Она снова ухмыльнулась, но отошла в другой конец улицы, а я вдруг вспомнила, как она вспорола брюхо бездомной кошке.
Это было, наверное, в середине августа. Мы с Ксюшей, как обычно, пошли качаться на качелях, а она всю дорогу канючила, что хочет покружиться на карусели. Вспомнив летний парк, сахарную вату и «Колокольчик», я позеленела от подступившей тошноты и в очередной раз ответила ей:
– Ни за что.
Когда мы уже спускались к дороге, чтобы перейти на площадку, увидели толпу детей, которые очень эмоционально что-то обсуждали. Решив сделать вид, что ничего не слышим, мы с сестрой почти уже прошли мимо, как вдруг к нам подбежал один из мальчиков и пригласил нас в качестве «свидетелей».
Мы слились с этой оравой и увидели то, что навсегда врезалось в мою память. На земле лежала неподвижная кошка. Она была очень худая и облезлая, все четыре лапы у нее были вытянуты. Ее глаза были открыты, но она не мяукала, не мурлыкала, не дышала. Она была мертвая.
Один из мальчишек взял палку и развернул бедную кошку на 180 градусов. Из ее брюха мгновенно вывалилась какая-то цепь. Это был кишечник.
– Вы зачем над кошкой издеваетесь? – в недоумении спросила я, – еще и нас позвали, чтобы посмотреть. Совсем дураки, что ли?
– Это не мы, это Килька, – начал оправдываться Никита, – она ей живот ножом распорола, а мы кошку похоронить хотим.
– Зачем?!
– Ну, чтобы она здесь не валялась.
– Я имею в виду – зачем кошке надо было живот разрезать?
Хорошо помню, какой ужас овладел мной в тот момент. Я не могла поверить ни своим глазам, ни своим ушам. У меня в голове не укладывалось, как можно просто взять и убить кошку.
– Мне было интересно, что у нее внутри, – отозвалась из толпы Килька, – хочешь, и на твои внутренности посмотрим?
– Ты лучше себе голову вскрой и проверь, есть ли там мозги.
Я увела Ксюшу на площадку, надеясь, что она не вспомнит все это, когда станет старше.
Когда мои мысли из этих воспоминаний вернулись обратно во двор, мама уже вышла на крыльцо, чтобы позвать нас домой. Нужно было собрать портфель, на следующий день – в школу.
***
Мы сидели на уроке музыки и разучивали песню про кота. В классе было свежо, за окном шел ливень, а мой сосед по ряду (парты были одиночные) плевался в меня маленькими бумажками.
– Данил, отстань.
– Не-а, – в меня прилетела еще одна слюнявая бумажка, и я бросила в своего одноклассника многозначительный взгляд.
– Прекратите! – Марина Георгиевна подошла к Данилу и отобрала у него ручку, – вы оба сейчас будете петь у доски. Ее короткие волосы встали дыбом, почти как у напуганной кошки, а очки немного съехали к кончику носа, когда она грозно кивнула головой в нашу сторону. В таком виде учительница музыки выглядела очень сурово. Данил то ли смутился, то ли испугался, но перестал приставать ко мне со своими «приколами».
Почему-то на уроках музыки все ученики занимались своими делами: Оля и Саша судорожно переписывали друг у друга домашнее задание по математике, Настя с Лидой бурно обсуждали какого-то мальчика из четвертого класса, а Данил, теперь уже вместе с Осей, придумал новый очень сильно смешной прикол. Они рисовали на обрывках тетрадных листов странные рожицы, а потом бросали эти обрывки мне на парту. На каждом листочке кривым почерком было нацарапано «Эта ты».
– Оригинально, – подумала я и на следующей перемене забрала один из учебников Данила в свой рюкзак, чтобы его отругала Ольга Владимировна, наша классная. Потом почему-то передумала так подставлять и без того круглого двоечника и вернула книгу назад.
На следующий день погода была довольно пасмурной. Дождь колотил по крышам так, словно хотел пробить огромные дыры в каждом доме. У меня был желтый зонтик, а еще я надела сиреневые резиновые сапожки с меховым чулком внутри. Этот чулок меня ужасно бесил, потому что каждый раз во время обувания приходилось проходить настоящий квест: надеть чулок, засунуть ногу в сапог, понять, что чулок сбуровился на пятке, с большим трудом вытащить ногу назад, поправить этот идиотский кусок синтетики и снова надеть сапог, максимально придерживая руками всю ногу. А, чтобы снять все это безобразие, требовалось еще больше нервов и времени.
Наверное, именно с этих резиновых сапожек, будь они не ладны, моя психика и начала свой увлекательный путь в тар-тарары.
Когда я, наконец, дошла до школы, насквозь промокшая из-за того, что зонтик постоянно выгибался лицом к ветру, а ко мне задом, вдруг поняла, что пришла раньше всех своих одноклассников, а это означало мою абсолютную победу в сегодняшнем соревновании.
Да, в нашем классе каждое утро проходило соревнование «кто раньше придет в школу». Некоторые из нас шли на крайние меры и приходили к школьному крыльцу еще до открытия. Отчего-то пунктуальность тогда была нашей главной ценностью. И, я думаю, это великолепно.
Во-первых, пунктуальность – это не пунктуация, запомните раз и навсегда. Во-вторых, пунктуальность – это удобно. Если ты приходишь куда-то раньше, то успеваешь сделать больше: по крайней мере, подготовиться к предстоящему дню. В-третьих, пунктуальность – это уважение. К себе и к окружающим. Если мы не будем относиться друг к другу с уважением, очень скоро общество наше превратится в невесть что (если уже не превратилось).
Я поднялась в корпус начальной школы на третий этаж, все кабинеты были еще закрыты. Усевшись на скамейке и положив рядом свой розовый портфель с Красавицей и Чудовищем, я принялась разглядывать стены.
Рядом с нашим классом был красивейший морской пейзаж: дельфин, как живой, плескался в пенистых волнах, а позади него сияло ярко-желтое солнце. На другой стороне красовался стенд с детскими рисунками. Я подошла поближе. «Лиза, 8 лет» виднелась аккуратная подпись под портретом русалочки. Я сразу узнала в ней свою любимую Ариэль и очень обрадовалась, что теперь смогу смотреть на нее каждый день. Но моя радость была недолгой – Данил пришел в школу вторым.
– О, Спанч Боб! – произнес он с ехидной усмешкой, – ну как, ты не разбухла, пока под дождем шла?
– Спасибо, что так переживаешь за меня, но лучше смотри, чтобы ты не разбух от булок в столовке, – я изобразила максимальное презрение к его пухлому животу, – не мешай мне, я занята.
Данил хмыкнул и, схватив мой портфель, стал разглядывать потертую наклейку с рисунком на заднем кармашке.
– Фу, как тебе не стыдно ходить в школу с таким уродским портфелем? – видимо, он уж очень хотел чем-нибудь меня зацепить.
– Ну, тебе же не стыдно ходить в школу с таким уродским лицом.
Данил хихикнул и куда-то потащил мой портфель.
– Отдай по-хорошему! – я страшно рассердилась на этого негодяя и побежала за ним, чтобы немедленно забрать свои вещи назад.
Через секунду розовый портфельчик оказался в мужском туалете, а Данил победоносно смотрел на меня, мол «Ха, туда ты точно не зайдешь», но я зашла. А Данил расстроился.
Чуть позже все наши одноклассники подтянулись, и Данил начал рассказывать им увлекательнейшую историю о том, как «Губина в мужской туалет зашла, ха-ха-ха». Ребята начали смеяться надо мной и говорить о том, что я, наверное, трансвестит. Я еще тогда не знала такого слова, и потому гордо промолчала в надежде, что когда-нибудь они оставят меня в покое.
После урока русского языка Ольга Владимировна сказала нам, что музыки сегодня не будет, потому что Марина Георгиевна умерла. На перемене я вышла в коридор, захватив с собой дневник с далматинцем, и расплакалась.
– Ой, блин, урок отменили! Че ныть то? – Ваня вышел из кабинета и начал крутиться вокруг меня, бросаясь разными оскорблениями, а потом вдруг сменил тон, – подумаешь, музыки не будет. Радоваться надо! – закончил он, наконец, свою воодушевляющую речь. Так казалось ему, но не мне.
Мне казалось странной его радость отмене урока. Если бы Марина Георгиевна, скажем, просто ушла в отпуск или немного приболела, я бы тоже радовалась тому, что пораньше вернусь домой. Но она умерла, и это, уж извините, довольно грустно, особенно – для девочки вроде меня.
