– Help! I need somebody-y-y-y-y! – истерично кричал он с улыбкой во все зубы. Его голос был очень похож на голос Леннона, но тут была специфическая изюминка в подростковом ломаном голосе, что было уморительно. А его танцы были отдельным зрелищем: с одной стороны, он обладал пластичностью, но из-за его телосложения создавалось ощущение того, что он ломает себе позвоночник, выгибаясь как каракатица, у которой вовсе отсутствует эта часть скелета. Франциска часто рисовала его в движении, и эти работы почему-то особо хвалила Сага.

Станцевав свой сногсшибательный танец, за которым наблюдали все ученики, стоявшие рядом, он, запыхавшись, уселся на скамью.

– У тебя есть вода? – с трясущейся рукой спросил он у своей подруги.

– Не-а.

– Черт, а-а-а, – тяжело вздохнул Александр, сползая со спинки скамьи. Через секунду он заметил десятки глаз, уставившихся на него со смехом.

– Челюсть подберите! – без агрессии сказал он, питаясь чувством величия над теми, кто не может позволить себе раскрепоститься. Все снова усмехнулись и разошлись.

Он положил руки на живот и полностью говорил своим видом, что усох. А Франциска с улыбкой смотрела на него – она так делала всегда, просто порой добавляя больше эмоций в свою мимику.

– Знаешь, я постоянно думаю об одной вещи… – заговорил Александр.

– О чем же?

– Ты когда-нибудь хотела делать свою музыку, которой бы восхищались миллионы?

– Наверное, но я не музыкант, а художник, это ты гитарист, а я-то что?

Александр и правда играл на гитаре уже на протяжении трех лет, но только еще не был профессионалом.

– Вот именно! Ты художник, а значит, априори ощущаешь прекрасное – ощущаешь искусство!

Франциска закусила щеку, смотря вниз.

– Не могу понять, к чему ты вообще всё это клонишь? – немного мотнув головой, спросила она, въедаясь в него взглядом.

– Я бы хотел создать группу, – тихо ответил он, будто стесняясь своего желания или боясь отказа.

– Хм, но как ты себе это представляешь?

Александр был рад слышать что-то, кроме «нет» или «я не знаю», да и этого бы не сказала Франциска.

– Смотри… – Он сел по-турецки, что означало зародившуюся в нем уверенность. – В первую очередь, мы определимся с ролями. К примеру, ты вокалистка, а я гитарист, ну и, может, тоже вокалист, не знаю. Затем мы найдем человека, который будет нашим проводником в мир музыки, то есть репетитор по вокалу и гитаре. В процессе мы будем писать собственные песни, найдем барабанщика, а когда наши навыки будут на высоте, мы найдем студию и запишем там песню. Хотя насчет последнего у меня есть другое предложение…

– Выкладывай, – строго приказала внимательно слушающая Франциска.

– Мы могли бы поехать в Америку, где у нас будет намного больше возможностей. Быть может, даже именно там найдем кого-нибудь на роль барабанщика, ну а затем запишем то, что будем иметь.

– Вижу, что ты многое обдумал…

После ее слов Александр опустил голову, отчаянно ковыряя слезающую подошву с кед.

– Ты не боишься этого?

«Вот бы у Франциски порой была функция с ответами исключительно «да» или «нет»», – подумал Александр.

– Боюсь лишь потерять контроль, не более.

– Знаешь, нам нелегко признаться в этом, но именно мысль об утрате контроля больше всего притягивает людей, привыкших вечно контролировать себя, людей, подобных нам с тобой. Все цивилизованные народы становились такими, целенаправленно подавляя в себе первобытность… – Александр смотрел на нее, внимательно следя за отсутствием движения ее глаз, направленных далеко в горизонт. – Задумайся, так ли уж сильно мы отличаемся от древних людей, греков, например? С их одержимостью долгов, благочестием, преданностью, самопожертвованием? Сбрось оковы страха потерять контроль, может, его вовсе нет?

Франциска часто углублялась в сознание, проходя сквозь океан гормонов гипофиза, серого вещества, черепной коробки, а затем левитируя, между пространством реальностей. Этот процесс заставлял Александра восхищаться ею.

– Кажется, здесь не нужно лишних комментариев. – Александр с улыбкой встречал долгожданный взгляд Франциски в его сторону.

Ветер подул в них, это было странно во время такого сухого жаркого дня. Он поиграл с их волосами, после чего испарился. Призрак будущего.

Последний урок протекал, словно одно десятилетие, как ни странно, это была история. Вообще, Франциске нравился этот предмет, но скорее интересное мышление о том, что будущее влияет на прошлое. Она много размышляла, зависели ли какие-либо вещи от ее собственных действий на действия прошлых столетий и тысячелетий. Или зависят ли будущие события других людей на ее нынешнюю. «Хорошо, что звонок, прозвеневший через пять минут, меняет мое настроение уже сейчас», – мысленно усмехнулась Франциска, складывая учебник, ручку и тетрадь в портфель.

Выходя из кабинета, она начала немного подтанцовывать музыке в собственной голове. Это были The doors – Break on through. В момент «криков» Джима Моррисона в конце коридора показался Александр. Он прибавил темп и, еще не дойдя до цели, начал громко вещать:

– Откладывал до конца одну хорошую новость…

– Какую?

– Ко мне приезжает Данила, и ты поедешь с ним знакомиться.

– Что? Серьезно?

Они наконец-то подошли друг к другу.

– Да, надеюсь, ты не занята?

– Нет, но даже будь я занята, я бы отменила все планы из-за такой новости.

– Пошли, – объявил Александр, метнув головой в сторону лестницы, параллельно взяв рюкзак Франциски с ее плеч. Каждый раз она заявляла о своем нетерпении к этому, ибо зачем ей помогать с тяжестями, даже с такими, как донести рюкзак? Но в душе ей всегда было приятно.

Они дошли до остановки, к которой буквально через минуту подъехал автобус, и с огромным удовольствием уселись на свои почетные задние места.

– А с чего он решил приехать? – неожиданно спросила Франциска. Образ Данилы всегда был размыт в ее глазах, и ей с интересом хотелось узнать про него.

– Просто повидаться со мной, последний раз он приезжал четыре месяца назад. Хорошо, что на этот раз мы не встретим его с мамой и папой, они вечно портят праздник.

Когда он упоминал их, Франциска боялась, что ему тотчас станет грустно. Его голос соскакивал, а вечный фейерверк в глазах сразу угасал. За годы с их знакомства произошло многое. С 9 до 13 лет он числился на занятиях психотерапии. Лилис Брайс стригла с них деньги, словно стригут садовники кусты, превращая их в различные статуи. Из них вышла статуя раздора. Поначалу Александр относился ко всему, как к шутке, как это и было, но потихоньку мальчику усердно начали внушать, что он псих. Галлюцинации ухудшались и становились более страшными, но родители не обращали на это внимание. Вскоре они константно приняли эту позицию, задумываясь о том, что их сын всё выдумал для привлечения внимания. Но повзрослев и не выдержав этих консультаций в ад, Александр решил солгать им, сказав, что всё прошло. Он был рад своему провернутому плану, ибо с ним у Александра появилось много плюсов. Но факта отсутствия профессиональной помощи никто не отменял. Родителям стало окончательно всё равно, а подростковый возраст превратил безразличие в ненависть. Сын не оправдывал их надежд в становлении серьезного человека, а напротив – раздражал своими «аморальными» выходками и любовью к музыке. Франциска удивлялась, как некоторые родители не видят в своих детях потенциал и жажду к определенному делу, пусть оно не соответствует их желаниям, но оно заставляет ваше чадо поистине жить, наслаждаться и созидать.

– Я часто думаю о нем, мне бы хотелось, чтобы мы чаще виделись, – он говорил это постоянно, и Франциска знала, что Данила единственный человек, кроме нее, кто был дорог Александру.

– Совсем скоро ты увидишься с ним, думаю, он уже приехал и ждет тебя дома.

– Да, так и есть.

Из окон автобуса, рассекающего зеленые кроны деревьев, нависающих над дорогой, стала виднеться остановка. Она располагалась прямо перед въездом в район, где жил Александр. Он представлял собой одну длинную улицу, по сторонам которой были расположены дома. Свет там всегда был преломленным из-за высочайших елей, которые, казалось, «разговаривают» с тобой. Выйдя на улицу, в нос бросился свежий воздух, он, естественно, отличался от воздуха в других точках этой местности из-за своей наполненности цветением и влаги. Из-за влаги ночью тут появлялись густые туманы, накрывающие всё живое своими объятиями.