Удар горящего клинка чудовище без видимых усилий парировало правой ластой и тут же контратаковало с левой — Тоётоми едва успел уклониться. Златка за скамьей сбоку судорожно задергала пальцами — складывая их то в одну комбинацию, то в другую — но все без малейшего вреда для ворвавшегося в вагон монстра.

Ясухару еще раз попытался достать противника мечом — но дух отразил и эту атаку.

— Да на него вообще ничего не действует! — в отчаянии воскликнула царевна.

«Фу, вы же здесь? Как его убить?!» — дернул я притихшего фамильяра.

«Точно не знаю, сударь. Но имею некоторые основания полагать, что ваш так называемый “револьвер” с задачей справится».

В родном мире я как-то стрелял в тире — из пистолета и как раз из револьвера. Не то чтобы это сделало меня снайпером, но лучше уж такой опыт, чем вовсе никакого…

Я рванул оружие из кобуры. Рукоять легла в ладонь, как влитая. Вот только тяжелая, зараза…

Ствол револьвера нацелился на монстра, но между чудовищем и мной по-прежнему мельтешил Ясухару.

— Тоётоми, пригнись! — крикнул я.

Японец приказ перевыполнил — мгновенно рухнул навзничь. Я даже успел подумать, что это злобный дух сбил его с ног — потом выяснилось: нет.

Мой палец плавно (со слов инструктора я помнил, что это чрезвычайно важно) надавил на спусковой крючок.

Грянул выстрел — оглушительно, но без малейшей отдачи — и чудовище растворилось в воздухе. Я машинально покосился за окно: нижней половины центавруса там тоже уже не было — хотя возможно, она просто отстала от вагона. Или наоборот, унеслась вперед.

— Ты как? — метнулся я к Ясухару.

— Невредим, — заявил тот, поспешно перекатываясь на живот и поднимаясь. — И теперь знаю, почему слезы центавруса такие дорогие! — он шагнул к своей брошенной на полу сумке и вдруг замер: — Так, а вот и второй!

Я обернулся: в начале вагона, у самой двери тамбура, и впрямь маячил еще один торс-обрубок. А рядом с ним, на полу, сидела, поджав под себя ноги, Каратова.

Блин, как она туда попала-то?! Вот здесь же, рядом была!

Я вскинул револьвер. Чудовище, будто поняв, что сейчас произойдет, проворно сдвинулось, укрывшись за клейменой девушкой.

— Светка, ложись! — крикнул я, подхватывая руку с револьвером другой, чтобы тяжелое оружие перестало дрожать.

Каратова никак не отреагировала.

— Она не отзывается на это имя! — выросла рядом со мной Тереза. — Моля, а ну, приляг!

Светка медленно, будто бы через силу обернулась к нам, затем столь же неспешно вытянула ноги и опрокинулась на спину. Монстр качнулся за ней, явно собираясь ударить своим длинным клювом аккурат в живот — и я выстрелил.

Чудовище исчезло.

Я рванулся к Каратовой.

Та так и продолжала лежать, глядя в потолок — ну да, новой команды же не поступало!

Как же она ухитрилась без приказа уйти от нас в начало вагона? Может, приняла за распоряжение какую-нибудь случайную обмолвку Терезы?

Я склонился над девушкой. На миг мне показалось, что взгляд ее вдруг сделался осмысленным — причем, грустным и каким-то чуть ли не осуждающим — но, как видно, именно что показалось: через секунду тот снова был привычно пустым.

— Света?.. — с безотчетной надеждой вырвалось все же у меня.

Ноль реакции.

— Моля, встань, пожалуйста, с пола, — попросила Каратову подоспевшая фон Ливен.

Клейменная девушка послушно принялась подниматься на ноги.

— Может, пусть лучше лежит пока? — заметил я. — Так ей будет безопаснее.

— Моля, ляг, — с готовностью поменяла приказ Тереза.

Светка снова растянулась на полу.

Не в силах смотреть, как безвольную Каратову дергают за ниточки, словно куклу — пусть и для ее же пользы, да и сам ведь предложил оставить ее лежащей — я быстро отвернулся и столкнулся взглядом с приближавшейся сзади Воронцовой.

— Все, похоже, можно ее поднимать, — заявила Милана. — Центаврусы отстали.

— Моля, поднимайся, — велела за моей спиной Светке молодая баронесса.

Послышался шорох — Каратова покорно встала с пола.

Скривившись, как от зубной боли, я с силой ударил кулаком по деревянной спинке сиденья. Паровоз ответил мне протяжным, сочувственным гудком.

[1] 涙 — слезы (яп.)

в которой у нас начисто сносит крышу

— Удивительно, кстати, что к нам в вагон так больше никто и не подсел, — задумчиво проговорила Воронцова.

Наше железнодорожное путешествие продолжалось уже шестой час. Были две остановки в крохотных — не больше Безымянного — городках. Пассажиры с поезда сходили, садились новые — но исключительно в другие вагоны.

— Да и то, что изначально вагон оказался пустым — тоже странно, — заметил я.

— Он не был пустым — но при нашем появлении из него вышел тот толстяк, — напомнила фон Ливен.

«И не он один, — заявил Фу. — Вагон покинули трое или четверо».

«И почему же?» — спросил я.

— Почему они так поступили? — осведомилась вслух Милана. — Это подозрительно, не так ли?

Блин, все время забываю, что мои спутники теперь тоже могут слышать слова «паука»! Если тот пожелает, конечно.

«Могу лишь предположить, — ответил фамильяр. — Трое из вас для здешних духов — загадка. Если с молодым князем и молодой баронессой им все предельно понятно — сие игрушки, не возникает вопросов и насчет госпожи Муравьевой — она сестренка-метис…»

— Никакая я им не сестренка! — вспыхнула Маша.

«А молодой князь и молодая баронесса — на самом деле вовсе не игрушки, но духи полагают именно так, разве не на сем строился ваш расчет?» — усмехнулся Фу.

— Да, план был именно таков, — буркнула длинноножка.

«Так вот, с сими тремя все ясно, но вот насчет троих остальных четкого понимания у духов нет. Кто в их иерархии Ее Высочество, молодая графиня и господин Ясухару? Не определить. А неопределенности духи не любят. Вот и предпочитают на всякий случай держаться от вас подальше».

— Что ж, пусть так дальше и продолжают, — хмыкнула Муравьева.

— Однако на дороге это им не помешало до нас дважды докопаться, — с сомнением проговорил я, обращаясь к фамильяру.

«Докопались, как вы изволили выразиться, сударь, исключительно до меня».

— Но мы, все остальные, такие загадочные — оба раза были рядом, — не преминула заметить Воронцова.

«Днем под открытым небом здесь нет понятия “рядом”, — заявил «паук» — По крайней мере, применительно к рассматриваемой ситуации».

— А под крышей — есть?

«Как и ночью».

— Не понимаю, — покачала головой Милана.

«И не пытайтесь понять, сударыня. Просто примите как данность».

— Пффф… — недовольно фыркнула молодая графиня. — Терпеть не могу подобных закидонов! Уж не метис ли я в каком-нибудь десятом поколении — как и духи, не люблю неопределенности… Ладно, я оставлю вас ненадолго, — заявила вдруг она, приподнявшись со скамьи.

— Вы туда, куда я подумала? — повернулась к ней Муравьева.

— Я ваших мыслей не читаю, сестренка, — хмыкнула Воронцова. — Прогуляюсь до тамбура… носик припудрю, — пояснила-таки она.

В начале нашего вагона, как раз в тамбуре, имелся санузел. Сам я посетить данное заведение покамест не сподобился, а вот Милана там уже бывала — умывалась после сражения с центаврусами. Вернулась, помнится, недовольная — должно быть, комфортом туалетная комната не отличалась.

— Позвольте сопровождать вас? — пропустив мимо ушей «сестренку», попросилась между тем Маша. — Я… Мне тоже нужно, а одной как-то…

— Извольте, — усмехнулась молодая графиня.

Вдвоем они направились по проходу к тамбуру.

— Надо бы Молю тоже туда сводить… — проговорила, глядя им вслед, Тереза.

О, духи, неужели так трудно называть ее Светой?!

«Холоп отзывается на то имя, которое указано в его документах, — заметил Фу. — Если молодая баронесса персонально для вас станет звать девицу иначе — в какой-то момент может запутаться и не отдать вовремя верный приказ. В критической ситуации сие недопустимо».