Стоя здесь, так далеко от Шарра и так близко к отцу, вдыхая воздух, всё ещё наполненный болью Зафиры, Насир чувствовал себя потерянным. Он не умел действовать без приказов, без чужих повелений.

Прежде чем принц успел как следует подумать, что делает, он уже вышел из своей комнаты, пересёк устланный коврами коридор, остановился у другой двери и тихо стукнул. Один раз.

Дверь открылась почти сразу же.

Волосы девушки были распущены, мягкими волнами обрамляя лицо. Так она казалась моложе, уязвимее, и как же велико было его облегчение от того, что в её взгляде не было обвинений.

«Прости», – хотел сказать Насир. Хотел заставить её понять.

«Как ты?» – едва не спросил он, но этот вопрос был бы слишком чёрствым – её глаза и так говорили всё ясно.

– Я собиралась искупаться. Что случилось? – наконец спросила Зафира. Она говорила настороженно, а в её руке был зажат Джаварат.

«Ничего».

– Я совсем не то имел в виду, – быстро выдохнул он, словно его сердце наконец решило, что довольно уже слушаться упрямого разума.

«Эгоистичный идиот». Зафира оплакивала свою потерю, а всё, о чём мог думать он, – это о себе самом. Но Насир слишком устал. Даам, он так устал от колючих зарослей этих слов, протянувшихся между ними и разделявших их.

Девушка склонила голову, словно любопытная газель.

– Что ты не имел в виду?

Он хотел остановить тени, но те стекали с его пальцев. Как же получалось, что произнести слова было настолько невозможно, и так легко – вынуть клинок и прервать чью-то жизнь?

«Потому что слова режут больнее клинка».

Насир медленно вздохнул, поднял руку, чтобы потереть шею, и уронил.

– То, что я сказал на Шарре. Что… что это ничего не значит. – Лишь когда принц произнёс это, он сумел посмотреть на собеседницу.

И успел заметить, как её взгляд коснулся его губ, а потом бордового льна его камиса, и вот она снова смотрела ему в глаза.

– А что же это значило тогда?

«Всё», – хотел сказать он, но его рот закрывал кляп, сотканный из страха и привычки подавлять чувства.

Он знал, что поступил глупо, сказав то, что сказал. Он сократил расстояние между ними, чтобы не позволить ей разрушить себя, привести её в чувство, отвлечь. Он не ожидал, что его собственные чувства будут так сильны, что его жажда будет такой отчаянной, и этот поток эмоций вогнал его в ужас.

Девушка откашлялась, когда он так и не сумел ничего сказать, и её разочарование было настоящим проклятием. И дверь она закрывала медленно, словно ожидая, что он протянет руку и остановит её.

Он был наследным принцем, рождённым, чтобы вести за собой, но вынужденным следовать чужим приказам, подчиняться, подчиняться всю свою жизнь.

И потому он не сделал ничего.

Зафира прижалась лбом к гладкой деревянной двери, услышала, как Насир по ту сторону тяжело вздохнул – напоминание о том, как легко могла расколоться его маска отчуждённости.

Спустя некоторое время дверь в его комнату закрылась.

Она знала, что Насир хотел сказать гораздо больше. В его глазах была буря, а на губах – печать. Она могла бы помочь ему, но он ведь был принцем. У него должно было хватить сил. О небеса, она была такой же вздорной, как Сеиф!

– Кто это был? – спросила Лана с кровати, которая была гораздо шире всех, в которых Зафире доводилось спать.

Сестра говорила так, словно Зафира только что вернулась после целого дня блуждания по лавкам на рынке. Словно между ними не было смертей, а на горизонте не рождался новый мир.

И снова Зафира ждала, что слёзы обожгут глаза. Но вместо этого в груди разливалось тепло, от которого стало легче дышать.

Лана склонила голову набок, безмолвно повторяя свой вопрос. А что могла сказать Зафира? Что это был новый друг? Юноша, с которым они поцеловались? Принц, которому она должна кланяться? Убийца, чей отец был повинен в смерти их матери и сотен других?

– Насир, – ответила Зафира, откладывая Джаварат. «Ну вот, уже лучше. В мире же полно Насиров, да?»

Лана вскинулась:

– Насир? Принц Смерти?

«Нет, видимо всё же маловато Насиров».

– Я и не знала, что он так хорошо выглядит, – вслух размышляла Лана, и Зафира прикусила нижнюю губу, думая о том, как бордовый лён камиса охватывал его плечи, и о маленьком треугольнике кожи, проглядывавшем в расстёгнутом воротнике. О том, как ткань шальваров прилегала к его бёдрам. Он выглядел не просто хорошо, он выглядел… Зафира прижала ладони к щекам.

В том, что она не одета, когда Насир совсем недалеко, было что-то такое… и это пугало её больше, чем когда-либо пугал Арз. И принц манил её сильнее, чем когда-либо манил Арз.

Лана подошла к краю ванны.

– Ты очень красива, когда счастлива.

Зафира опустила голову на край ванны.

– Ну нет.

Его мягкий голос ласкал слух. «Я совсем не то имел в виду».

Часть её всегда знала, что тогда он солгал. Даже в тот миг знала, потому что мгновение между мраморными колоннами было слишком настоящим, ярким, наполненным слишком многими чувствами. Её разозлило то, с какой лёгкостью он солгал. С какой лёгкостью отмахнулся от неё и от себя самого.

– Но ты привлекла внимание принца!

В том-то и дело, правда? Её тянуло к Насиру так же, как его тянуло к ней, но, в конце концов, на Шарре не было толпы женщин, которые липли бы к нему. А вот теперь всё будет иначе.

– Как ты назвала его? Принц Смерти?

– Принц Смерти. Охотник Деменхура. Титулы не расскажут, каков человек на самом деле.

Зафира вздохнула:

– Как я могу быть счастлива, Лана? Я потеряла друзей на Шарре. Умми погибла. Нашего селения больше нет.

Мгновение Лана смотрела на руки Зафиры.

– И Дин тоже был среди тех друзей?

Зафира дёрнулась, брызнула водой себе в лицо, и Лана робко улыбнулась.

– У меня было предчувствие, когда я смотрела, как он идёт за тобой, поднимается вместе с тобой на корабль. Он никогда не был таким… таким же стойким, как ты. Ты будешь сражаться за нас даже из могилы. Ты бы убила за нас. А он был счастлив умереть за тех, кого любил.

Зафира изучала Лану – глубокую печаль в её словах, то, как влажно блестели её глаза. Милостивые снега, её сестра любила Дина – не так, как его любила сама Зафира, как одного из самых близких друзей. Не так, как сам Дин любил Лану – как заботливый старший брат. Нет, сильнее, глубже.

Там, где Зафира была тверда, Дин был мягок. Он всегда видел в мире лучшее, тогда как Зафира видела лишь тьму. Неудивительно, что Лана влюбилась в него.

– Сначала мы были в безопасности, – тихо проговорила Зафира, – а в следующий миг зазвенели тетивы.

Она знала, что никогда не забудет этот звук… и ужасную тишину, последовавшую за этим, – словно прервавшийся вздох. Пальцы сами собой сомкнулись вокруг кольца, которое она носила на золотой цепочке на груди, и Лана посмотрела на её руку.

– Мне очень жаль, – добавила девушка.

Горло Ланы сжалось. Она силилась найти слова, ведь скорбь, о которой писали в книгах, была лишь жалким осколком той боли, которую причинял реальный мир.

– Так должно было случиться, как бы я ни желала иного.

Может быть, если бы Зафира любила его… Если бы приняла его предложение. Вышла за него замуж.

Она отбросила эти мысли и поспешила сменить тему беседы:

– Как тебе удалось сбежать во время нападения?

– Миск, – ответила Лана всё ещё мрачно. С тяжёлым вдохом она скрыла свою скорбь. – Он был готов, когда пришли солдаты… словно знал всё наперёд. Несколько его друзей проводили халифа и sayyidi[18] Хайтама к их каравану.

Конечно же, Миск знал, ведь он был пауком Альтаира, посланным, чтобы шпионить за Охотником Деменхура. И разумеется, как шпион он получил известия, вот только, очевидно, слишком поздно, и успел увести лишь узколобого халифа и никого из людей. Неуместное ощущение предательства кольнуло её, словно то, что Миск узнал обо всём немного раньше, по-своему делало его участником этой резни.