Пока Константин решал семейные дела и занимался бумагами, Ника все время проводила в одиночестве в своей комнате. Ей казалось, что ее мир рухнул. Она чувствовала ту же пустоту, что и в ее снах. Все, что она могла – это плакать. Даже когда думала, что уже все выплакала, слезы безмолвно скатывались по ее щекам. Часы безмолвия и рыданий сменялись на желание крушить. Она разгромила часть своей комнаты, порушила полки, выплескивала свой гнев на невинных книгах. А когда натыкалась на какую-нибудь вещь, напоминающую о родителях, успокаивалась и снова заливалась слезами.

Каждый переживал горе по-своему. Новый глава семьи иногда проведывал ее, сменяя еду у порога. Порой, слыша хлопанье двери в ванную, Константин успокаивался от осознания, что она жива. Он сидел под ее дверью и рассказывал, как прошел его день, о том, что он стал ее опекуном, что он вернулся к занятиям и ей стоит последовать его примеру, окончив школу, но никогда не получал ответа. Когда ему было особенно тяжело, он бил в ее дверь и кричал на нее, называя эгоисткой и глупой девчонкой, грозясь ворваться, несмотря на замок. Но и эти попытки не увенчались успехом.

Первые недели Линда еще навещала подругу, рассказывая о делах в школе и принося домашние задания. Но и лучшей подруге Ника не открывала, а школу поставила на самое последнее место, даже не вспоминая о ней. Однажды ночью, лежа в своей кровати и смотря в темную ночь, Ника поняла, что некогда мучивший ее сон перестал ей сниться. Возможно, потому что ее жизнь превратилась в нескончаемый кошмар, наполненный той самой пустотой.

Весь город облачился в белоснежный наряд. Снег днями шел не переставая, ознаменовывая приближение праздника. Отовсюду доносился звон колокольчиков и детский радостный смех. И только в доме на третьей улице все еще царил траур.

– Скоро Рождество. Я поставил елку. Помнишь, родители всегда заставляли нас наряжать ее вместе. Я сказал, что уже вырос, а теперь… – Константин запнулся. Для него стало традицией каждый вечер сидеть у дверей сестры, хотя его разговоры и становились все короче. Он протер глаза, отгоняя наступающие слезы. Он так устал. Прошло чуть больше месяца, но ему казалось, больше года. После долгого молчания, он продолжил:

– Не поступай так со мной, сестренка. Ты – моя единственная семья. Мне тоже их не хватает. И я горюю. Но жизнь продолжается. Мы должны жить… В память о них. Я так устал. Если бы ты знала. Я так устал, – он запрокинул голову. – У меня больше нет сил ни горевать, ни пытаться вернуть тебя. Порой мне кажется, что я остался совсем один. Там ли ты, слышишь ли меня? Сестренка? Что мне делать, если и тебя не будет со мной?

Он сидел, опершись на дверной косяк. Его глаза были красными от бессонных ночей наедине со своим горем. От скатывавшихся слез весь ворот рубахи был мокрым.

За окном тихо падали хлопья снега. Часы пробили полночь. Наступило Рождество. Ника тихо отворила свою дверь и споткнулась о спящего брата. Она осторожно наклонилась к нему. Освещаемый только лунным светом, падающим из окна комнаты, он показался ей постаревшим. На его лице еще не просохли следы от слез, а на лбу появились морщинки от мрачных мыслей. Она села напротив него, опершись также о дверной косяк, и наблюдала за спящим братом.

«Как же я соскучилась! Сколько времени прошло с нашей последней встречи?», – подумала Ника. Светлое и теплое чувство проскользнуло в ее груди. Впервые за долгое время она улыбалась. Жизнь снова напоминала о себе. Обидевшись на весь мир, который лишил ее любимых родителей, она ушла в горе с головой, совсем забыв о своем брате.

Константин повернулся, и Ника едва успела поймать соскользнувшую голову брата. Он проснулся от мягкого прикосновения и увидел сестру. Он любовался ею, думая, что еще спит. Закрывая глаза под тяжестью сна и накопившейся усталости, он снова засыпал на ее руке. Ника аккуратно опустила брата на пол.

– Душ тебе бы точно не помешал, – сострил он во сне. И повеселевшая Ника пошла по рекомендации брата в ванную.

Константин проснулся от первых лучей солнца. Приходя в себя ото сна, он почувствовал под головой подушку, теплое одеяло и… пол под собой.

«Что?!» – он вскочил, оглядываясь вокруг и оценивая обстановку. Дверь в комнату сестры была открыта, перед ним открывался погром, устроенный мисс Хайд, да еще и скверный запах доносился от туда. Но его перебивал более приятный запах: аппетитный аромат блинчиков, доносившийся с кухни.

Он осторожно спустился вниз. Вся гостиная была украшена. Только елка ожидала своего часа, а вокруг нее стояли коробки с игрушками. С кухни слабо доносились рождественские песни по радио. Константин замер в проеме и несколько минут наблюдал, как сестра готовит блинчики.

– Я все еще сплю? Или попал в параллельную реальность? – спрашивал сам себя юноша. Он любовался, как сестра допекла последний блин и организовывает завтрак на двоих. Она замерла от сверлящего взгляда брата и почувствовала вину, что так надолго оставила его одного.

– Не знал, что ты умеешь готовить блинчики, – изумился Константин.

– Научилась, – сумничала Ника и взглядом показала на стоявший рядом с плитой телефон, на котором был открыт рецепт, и тарелку с десятком не получившихся блинов. И дом впервые за долгое время вновь наполнился смехом.

Они вместе украсили елку, приготовили рождественский ужин и счастливые уснули за просмотром старых рождественских фильмов, как в былые времена.

Утром Константин застал сестру за уборкой комнаты. Она была так энергична, что сложно было поверить в ее долгое уныние.

– Тебе помочь? – спросил он, подбирая с пола красивую книгу в коричневом переплете. Ника слегка вздрогнула от неожиданности.

– Думаю, я сама справлюсь, – заверила она брата.

Кладя книгу на стол, взгляд Константина скользнул по названию книги: «В поисках алхимика», авторы Р. Протов и Р. Протова. Он вновь взял книгу и стал ее пролистывать.

– Откуда у тебя эта книга? – спросил он сестру, не отрываясь от изучения своей находки.

Ника не сразу узнала книгу своего учителя химии. Она рассказала брату, как обещала подписать ее у родителей.

– Не знал, что родители публиковали такую рукопись. Это, видимо, что-то из их раннего издания. Здесь очень подробно описано об их исследованиях. Ты читала?

– Нет. Даже не открывала. Все ждала их… – Ника осеклась. Она молча вернулась к уборке, а Константин уселся читать книгу. – Может посмотреть какую-нибудь книгу с их автографом из библиотеки? – как бы рассуждая и, одновременно, обращаясь к брату, спросила Ника. Но тот уже не слышал ее, погрузившись в чтение.

Жизнь в доме Протовых вернулась к обычным бытовым заботам, спорам об очереди по готовке и уборке, вечерним настольным играм, зимним прогулкам по украшенному городу и катании с горок, как в детстве. Все новогодние праздники Константин и Ника провели вместе, восстанавливая свой потерянный уклад жизни.

Ника иногда долго стояла у дверей в комнату родителей, сверля взглядом дверную ручку, и уходила, слегка проводя рукой по двери, словно говоря: «в другой раз». Она вспоминала смущение и трепет Дениса Федоровича при просьбе подписать книгу у ее родителей, и ей хотелось хоть как-то выполнить эту детскую просьбу учителя. В последний день праздничных каникул, накануне начала занятий, Ника все-таки решилась войти в родительскую комнату, чтобы найти какую-нибудь книгу с их автографом.

Комната родителей представляла собой два смежных помещения: спальню и рабочий кабинет со стеллажами книг. Ника открыла дверь и замерла в проеме, оглядывая светлую с цветочными голубыми обоями родительскую спальню. В комнате был затхлый пыльный запах. Она несмело зашла и начала осматривать каждый предмет. Она села на кровать и распылила в воздухе мамины духи. Закрыв глаза, она наслаждалась этим ароматом, как будто мама была где-то рядом, вспоминая ее образ. Словно проводя ревизию, она проверяла, все ли на месте. Каждая вещица навевала воспоминания. Любимые мамины украшения и платья, папин халат и домашние очки.