В комнате Ильи на стене висела гитара, а под кроватью стояло несколько гантелей. Я как-то попыталась поднять одну из них, но тут же оставила эту затею раз и навсегда.

Мой дядя хорошо играл на гитаре, знал много красивых песен и даже пытался учить меня аккордам. Только для его инструмента у меня были слишком маленькие пальчики. Иногда мне жаль, что я так и не смогла ничему у него научиться.

Когда я досмотрела «Шрека», который, кстати сказать, мне очень понравился, меня отправили в ванную. Там стояли мои уточки, шампунь «Маленькая Фея» и душистое мыло. Вдоволь наплескавшись в воде, как всегда представляя себя настоящей русалкой, я отправилась спать.

Проснулась посреди ночи оттого, что в соседней комнате ругались бабушка с дедушкой. Было страшно, поэтому очень захотелось пить (от страха у меня почему-то всегда пересыхало горло).

Когда ругань стихла, я решилась выйти из комнаты и тихонько проскользнула в кухню. Сквозь темноту увидела яркий фитилек. Подойдя ближе, поняла, что это сидит дедушка Вова с непотушенной сигаретой в руках. Он спал, склонив голову на предплечья, от него горько пахло спиртом, а сигарета уже почти дотлела до конца, когда я решилась его разбудить:

– Дед… – я неуверенно дотронулась до его рубашки, а потом слегка погладила лысеющую голову.

– Ну, что тебе еще, мегера?! – грозно отозвался он. Видимо, подумал, что бабушка пришла звать его в спальню.

– Деда, я не мегера… – я прошептала это так, словно мой дедушка был дикой птицей, которую ни в коем случае нельзя пугать, – налей мне водички, пожалуйста. Я пить хочу.

– Ой, Кристиночка, это ты, – отозвался он уже более дружелюбно, – а чего только воды? Хочешь чай с печеньем?

– Нет, дед, я спать хочу.

Лежать в больнице без мамы оказалось куда веселее, чем я думала. В соседней палате наблюдался мальчик Дима моего возраста. Он постоянно придумывал какие-то игры и звал меня с собой.

Однажды медсестра отдала нам пустой шприц (конечно же, без иглы), и мы ставили друг другу «уколы» – на коже получались прикольные пуговки. Потом мы с Димой решили поиграть в «догонялки», но врач сказал, что по больнице бегать нельзя. Недолго расстраиваясь, мы уселись в моей палате и стали читать сказки Успенского. Благо, к шести годам читать я умела уже довольно хорошо.

Дима слушал и удивлялся моим чудесным навыкам. Он, правда, думал, что чтение – это то, на что способны только истинные гении. С тех пор я и стала смотреть на всех остальных детей, как на собачьи какашки.

Через некоторое время тетя Лена, медсестра, которая присматривала за мной, сказала, что ко мне пришла мама. Радости не было предела! Дима собрался уходить к себе, и мы договорились, что поиграем позже. Я тогда еще не знала, что мы с ним не поиграем больше никогда.

Ко мне в палату вошла мама, я увидела, что она плачет. На ней был свитер, цветом похожий на логотип «Билайна», черный берет и брюки со стрелкой.

Она сказала мне собирать вещи:

– Мы идем домой, тебя выписывают.

– Но мы еще с Димой вечером хотели почитать,– начала было я, но мама резко и бескомпромиссно прервала мои возражения сухим «собирайся, живо».

Она схватила меня за руку, и мы пошли по длинному ярко освещенному коридору. Затем вошли в еще более яркий кабинет, там сильно пахло микстурами. А еще в этом кабинете сидела строгая женщина в белом халате.

Мама начала говорить с ней почти криком – требовала выдать справку о моем выздоровлении:

– Поймите вы, у меня мужа поймали, – выпалила она, почти разрыдавшись.

– Я понимаю, но и вы поймите: мы не можем выписать недолеченного ребенка.

Они разговаривали так еще несколько минут, а я смотрела то на маму, то на строгую женщину в белом халате, и совершенно не понимала, что происходит.

В итоге справку нам все-таки выдали, и мы пошли домой. Был март, стоял легкий морозец, ярко светило солнце. Мама шла и плакала, а я шла и не понимала, как вообще можно плакать в такую погоду.

Мы с Ксюшей играли в своей комнате, пока мама готовила обед. Кажется, варила суп. Стук в дверь:

– Кто там? – мама изо всех сил пыталась скрыть страх в голосе. Надо сказать, это было очень наигранно.

– Старший следователь Скворцов. Откройте, пожалуйста, – голос из-за двери был довольно жесткий, но будто снисходительный.

Маму в секунду перекосило, но она все же повернула ключ в замке и впустила нежданного гостя. Хотя, учитывая, за что посадили моего отца, гость был довольно ожидаемый.

– Здравствуйте, вы – Губина Татьяна Аблясовна? – процедил, словно по рапорту, старший следователь Скворцов.

– Да, это я, – мама уже совсем не пыталась скрыть свое волнение, я увидела, как у нее задрожали руки.

– Ваш муж совершил разбойное нападение на гражданина Самойлова Игоря Николаевича, мы нашли его по горячим следам, – Скворцов все цедил и цедил свои слова сквозь вставленные зубы, а мама с каждым его словом выглядела все более опустошенной, потерянной и напуганной.

– Будьте добры, покажите, какие ножи есть у вас в квартире, – слова уже начал цедить напарник Скворцова. Низкорослый, чуть полноватый, он казался настоящим Халком на фоне моей матери, из которой, кажется, за несколько минут ушла вся жизненная сила.

Мама достала три ножа из стола: с зеленой, черной и коричневой ручками.

– Слушай, этот подходит под описание, – низкорослый Халк показал старшему следователю Скворцову на нож с коричневой ручкой и широким лезвием.

– Татьяна Аблясовна, мы забираем этот нож в качестве вещественного доказательства. Через пару недель вам придет повестка в суд, ожидайте.

Скворцов, казалось, хотел спросить у мамы что-то еще, но потом посмотрел на нас с сестрой и, видимо, передумал: мы играли в куклы за чуть прикрытой дверью и активно что-то обсуждали, старательно делая вид, что не подслушиваем «взрослые» разговоры.

– Ладно, нам пора идти. Всего доброго, крепитесь, Татьяна Аблясовна.

Мама едва слышным голосом что-то выдавила вслед двум блюстителям правопорядка, закрыла за ними дверь, скатилась по двери и тихонько заплакала. А суп все продолжал кипеть на плите.

Время уже было довольно позднее, когда я вдруг проснулась от страшного сна. Ксюша мирно спала в своей кровати, а я увидела, что в маминой комнате все еще горит свет.

Я протерла глаза, откинула одеяло, взяла из-под подушки книжку про Принцессу на горошине и босиком почапала к маме, чтобы она почитала мне перед сном. Вернее даже – для доброго сна, ведь то, что мне тогда приснилось, было настоящим кошмаром.

В своем сне я гуляла по безлюдному пляжу. Песок обжигал ступни, я видела, как где-то вдалеке развевается на ветру мамина юбка с подсолнухами. Потом я заметила какой-то колючий куст, у него была очень необычная форма.

Несмотря на то, что мама просила идти быстрее, я решила проверить, что это за растение. Секундой позже заметила, что куст шевелится, но не колышется от ветра, как все вокруг, а шевелится так, словно бы он сам – живое существо. Потом помню только зеленые глаза, огромные клыки и свой стон «мамочка, помоги, я умираю».

Так вот, после такого ужасного видения я обиделась на свою книжку, которую мама всегда клала мне под подушку для сладких снов. Ну, а почему она не смогла меня защитить?

Однако книжку свою я быстро простила, ведь она была одной из моих любимых, взяла ее в подмышку и зашагала прямиком в мамину комнату. Немного спотыкаясь спросонья, вышла на свет, будто мотылек, и юркнула под мамин плед. Она листала тот коричневый фотоальбом, который я приняла за шоколад. Листала и плакала.

– Мам, почему ты плачешь? – я тогда еще была не в состоянии оценить ситуацию, в которой оказалась наша семья. Так бы тоже, наверное, выла белугой.

– Что? Нет, я не плачу, – мама сразу же поспешила натянуть улыбку, – просто немного устала. А ты почему до сих пор не спишь?