Сага с улыбкой посмотрела ей вслед, а затем на девочку:

– Пойдем в дом, а то сейчас, кажется, дождь начнется.

Они зашли внутрь и буквально через несколько секунд темные тучи все-таки плеснули своими слезами на окрестность, издавая уютный шум по крыше.

Было тепло, камин прогревал и освещал всё пространство. Интерьер дома невольно внушал, что здесь живет волшебница-художница. Насчет первого угадать нельзя, ибо лишь наличие странных фигурок и сухих растений на полках не могло подтвердить догадки. А второе было правдой, уж мольберты, утопающие в цветных мазках, уверяли о том, что Сага была художницей.

Женщина с ребенком на руках села на диван около окна. Оно выходило на чудесный вид Гётеборга, который напоминал собой кукольные макеты для съемок в кино. Спуск с их района – Туве, упирался в поля. Их бремя кончалось на выступающих горах в горизонте. Через них шел тоннель для поездов, и в одном месте он выходил наружу. В ту секунду оттуда как раз показался грузовой поезд. «Интересно, куда они все направляются?» – подумала Сага, усмехнувшись. Её полет сознания нарушило детское кряхтение. Она аккуратно поправила ткань, в которую была укутана девочка.

– Не думаю, что ты поймешь сейчас мои слова, но я верю, что где-то вся эта информация останется. Наши ощущения и ассоциации, корня которых мы не знаем, всегда исходят из жизни, которую мы не помним. Порой даже из прошлой. Так вот, милая Франциска, сейчас я поведаю тебе мою историю и расскажу, кто же я такая, хотя, скорее всего, мне придется рассказывать это снова лет так через пять.

Франциска с интересом смотрела на нее и грызла пуговичку на своей маечке.

– 14 мая 1890, в год, когда умер Ван Гог, родилась я – Сага Линдстром. Свое детство и отрочество провела в Стокгольме, родители настояли на том, чтобы я пошла в театральный, собственно, что я и сделала. Но сколько себя помню, всегда рисовала. Не важно, чем – маслом, акварелью, карандашом, красками сознания… – Она сделала глубокий вдох, стрельнув печальным взглядом вдаль. – Поступление в театральный было лишь галочкой для родителей, а моим смыслом жизни оставалась живопись. После 18 лет я съехала от семьи, бросила ненавистный институт и начала продавать свои картины. Родители сразу отреклись от меня, выжгли мое имя из семейного древа… Смешно, не правда ли? – Смешок вылетел из ее уст, и через секунду на ее лице снова появилась тень грусти. – Но честно, мне было всё равно, я просто шла к своей цели. И однажды мой труд начал давать плоды, мои картины продавались, и я была счастлива как никогда ранее. Я стала путешествовать по миру, продолжала жить искусством, и всё было достаточно обыденным, пока в Лондоне судьба не подарила мне одного человека – Джека Брауна, моего мужа и отца моих детей. Он тоже был художником, мы осуществляли совместные проекты, делали нашу квартиру, которая находилась в Лондоне, неким пристанищем творчества и любви в одном флаконе. А потом я забеременела двойней, и у меня родились замечательная дочка Кристалл и прекрасный сын Альпин. Мы постоянно куда-то ездили, посещали выставки… Эх, было время. Дети выросли и разъехались кто куда, а мы с Джеком решили переехать на мою родину – в Швецию, только не в Стокгольм, а в Гётеборг.

В этом доме мы создавали мир, не написанный ни в одних книгах, не показанный ни в одном фильме и не ощутимый ни одним человеком, кроме нас. Но однажды Джек оставил тут и свою душу, уйдя из жизни в возрасте 50 лет из-за врожденной болезни, которая начала прогрессировать.

По её умиротворенному лицу стекла слеза, что звонко пала на кожу дивана.

– Дети порой приезжают ко мне, но это случается редко, у каждого из них работа и ежедневная рутина. Вот я и осталась тут одна. Но будь у тебя возможность понимать всё мною сказанное, ты бы обязательно задалась вопросом, для чего я всё это тебе повествую. Но я отвечу прямо сейчас. Я хочу воспитать из тебя мечтателя. Ты кажешься лучиком света не только для меня в моей серой жизни, но и для всего мира, заросшего во тьме. Сама посмотри – ты подарила улыбку женщине, своей матери, которая всю жизнь была несчастна.

Сага погладила румяную щечку ребенка, который улыбнулся во все свои нагие десны.

– С ранних лет я буду приучать тебе, что мнение общества лишь закаляет, хоть и порой может сильно ранить, но всё, что не убивает нас, делает нас сильнее. И, конечно, искусство, чем раньше ты поймешь его, тем лучше. А пока ты еще маленькая, и мне кажется, что тебе пора кушать.

Сага взяла Франциску на руки, налила ей молока, после чего уложила спать.

День прошел моментально, она игралась с ней, читала ей сказки, а к вечеру пришла Сабина и забрала ее.

Время так и шло, всё было как обычно: Франциска оставалась у Саги, та читала ей книги, а по выходным она проводила время с матерью.

И вот прошло пять лет, за которые ничего не изменилось, за исключением Франциски.

На дворе май 1959 г., утром Сабина уехала на работу, оставив свою дочь соседке.

– Франциска, должна сообщить, что сегодня важный день, кажется, пришло время взять тебя с собой в поле, это будет твой первый долгожданный урок рисования.

– А можно взять с собой мишку? – У девочки выпала пара молочных зубов, отчего она сильно шепелявила.

– Да, можно, только не потеряй его. Я буду собираться, а ты пока сложи всё, что хочешь захватить с собой.

Сага взяла большой и маленький холсты, краски, кисти, воду и два круассана для перекуса.

Вещи были собраны, и вскоре художники вышли на охоту. На их улице они встретили знакомого, который ехал на работу в сторону поля. При виде их он остановился, открыл окно своей машины и весело произнес:

– Здравствуйте, Сага! Куда держите путь с холстами?

– Добрый день, Магнус! В поле, хочу поймать утренний свет, не могли бы вы нас довезти?

– Конечно могу, садитесь.

Они уселись в грузовик, аккуратно держа вещи. Магнус – приветливый мужчина с жесткой щетиной и мягким сердцем, жил в самом конце района Туве. Он работал на ферме, в пяти милях от дома. Каждый день ему приходилось ездить туда на своем старом голубом грузовике, чей бампер напоминал Франциске морду кота. Этот день был не исключением.

Они выдвинулись, съехали с пригорка их района и выехали на трассу, с правой части которой находилось нужное им поле. Свернув на узкую дорожку, Магнус высадил их, ибо дальше машине не суждено было проехать. Дорога была совсем недолгая, буквально 10 минут, поэтому это не сыграло особой роли.

– Спасибо вам, что довезли нас.

– Не за что, обращайтесь! – Магнус поправил козырек своей кепки и уехал в путь.

Сага, взяв Франциску за руку, отправилась в объятия поля.

Небольшой ветерок ласкал золотистые колоски пшеницы, которые напоминали Франциске о пророчестве, которое Сага когда-то ей поведала: «В синей одежде придет, посреди золотого поля встанет и, вновь людей объединив со свободой, в синий чистый край им покажет дорогу». Девочка не поняла смысл ее слов, но Сага уверила ее в том, что настанет время, и та обязательно ими проникнется. Из-за небольшого количества облаков виднелось солнце, а по небу летали гоняющиеся друг за другом ласточки. Сага поставила холсты и слегка наклонилась к Франциске.

– Я тебе уже рассказывала про разные направления в искусстве и говорила, что больше всего люблю творить в стиле импрессионизма, но я – это не ты, и ты со временем найдешь себя в живописи, а сейчас рисуй, как тебе велит сердце, можешь использовать яркие цвета, а можешь тусклые. Приступай, – объяснила Сага. Ей казалось забавным наблюдать за первыми шагами чьей-то молодой души в каком-то деле. Франциска смело взяла в руки краски и кисти, первым делом решив нарисовать небо.

Она пыталась добиться максимально светлого оттенка серого, с чем ей немного помогла Сага.

Процесс рисования шел полным ходом, девочка сильно нервничала, когда у нее не получались желанные образы природы. Ее пухлые щечки дулись, едва пигментированные брови сводились, а глаза страстно горели. В момент активного процесса она резко спросила Сагу: