Идеалы погубили твою детскую наивность и искренность. Ты перестал делиться чем-то личным, начал постепенно отдаляться.

В голосе Нарциссы грусти было с головой. Подобные разговоры стали огромной редкостью. Малфой-Мэнор больше не был домом счастливой семьи, он был укрытием для несчастных людей. Ведь никто из Пожирателей, которые каждый день бывали в поместье, не был счастлив. Семейное имение стало пристанищем отвергнутых, одиноких и обозлённых волшебников и ведьм. Однако внезапное откровение леди Малфой заставило вечно хмурого Драко улыбнуться.

Он так давно не вспоминал детство, потому что такие воспоминания сразу же отравлялись смертоносным запахом Войны. И снова Грейнджер стала причиной каких-то давно забытых эмоций. Где-то глубоко под слоем пыли всплыли фрагменты из детства, его первый год в школе.

Ну как? Как можно быть такой всезнайкой, такой надоедливой и правильной?

Драко смотрел на радостных гриффиндорцев, сидящих за своим столом и что-то усердно обсуждавших. И снова все вокруг увлечённо слушали эту девчонку, эту маленькую ведьму Грейнджер. Она опять что-то вычитала и делилась со своими друзьями.

Драко рассказывал отцу и матери о том, как его до глубины души возмущает эта противная девчонка. Но вместо красивой ёлки в гостиной Мэнора, он видит гриффиндорский стол и её в окружении сокурсников.

— Мама, — от волнения голос ребёнка брал верхние ноты. — Она перечитала все книги, до которых смогла дотянуться. Она вечно задерживает их у себя, а я тоже хочу их читать. Она всё время выкрикивает на уроках, всё время тянет руку. Эта Грейнджер… эта Грейнджер… Мама, она так сильно бесит меня!

— Ну-ну, дорогой, — Нарцисса засмеялась. — Неужели эта девочка такая несносная? Тебе не кажется, что ты слегка преувеличиваешь?

— Нет! — выкрикнул белокурый мальчишка. — Ты просто не видела её. Никаких манер! А внешний вид? Такое чувство, что никто не учил держать расчёску в руках! А духи? Мама, от неё просто за километр несёт какими-то сладостями. Это похоже на сахарный сироп или что-то приторно сладкое. Ну, или она просто между занятиями заталкивает в себя леденцы из Хогсмида.

— И всё же мне кажется, что ты утрируешь, милый.

— Хотя нет, это точно не леденцы, — продолжал Драко, не обращая внимание материнскую реплику. — Она не любит их. Она из сладостей любит только тёплое овсяное печенье. Ещё она любит мятный чай с долькой лимона и без сахара. А этот идиот Поттер вечно тычет ей кофе, а Уизли так вообще поит тыквенным соком. А Грейнджер не любит тыквенный сок.

Драко не заметил или не смог растолковать взгляда Нарциссы. Он замолчал на несколько минут, а потом подошёл ближе к леди Малфой и потянулся к ушку: