– Почему у меня не получается? – Я совсем не художник, и ничего у меня не выйдет! – эмоционально высказалась Франциска, топая ногой.

– Милая, всё сразу ни у кого, даже у самых великих людей, не получается. Просто некоторые сдаются, а другие продолжают делать и делать, пока не добьются успеха, как говорится, капля камень точит. Так что не сдавайся, и у тебя всё когда-нибудь получится.

– А что, если то, что я делаю, не будет нравиться людям?

– Это распространенный феномен среди людей искусства, в большинстве случаев критика окружающих – лишь зависть и шанс повыситься за твой счет. Редко встречается конструктивная, то есть значащая критика. Вдохновляйся и твори ради себя, а остальное подождет.

– Хм, а что вдохновляет тебя?

– Вся вселенная в целом, и поверь, я нахожу свет и нечто прекрасное даже в самых темных уголках планеты, так что для меня всё является источником вдохновения. И ты в том числе. А тебя?

– Я еще не знаю, может, поэтому у меня не получается.

– Ты узнаешь, но чуть позже, а сейчас предлагаю прервать нашу беседу и перекусить очень аппетитными круассанами.

– Круассаны! – радостно прокричала Франциска и поспешила доставать их из рюкзака своими крохотными детскими ручками, что тут же заметались во все стороны, пока им не досталось желаемое лакомство.

Приблизительно так проходили все последующие годы. Сабина проводила много времени на работе, Сага обучала Франциску искусству рисования и немного философии. Дома Сабина читала дочери художественную литературу перед сном, а ночью ей снились самые невероятные сны, но часто ей снился сон, события и атмосфера которого она не слышала нигде. Лес, страх и ощущения бега, над головой пасмурное небо, которое в конце всегда будто рушилось на нее. Видеть его было подобно бегу по воздуху.

Время шло, и мысли Сабины о тайне прошлого начали развеиваться, словно песок, просачивающийся сквозь пальцы рук.

Годы сливались с влажным воздухом в Туве, который никогда не менял своей субстанции. Вдыхая его глубокими глотками, казалось, что медленно впускаешь внутрь волну воды со стаей рыб, что в итоге отчаянно бьются о стенки твоих легких. Всё было по-прежнему: Сабина отбывала рабочий «срок» в госпитале, где снова видела, как смерть заполняет собой каждое мгновение. К счастью, с появлением в её жизни дочери луч света прожег дыру во тьме, подобно самой Франциске, играющей со стёклышком, только ролью тьмы служила стена в ее комнате, по совместительству единственный объект, меняющий свое обличье чуть ли не каждый день. Навыки в рисовании стремительно улучшались, и стены пристали этими результатами. Сага всегда говорила: «Это не просто доски, за которыми плотно утрамбован утеплитель, это твое строение реальности, новое видение, которое становится новым каждый раз, как ты на него посмотришь». Сама Сага стала Франциске второй мамой, мамой, подарившей умение дышать в искусстве, проклятием которого была мучительная смерть при его отсутствии.

Помимо этого, еще совсем юная, но раскрывшая глаза на мир девочка скоро должна была пойти в школу и попасть в этот огромный и столь нелегкий мир. Да, кажется, история забрала уже с собой примерно семь лет, не так ли?

Это было первое сентября 1961 года.

С утра на небе висели тучи, а через них сочились лучи солнца, что падали на уже немного пожелтевшие листья. Вскоре эти лучи упали и на окно Франциски, играясь с её волосами, создавая стойкое ощущение их воспламенения. Вся комната светилась, устроив целый вальс теплого света, акустикой для которого было пение птиц, что ещё не успели улететь на юг.

В детскую комнату зашла Сабина, сегодня у нее был выходной, но несмотря на отдых, ее лицо по-прежнему казалось уставшим: темная прядь волос вальяжно расположилась на её сияющем лбу, еле видимые синяки ждали своего прикрытия пудрой, а глаза были поглощены грудой усталости, что даже визуально спрятала дно зрачка. Она принесла завтрак в постель и тихонько подсела на кровать крепко спящей дочери. Погладив её бок, туго укутанный одеялом, Сабина мягко прошептала:

– Просыпайся, соня!

После этих слов Франциска резко повернулась к ней заспанным лицом, таким же забавным, как и слегка растрепанные волосы.

– Почему так рано? – промолвила девочка, потирая глаза.

– Потому что ты идешь в школу! Это твой первый день, и я решила приготовить тебе любимые блинчики с мёдом, – улыбнулась Сабина, поправив нежные волосы дочери за ухо.

У той, в свою очередь, счастья было хоть отбавляй, ведь блинчики всегда были хорошей новостью, даже несмотря на предстоящую неизвестность, ворота которой ей суждено открыть. Парадная одежда была подготовлена и лежала на спинке дивана в гостиной. Вскоре она оказалась на Франциске: платье цвета латте с белыми кружевами, которое купила Сабина на отложенные для желаемой сумки деньги. Она подумала, что для нее большим счастьем будет красиво одетая радостная дочь, нежели сумка, в которую можно складывать различные ненужные бумаги, деньги и очередную пачку сигарет. Расчесав волосы, они отправились на выход.

Франциска настояла на том, чтобы нести свой пустой рюкзак, взятый лишь для галочки, ведь уроков сегодня не будет. По цвету он напоминал стеклянные зеленые бутылки, которые когда-то использовали моряки. Около застежки была изображена красная бабочка, на которую Франциска смотрела всю дорогу в автобусе, даже не заметив скорого приезда. Подъехав к школе, она удивилась количеству детей, это слегка напугало ее, и по телу пробежала легкая дрожь. Вся толпа выстроилась в линейку, облака начали отливать серо-сиреневым, тем самым еще больше нагнетая обстановку. Она чувствовала, как упала с камнями в карманах в огромный океан, стремительно идя ко дну. Так Франциска, уже Шмитц, утонула в школьной жизни.

В ее классе было 32 человека, большинство из которых знали друг друга ещё с детского сада. Это удручало еще больше, наводя на подтверждение своей отчужденности в их обществе. Словно даже вначале она упустила исходную точку, в которой бы сумела обзавестись друзьями. Дети её возраста априори воспринимали что-то или кого-то нового как нечто инородное, чуждое для их понимания, из чего и следовало неприятие. «Жестоко», – подумала как-то Франциска, смотря на летящий в окно собственный пенал, который кинул один задира. Это был первый и далеко не последний раз его несуразных выходок по отношению к ней и не только. Дни шли, и каждый день Франциска чувствовала ту самую «воду» в дыхательных путях, и в конце концов у нее появились «жабры».

Смирившись со своей судьбой изгоя, у нее по волшебству пропало и собственное желание пробовать попасть в социум. Наблюдая за тем, чем занимаются её сверстники на переменах, слушая их глупые разговоры, сочившиеся из грязных уст, она четко поняла, что как ни крути, но с ними ей точно не по пути. Так что вне уроков Франциска с удовольствием разделяла с собой рисование в блокноте. Также в тот период ее крайне захватила история «Маленького принца», эту книгу ей купила мама на одной из барахолок, проходившей в центре города. Гётеборг славился своим наличием антиквариата и редкостных экземпляров. Каждый год на главной улице проходит ярмарка, на которую довольно пожилые особы приносят вещи, унаследованные от своих прабабушек и прадедов. Сабина была любительницей этой манящей пыли, потому и не пропускала ни единой выставки, и этот год не стал исключением. «Маленького принца» она приобрела у женщины, продававшей старые стулья, открытки и книги, каждая из которых была первым выпущенным изданием. Такие драгоценные вещи не стоит давать детям, которые вмиг превратят этот ветхий переплет в мокрый комок бумаги, закинутый в какую-нибудь лужу, а затем ставший мячом для игр. Но Франциска не любила ни лужи, ни игры, а максимальный урон, что она может причинить книгам – была слеза, упавшая при прочтении слишком эмоционального момента. Сабина, напротив, удивлялась кропотливости дочери, аккуратности у которой было не занимать. Это, кстати, отражалось и на почерке, который у юной девочки был очень элегантным: каждый крючок был словно начерчен циркулем, а наклон невольно заставлял думать, что его сделала некая машина, запрограммированная на точность своей работы. Исходя из этого, Сабина не задумываясь доверила книгу дочери, которая была безумно благодарна новому подарку.