А потом я опоздала на тренировку из-за факультатива по математике, и Виталий Владимирович не пустил меня в бассейн. Я решила зайти сама и плавала на соседней дорожке до тех пор, пока занятие не закончилось.

Я стояла и сушила волосы феном, когда тренер подошел ко мне с вопросом:

– Говорил же, что сегодня в бассейн тебе нельзя, зачем плавала?

– Отстаньте, – мой подростковый нрав взял верх, и я впервые нагрубила взрослому человеку. А Виталий Владимирович молча отошел и стал кому-то звонить.

Вечером я выполняла школьные задания. Вдруг в дверь начали сильно стучать. Сначала я испугалась, а потом поняла, что это мама вернулась с работы.

Не раздеваясь, она открыла шкаф, в котором висели ремни отца, и поволокла меня в комнату за волосы. Потом бросила на паркет, схватила за ноги и начала бить меня этим ремнем. Ее лицо было красным от злости, мое – от слез.

– Отстаньте?! Как ты вообще с тренером разговариваешь?! А что будет дальше?! Ты мать родную пошлешь?! Как же я тебя ненавижу! Я тебя убью! – она кричала и продолжала меня бить. Я сцепила зубы, чтобы не закричать от боли, а вот слез сдерживать не смогла. Все было, как в тумане. Я увидела в ее лице лицо своего отца.

– Мама, пожалуйста, не надо, – взмолилась я в какой-то момент. В это время Ксюша сидела и плакала в соседней комнате. Я думаю, ей было очень страшно, даже больше, чем мне.

Когда все закончилось, мама повела меня в ванную умываться и заодно принять душ перед сном. Я чувствовала, как у меня болит спина – оказалось, там остался огромный синяк. Еще мама случайно (я так думаю) разбила мне висок.

– Если кто-то спросит, скажи, что Ксюша игрушкой стукнула, ладно? – мама с надеждой смотрела мне в глаза перед сном.

– Хорошо, – было очень страшно, мне казалось, что ночью мама все-таки доведет дело до конца и убьет меня, поэтому, несмотря на адскую усталость, долго не могла уснуть. Задремала только когда услышала, что мама выключила свет и телевизор в своей комнате.

Утром мама очень извинялась передо мной, пока заплетала нас с Ксюшей в школу. Это была наша утренняя традиция: мама просыпалась в половине шестого или даже раньше, готовила завтрак, потом будила нас с сестрой, чтобы сделать прически, и уезжала на работу в город. После ее ухода мы ложились спать до половины восьмого и собирались на учебу уже самостоятельно.

Конечно, я простила маму. А как иначе? Она жутко устает, а я в последнее время часто ее расстраивала, вот она и сорвалась.

Дальше все снова вернулось на круги своя: мы с Ксюшей смотрели «Доброе утро» за завтраком, одевались в приготовленную с вечера одежду, спорили о том, кто будет мыть посуду, доводили друг друга до слез, пытаясь снять скальпы во время драки. Потом шли в школу разными дорогами и весь день дулись друг на друга, чтобы после уроков дома попросить прощения, обняться и подраться снова через пятнадцать минут.

У Ксюши одно время была самая идиотская привычка на свете – разбрасывать по дому свою одежду. Я все угрожала ей, что выкину эти шмотки с балкона, если она не прекратит вести себя, как свинья, а она только посмеивалась надо мной. А потом плакала, собирая свои блузки под окнами.

Мораль сей басни такова: не бесите старших сестер.

– А че вы приперлись? – Наталья Юрьевна вальяжно вошла в кабинет истории и одарила нас всех грозным взглядом, – у вас по расписанию сейчас что?

– История, – ответил наш смельчак и дурачок Ося. Конечно, дурачком он, наверняка, не был, но все думали именно так, потому что нужно было быть отшибленным на всю голову, чтобы спокойно разговаривать с Натальей Юрьевной. Она была настолько строга с младшими школьниками, что казалась злобной теткой, которая ненавидит весь мир.

– Да что ты говоришь? – она присела за свой стол и сжала кулаки. Мы в это время сжали свои… ну, неважно, – у вас по расписанию сейчас искусство. Ис-кус-ство.

Учительница истории бросила классный журнал на парту, едва не разорвав его пополам:

– Валите отсюда нафиг! – она сказала немного не так, но, я думаю, суть все поняли.

Больше всего в этой ситуации я переживала за журнал, потому что была назначена ответственной за документ нашего класса, и за его порчу мне полагалось наказание. Я так боялась этого, что кроме учителей, журнал никому и никогда не давала, – наказаний дома мне было более чем достаточно. А тут такое… У меня буквально началась паника. Однако потом все пришло в норму: я сходила на факультатив, была на тренировке, выполнила домашние задания, которые теперь уже не казались мне такими сложными. Мы провели хороший вечер втроем и разошлись спать.

Следующее утро было довольно дождливым. Первый урок в расписании – история. Я почему-то очень боялась туда идти, и в этот раз даже – не из-за Натальи Юрьевны, а по какой-то другой причине. Мне и самой было непонятно, что за предчувствие меня мучает.

У кабинета директора я мельком увидела маму своей одноклассницы Саши. Было интересно, что она забыла в школе в такую рань, но я решила, что у нее есть свои причины, и спокойно пошла на урок.

У кабинета к тому времени столпились родители других моих одноклассников. Среди них я с долей ужаса узнала свою мать. Что-то мне это не нравится.

Когда начался урок, родители вместе с нами зашли в кабинет и расселись на «Камчатке». Наталья Юрьевна была удивлена, увидев такую картину, и, конечно же, спросила, чем она обязана визиту мам и пап.

Оказалось, что кое-кто из моих одноклассников рассказал родителям про случай с классным журналом и нецензурное выражение в нашу сторону. После долгой дискуссии я почему-то оказалась крайней, Наталья Юрьевна разрыдалась и назвала меня бессовестной, а мама в один момент перешла с учителем на «ты», послала ее в известное место и вывела меня из класса вместе с вещами.

Я долго не могла прийти в себя. Наталья Юрьевна посчитала, что это я нажаловалась на ее поступок, и рассказала маме, насколько я отвратительная ученица. А для меня это значило только одно: сегодня мне сильно влетит. Но тогда мне не влетело. К моему глубокому удивлению, мама встала на мою сторону. А у одноклассников с того дня пропало желание осыпать меня оскорблениями: они почему-то тоже старались меня успокоить. Тем майским днем у меня началась совершенно другая жизнь.

Если вы никогда поздним вечером не сообщали родителям, что к завтрашнему дню вам нужно принести в школу поделку из лесных шишек/доклад на двести листов/хвост единорога, то вы либо никогда не учились в школе, либо врете.

– Мам, мне завтра на технологию нужно принести два метра ткани, мы будем шить юбки, – внезапно выпалила я в половине двенадцатого ночи, пока мы смотрели фильм.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! – маминому возмущению не было предела, – Где я тебе возьму эту ткань? Рожу?

– Я просто забыла…

– А голову ты свою нигде не забыла? – она тяжелым шагом пошла в кухню и открыла ящик, где лежало много черных пакетов со старым постельным бельем и платьями бабушки Агани, – давай, выберем что-нибудь из этого.

В школу я принесла несколько тканей разных расцветок, которые мы с мамой резали до часу ночи. Светлана Николаевна похвалила меня за креативность, а я вспомнила, как мама несколько часов назад сказала: «Еще раз такое повторится, и я…»

На этом месте мои воспоминания прервал школьный звонок, врезавшись будто прямо в мою барабанную перепонку.

– Девочки-и-и, рассаживаемся и достаем тка-а-а-нь, – Светлана Николаевна все время тянула последние звуки, как истинная удмуртка. Хоть я и выросла в удмуртской семье, такая особенность речи дико меня раздражала, – все посмотрите, Кристина будет шить юбку из клиньев.

Да, швея из меня та еще. В позапрошлом году, когда мы проходили разновидности швов (чуть не написала «вшей»), я решила потренироваться в вышивании на своем друге детства. Не подумайте ничего плохого: мой друг детства – плюшевая обезьяна Анфиса. Мне ее подарили, когда я была совсем-совсем маленькой, так что, эта обезьяна видела побольше моей матери, точно говорю.