И он в это ввязывался.
Но подошвы кед — сбежать-куда-подальше — не загорелись. Наоборот. Знал ведь настоящего Роберта.
Подбил его вернуться. Вроде как теперь связал себя с ним. Читал о подобной китайской традиции — если спасаешь кому-то жизнь, становишься за него ответственным. До этого утра считал ее полнейшей глупостью. А теперь отчасти понимал.
Может, если получится приятеля-музыканта вытащить, и в себя поверит.
Беверли погладила Роберта по виску. Рану чуть выше закрывал бинт, по-больничному аккуратно приклеенный пластырем.
— Сильно болит?
— Терпимо.
— Отдыхай. Хорошо?
Он моргнул в ответ с легким кивком, и она убрала волосы, упавшие ему на лицо.
— Я могу оставить тебя на час?
— Иди. Мы с Биллом тебя подождем.
Беверли покосилась на него.
— Точно? — спросила у Роберта.
— Точно.
— Я с телефоном. Звоните.
— Спасибо тебе.
Он обнял ее. Все еще будто в тумане, но теперь обеими руками. Беверли улыбнулась теплее — у обоих улыбки открытые, располагающие. Везет, если они предназначены тебе. С такими веришь, что все получится.
— Ник тоже скоро вернется с лекарствами и твоими вещами.
— Прости меня, Бев, — повторил Роберт.
Она промолчала, кивая самой себе.
И Билл понял — словно вдруг стал проницательнее, что словами ее прощение не заслужить. Для нее, как и для его родителей, за ночь ничего не изменилось. Разве что в худшую сторону.
Но кое-что радовало. Возвращало хитрую улыбку на лицо и притупляло неловкость и страхи.
Они с Робертом вновь останутся одни.
Этого он ждал. А жизнь становится немного лучше, когда тебе есть чего ждать и есть куда идти.
***
The Cure — The Lovecats
— Как ты?
Билл перебирал ему волосы. Избегая ушиба, переспрашивая, не больно ли. Другую руку положил на грудь — словно отпечаток их сновидческой близости.
Голова какая-то глупая, медленная, оглохшая. Большего, чем кровать в сумеречной тишине, сбившееся одеяло под спиной и касания пальцев осмыслить не мог.
К горлу привкусом медикаментов подкатывала тошнота. Как если уверен, что блевать не будешь, но и поесть не получится. Нервы еще плескались в больничном метадоне{?}[Метадон — синтетический лекарственный препарат из группы опиоидов, применяемый как анальгетик.]. Ко встрече с новым обезболивающим готовились.
Ничего из «реальности» со столкновения до утра не помнил.
Когда стал расспрашивать, медсестра сообщила, что в больницу его привезли в сознании. И позже он не отключался, только реагировал не сразу. Задавал ей утром столько вопросов, едва способных слетать с языка, что она, наверное, решила, что у него приступ. Хорошо хоть, галоперидол{?}[Галоперидол — антипсихотик. Применяют при маниакальных состояниях, алкогольных психозах, шизофрении и других заболеваниях, сопровождающихся галлюцинациями и психомоторным возбуждением.] не вкололи.
— Роберт? — тихо позвал Билл. — Ты как?
— Бывало и хуже.
— А Беверли… Ты с-сейчас на чем-то? Я имею в виду, что ломка в таком состоянии, наверное, п-плохая идея.
Уже начинал разбираться в его проблемах.
— Бев и Ник в курсе. Не будут же они меня пытать. Я надеюсь.
Билл усмехнулся.
Он положил ладонь ему на запястье.
— А ты все помнишь? — спросил Билл.
— Вроде да.
— Ну а то, что мы…
— Тоже.
Достижение торчка. Помнил каждый раз, когда с кем-то спал.
Билл погладил его по шее. Задерживался пальцами — наверняка нашел свежие воронки{?}[Воронка — след от укола.]. Конечно, он ведь знал другого Роберта.
— Не то, что ты ждал, а?
— Ничего. Ты п-поправишься, и все будет хорошо.
— Я рад, что ты пришел, — сонно признался он.
— Не мог не прийти!
Говорил негромко, но казалось, будто Билла подключили к полному стэку{?}[Полным стэком в музыкальном сленге называется комбинация из «головы» (гитарного усилителя) и нескольких «кабинетов» (сет динамиков).] и ударили им — самим стэком — по голове.
Он поднес руку к губам.
— Т-с-с-с. Я обожаю твой голос. Но т-с-с-с.
— Прости.
— Я брошу, — пообещал он. — Точно. Клиника. «Двенадцать шагов»{?}[Программа, объединяющая людей для совместной борьбы с зависимостью.].
— Бросишь, — подтвердил Билл.
— Нет. Нет. Не «Шаги». Забудь.
Только не эта религиозщина. Он же засмеется на втором шаге про «высшую» силу и испортит всем встречу{?}[Второй шаг звучит так: «Признать, что высшая сила (в какой бы то ни было форме) способна оказать помощь». Получается игра слов «higher power» — высшая сила и «high» — состояние наркотического кайфа.
И хотя технически программа подразумевает любую форму высшей силы, часто обращается именно к Господу, каким его видит христианство.].
Да и слушать других не хотел. Наслушался уже и наподдерживался — у самого-то в окружении тоже одни торчки. Прекрасно понимал Ника и Бев.
Те тревожились, что после травмы станет хуже. Привыкнет к новым таблеткам, и боль в голове и плече не уйдет. Тогда шансов слезть никаких.
Сам переживал. Если не получится сейчас, наверное, никогда бросить не сможет. Да и будет ли смысл?
На последнем отходняке не выбирался из квартиры неделю. Три дня не ел. На второй день отнялась рука. Минут десять не чувствовал ничего ниже локтя — страшно, как первый увиденный вживую метовый рот{?}[Употреблению метамфетамина часто ведет к потере зубов и ухудшению состояния ротовой полости в целом.].
Был у него один знакомый. Звали Макс. Фамилию не помнил. С диабетом. И из тех, что с кличкой (сам хоть наркотским прозвищем не обзавелся) — Зомби. Шатался все время угашенный. Стремался, что руку ампутируют, вот и колол под колени. Лишился ноги.
Через год — второй. Спустя неделю умер от заражения. И из земли не восстал.
Сам боялся однажды так проснуться без руки на больничной койке. Задрачивался по чистоте игл, чтобы не занести инфекцию или еще какое дерьмо. Успокаивал себя — ну у Зомби ведь был (было имя) диабет, а я здоров.
Да-а-а.
Чувствовал себя здоровым?
Любому, конечно, хреново потерять руку, но музыканту — хреново вдвойне. Гитаристом без рук не побетховенишь — тут не получится слушать звуки фортепиано через какую-то херь в зубах{?}[Чтобы компенсировать потерю слуха и продолжать работу, Людвиг ван Бетховен использовал стержень, который зажимал в зубах и крепил к фортепиано. Таким образом он мог слышать благодаря костной проводимости — передачи звука во внутреннее ухо через кости черепа.].
В детстве видел программу про Бетховена. Другие дети, наверное, представляли себе в кошмарах монстров — аллигатора в канализации или что из унитаза вылезет змея и укусит за задницу. А он до ужаса боялся оглохнуть. Каждый вечер в тишине прислушивался к звукам океана, чтобы проверить, не ухудшился ли слух.
В программе еще и говорили, что Бетховен думал покончить с собой из-за глухоты.
У самого ведь тоже вроде как глухота. Только иная.
Представлял, как будет вести обычную жизнь, планировать дела, концерты. А потом вколет себе смертельную дозу, от которой не выдержит сердце. И никто не догадается. И не переживет даже доли того, что было с ним после смерти Энди.
Единственное, чего боялся — просчитаться и только покалечить себя.
— Роберт?
Голос обеспокоенный. Билл сжал его руку.
— Не переживай. Все нормально. Я просто на опиумном обезболе.
Жаль, что не мог сейчас быть с ним. У пацана свои проблемы. От родителей, наверное, к нему сбежал. Не в прямом смысле, но иначе не назовешь. И Бев, и Ник наверняка посчитают Билла очередной его причудой.
Не нужно Биллу в жизни такого. Мальчишка ведь просто так не отвяжется, когда поймет, что все плохо. Ради брата рисковал жизнью. Теперь собирался испортить ее ради торчка.
Он постарается этого не допустить. Не манипулировать им — такими легко манипулировать, давить на чувство вины, ответственности, привязывать к себе. Слишком легко. Иногда сам не осознаешь, что перешел черту.
