— Что тут непонятного? Вы умерли. Ты мне скажи, где вы теперь.

Билл глянул на него. Роберт поднял бровь.

Умерли, да? Мертвы, как Бела Лугоши[4]?

Он обернулся. И едва не кольнул носом стену.

Позади них не осталось ни тумана, ни свободного пространства. На гангренозного цвета обоях болтались картины — тарелка гнилых фруктов, мясное блюдо с личинками, заплесневелый пирог.

Билл поглядел на рисунки исподлобья.

Если мальчик не расслабится, к двадцати годам заработает себе первый стежок морщин. Как раз рядом с хорошеньким шрамом на правой брови.

— Все верно, — сказал бармен — губы у него не смыкались, и говорил он со змеиным — с-се ерно — присвистом. — Вы двое умерли на Хэллоуин, когда у вас впереди вся жизнь. Сколько тебе, сынок?

Указал на Билла. Тот зашипел — не ваше дело.

— Ладно. Что бы это ни было, — Роберт еще раз обвел бар рукой. — Театр или тематический клуб. Мы не ваша аудитория. Так что…

— Погоди. Мальчишка живой.

Лаверн грузно спрыгнула со стула — за ней с одежды взметнулась пыль.

Она подошла к Биллу и наклонилась. Принюхалась? Тот отшатнулся.

— Живой.

— Еще один дурак, — фыркнул бармен. — А этот?

Лаверн повернула голову к нему. Кожа на шее натянулась, словно вот-вот лопнет. И пахло от нее старым одеялом.

Роберт попытался не смотреть на то, как двигается в дыре за щекой ее язык. И, конечно, пялился только туда.

— Не знаю, — Лаверн прищурилась. — Не знаю. Не знаю.

— Как это? — он усмехнулся. — Я чувствую себя живым.

И отступил-выгнулся из-под ее мертвецкого взгляда.

— Чувствует он, — Лаверн цокнула языком.

Билл шагнул вперед — вампирский плащ ухнул за ним.

— Я ищу кое-кого. Вы можете мне помочь?

На него Лаверн посмотрела почти доброжелательно. Хлопнула по пустому стулу рядом с собой.

— Рассказывай.

— Начинается, — бармен закатил глаза.

Садиться Билл не стал. Кашлянул, поправил завязки на шее.

Роберт облокотился о барную стойку. Бармен плеснул перед ним бокал и жестом предложил налить.

А чего отказываться? Какая польза от трезвой башки?

— Мой брат умер три года назад, — начал Билл. — Вы могли…

— А-а-а, мертвый брат, — протянул Роберт.

Все — даже молчаливые посетители и бармен (и тем более — вот-черт-зря-он-это-ляпнул — Билл) — уставились на него.

Ладно, возможно, он придурок.

Как странно — иметь личность и не знать, на чем она выстроена.

Роберт виновато улыбнулся, махнул рукой — не обращайте на меня внимания — и запер себе глотком рот на замок.

Виски напоминал тлеющий костер из прелого дерева. Но кто обещал, что жизнь после смерти будет приятной? Все псы попадают в рай, да. У людей только с этим сложнее.

— Вы могли его видеть, — тихо сказал Билл. — Моего брата зовут Дж-джордж. Он умер три года назад в октябре. Ему б-было восемь. У него русые волосы. И карие глаза.

В глазах самого Билла мелькнула очень трогательная надежда. Роберт прикрыл губы стаканом и улыбнулся. Парень мило говорил о брате. Кусался при любой возможности, но словно клыками и когтями оберегал себя и свою печаль.

Такие вещи способны покорять сердца.

А у него, похоже, никакой обороны — ни крепостной стены, ни рвов. Не хватило ума выстроить или это от беспамятства? На «чистый лист» расфантазировался о первом встречном?

Как будто ответ имеет значение.

Как будто ответ имел бы значение, даже если выбросить десять с лишним лет между ним и Дракулкой.

Билл, наверное, мечтает о том, как трахнет свою подружку на выпускном (а если раньше, еще лучше — получит дополнительные очки на невидимой доске почета — той, что на самом деле важна для старшеклассников). Но от него хотя бы не веет респектабельным пригородом или христианской брошюрой — местами, где все зло в мире от готов, лесбиянок и спидозных гомиков.

Да и если ты умер, поздно думать о красивых мальчиках. Чудно сложенных под умелые руки — чтобы осторожно гладить тонкую кожу, оберегать худощавые плечи. И ни за что не причинить вреда.

Хрупкий, милый и заботливый. Как обидно — встретиться после смерти.

Лаверн помотала головой.

— Извини, сынок. Не помню его. Когда умираешь, память ни к черту.

— Я слышал, если прийти в этот замок на Хэллоуин, можно попасть в мир призраков, — продолжил Билл. — И я п-подумал, что могу найти здесь своего брата.

— Само собой. Он в очереди.

— В очереди?

— А ты как думал? Людей становится больше. В жизни приходится стоять в очередях и после смерти тоже.

— Но куда очередь в-ведет?

— Пока сам не попадешь, не узнаешь.

— Ладно, — Билл зажмурился и помотал головой. — Мне все равно. Где она?

Лаверн указала на дверь справа от барной стойки. Роберт готов был поклясться, что минуту назад там тоже была пустая гангренозная стена с гнилыми картинками.

Пламя из-под ног Билла не сверкнуло, но медлить он не стал. Взялся за ручку, дернул на себя. Как вдруг один из посетителей схватил его за плащ.

Дверь раскрылась перед ним сама. И Билл замер.

Не вставая, Роберт наклонил голову. Уставился в коридор. Прямой, со множеством дверей и поворотов, но совершенно пустой. Вел, вел, вел — так далеко, что стены, пол и потолок слились, слиплись вдалеке.

Роберт сел ровно, пока от бесконечности не закружилась голова.

Бармен достал из-под стойки жестянку. Та лязгнула по столешнице, и из нее вылетели металлические жетоны. Как военные, только с номерами вместо имен.

— Да погоди ты, — Лаверн отодвинула жестянку и обратилась к Биллу. — Если выйдешь в этот коридор, больше не вернешься. Это только для мертвых.

Билл глянул на нее, глянул на дверь — почти с обидой. Похоже, мальчик стал осознавать, что выставил себя доверчивым мальцом на потеху этим хэллоуинским чучелам.

Но ведь потерю воспоминаний хэллоуинской шуткой не объяснишь, так? Это же не «пни меня», которое в средней школе цепляешь на рюкзак дохляку-заучке.

— Вернись, — Лаверн подозвала Билла жестом. — Джон, давай сюда тарелку с леденцами.

— Я не за леденцами сюда пришел! — возмутился Билл. — Я не дурак. Коридор — это иллюзия. Пр-росто посмейтесь надо мной. И я пойду.

— Ты хочешь увидеть Джорджа или нет?

— Придется поспешить, — заметил бармен. — У тебя время до рассвета.

— Слушайте, — Роберт поднял руку. — А если все берут номера и ждут чего они там ждут, что здесь делаете вы?

Лаверн покопалась в карманах истлевшего платья и достала жетон. Он прочел номер.

— Двадцать два миллиона двести тысяч двадцать семь?

— Не повезло, — ответила она. — Вот и встречаем таких, как вы. Пианист еще был, но с тех пор, как пришел его номер, стало совсем плохо.

— Что за тупая система?

— Ты когда-нибудь пытался получить пособие по безработице?

Да откуда ему знать?

Вряд ли. Не похож он на того, кому необходимо пособие.

— Это еще хуже, — сообщила Лаверн. — Я умерла, пока ждала ответ.

Роберт выдохнул и сделал глоток прелого виски.

Бармен, Джон, бросил в его сторону понимающий взгляд — и так каждый день, приятель, каждый долбаный.

— Хватит жаловаться, Лаверн, — сказал он. — Вот твои леденцы.

На дне стеклянной тарелки перекатывалась пара конфет — мелочевка из тех, что получаешь на подушках в отеле.

Билл сжал кулаки.

— Ну? — Лаверн подтолкнула его. — Кошелек или жизнь?

— Что это такое? — крикнул он.

— Твой билет к Джорджу и обратно домой.

Роберт отставил стакан. Домой? В некотором смысле воспоминания — это тоже дом. Может, если подыграть им, он уйдет с этой вечеринки мертвецов раньше, чем к нему прилипнет та дурацкая песня[5]?

И Биллу не помешает компания. Когда в финале розыгрыша посмеются над ними обоими, парню будет не так обидно.

— Я возьму.

Он протянул руку к леденцам. Лаверн выдернула тарелку из-под носа — очень резво для мертвой женщины.

— Мы даже не знаем, жив ты или нет.

— Если мертв, к живым вернуться не сможешь, — добавил бармен.