— Воронцов, ты что себе думаешь? Я же нервничал! У тебя такое горе, а лучший друг никакого доступа не имеет! — высказался майор, который не понаслышке знал, как сильно его друг любил и ценил своего отца.

— Ладно, Эд, прости. Я был не в состоянии кого-либо видеть и слышать… С мамой тоже беда приключилась, по моей вине. — и он коротко поведал Эдуарду о событиях после похорон.

— Хорошо, что Маша рядом и хоть как-то тебя поддерживает, а то, чувствую, психолог бы понадобился… — сделал вывод майор. — Дим, мне очень жаль Михаила Алексеевича, но так нельзя. Ты же себя заживо похоронишь. Подумай о будущем…

— О каком? Я его не вижу, будущего никакого, Эд! — резко ответил Воронцов, одним глотком выпив виски, который они этим вечером потребляли.

— Ты в упор продолжаешь не замечать вариантов с участием Маши?

— Маше я не нужен! Я остался для неё на уровне благодетеля, который спас её из тюрьмы, на уровне хорошего адвоката! Она сама всё время подчёркивает то, что помогает из чувства благодарности. Понимаешь? Благодарность и уважение никогда не приравнивались к любви!

— Ну ты прям хочешь, чтоб она всего через полтора месяца после того, что с ней случилось, после предательства, боли, которые она пережила, взяла и сразу влюбилась в тебя! Не может так быть, Воронцов, время нужно! А ей, которая вообще мужикам теперь не верит, тем более. — высказался Титов.

— Это я, Эд, не верю, что она сможет оттаять. — заупрямился Дмитрий, который в конец устал после всего, что произошло в его жизни за столь короткий срок. — Да и полюбить меня тоже. Между нами пропасть в много лет. Как в той песне: «Жаль, что опоздала ты ко мне на жизнь».

— Так, Воронцов, мне категорически не нравятся такие настроения! — начал раздражаться Эдуард. — Я знаю другого Диму! Решительного, уверенного в себе мужчину, для которого нет преград, если он хочет завоевать женщину! Вспомни и ты его, будь добр! — настаивал друг. — Я понимаю, тебя слишком подкосила смерть отца, ты устал. Но надо проявить где-то терпение, где-то настойчивость и всё будет, Дим. Никто не обещал, что будет легко. Или тебе кто-то обещал? — усмехнувшись, спросил майор.

— Нет. — улыбнулся Воронцов и снова выпил виски.

По дороге домой он думал над их разговором, потом вдруг попросил таксиста остановиться, вышел из машины, вдохнув воздух посмотрел на ночную Москву, а когда сел обратно, назвал другой адрес.

Он решил пустить всё на самотёк и поехать к Яне. Она была именно той женщиной, которая ждала Воронцова всегда, в любой момент, и долгое время надеялась, что он оценит это. Но для него Яна всегда оставалась просто вариантом — одной из многих, с кем он не чувствовал себя счастливым, но мог провести время.

Хотя бы в эту ночь, под воздействием виски и окутанный лаской любовницы, Дмитрий забылся, но ненадолго. Как только он закрывал глаза, то видел ма́шин образ, её лицо, глаза, улыбку…

Он вернулся домой рано утром, уйдя от Яны пока она спала, во избежании лишних причитаний и вопросов.

В доме было тихо, он осторожно закрыл дверь, снял верхнюю одежду, прошёл в гостиную и тут же наткнулся взглядом на ма́шину фигуру.

Девушка спала в гостиной, одетая, положив голову на стол. Рядом стоял отпитый стакан воды и лежали смятые салфетки. Его «выдал» Баффи, который отчего то начал лаять на хозяина.

Маша проснулась, подняла голову, непонимающе оглянулась и потом увидела Дмитрия Михайловича. Её глаза были заплаканы, виднелась потёкшая чёрными струйками тушь.

— Прости, я не хотел тебя разбудить… — произнёс первое, что пришло в голову, слегка удивлённый всем увиденным мужчина.

— Слава Богу, что вы живы. — медленно произнесла девушка, глядя на него.

— Ты… Подумала что со мной что-то случилось? — задал он абсурдный вопрос, окончательно опешив от её фразы.

— Да. — как-то обречённо сказала она. — У вас был отключен телефон, Эдуард сказал, что вы уже распрощались и разъехались по домам, Ирине Константиновне я звонить не захотела, чтобы не волновать почём зря… — Северцева всё это говорила, а её губы начали дрожать и глаза наполняться слезами. — Я начала звонить в больницы, но везде отвечали, что не привозили и аварий с участием такси не было. Я не знала, что думать, хотела ехать в Москву, потом поняла, что это бесполезно… — она сдерживалась, чтобы не расплакаться и это было видно невооружённым взглядом.

— Маруся… — начал было Воронцов, сердце которого дрогнуло, но она его прервала.

— Я понимаю, что всё это звучит как претензия, но нет, я ни в коем случае вас ни в чём не обвиняю, я не имею на это права… — Маша замолчала, мысли сбивались в комок. Всю эту бессонную ночь, она слишком много всего передумала и теперь уже не совсем соображала, о чём говорить и о чём молчать. — Просто, я очень испугалась за вас.

Дмитрий смотрел на неё, на взъерошенные и слегка примятые каштановые волосы с медным отливом, на зелёно-серые озёра заплаканных глаз со взглядом полным отчаяния, и чувствовал себя последним идиотом, который заставляет страдать любимую женщину.

— Я не думал, что ты так сильно будешь переживать… — отчего то «ляпнул» он.

— Действительно, чего мне переживать? — Северцева «вскипела» от этих его слов. Почему, она и сама не могла потом понять. — Всего лишь человек, который стал мне близок и дорог пропал! Да ещё и в совершенно ужасном психологическом состоянии! Я же думала, что вы в больницу попали, что произошло что-то страшное… Я всю ночь вас искала! — высказала напрямую она, уже абсолютно не стесняясь и достаточно резко.

— Машенька, — он опомнился, взял её за руку — прости меня. Я не должен был так поступать с тобой. Я виноват. Прости, дурака… — искренне попросил Воронцов, глядя в её глаза. Мария, как будто, резко остыла. Помолчав минуту, она сказала:

— Это вы меня простите, я не имею права. Я пойду спать. — и высвободив руку из его руки, убежала наверх.

Дмитрий Михайлович стоял поражённый, словно громом. Он ругал себя, но другая мысль, которая выделялась яснее и чётче, мешала в полной мере испытать угрызения совести: он вспоминал ма́шины слова «…человек, который стал мне близок и дорог…» и это вызывало улыбку на его губах и вселяло невероятную надежду! Он ей дорог!

Маша поднялась в спальню и прежде чем уснуть, решила завести будильник. Когда она взяла в руки телефон, раздался звонок, номер не определился. Она немного помедлила, но ответила.

— Я слушаю! — в трубке раздался непонятный шум, тяжёлые вздохи, а потом металлический голос произнёс:

— Я сделаю всё, чтобы ты сдохла! — и раздались гудки.

Северцева в ужасе отбросила телефон на кровать. Всё это время, ей приходили смс, подобные тому, которое она обнаружила незадолго до смерти отца Дмитрия, и которому не предала тогда значения. Однако, в этот период Марии было не до того, чтобы обращать внимания на них, или тщательно анализировать и успеть испугаться. На передний план вышли переживания за Воронцова и его маму.

Но сейчас, когда смски превратились в звонок, ей стало не по себе. Кто и за что мог ей угрожать, было совершенно неясно. Девушка всё же сумела совладать собой и отогнать мрачные мысли, а потом провалилась в глубокий сон после бессонной ночи, проведённой в крайнем стрессе.

Когда она проснулась, Дмитрия Михайловича уже не было дома. Делать особо ничего не хотелось, потому что она ощущала «разбитость» и слабость, но всё-таки, девушка решила испечь пирог, расшевелив себя таким образом. После этого она взяла в библиотеке Дмитрия книгу, выбрав роман Артура Хейли «Отель».

На улице почему то пошёл ливень, что было так не типично для середины февраля, Баффи грустно смотрел на неё, будто жалея Машу. Книга не читалась. Северцева поняла причину своей апатии: её же мысли. Она всё время перебирала в голове ситуацию с внезапным исчезновением Воронцова. В неё вселилось чёткое чувство того, что она для него ничего не значит и это было ужасно обидно осознавать. «Тех, кто значим и дорог, не оставляют вот так, без объяснения, без предупреждения» — думала Мария. Так с ней поступал Тимур, и она точно знала, что для мужа была никем. Игрушкой, которой можно было манипулировать. Вот и Дмитрий не посчитал нужным сказать ей о том, что не приедет ночевать домой. Правильно, кто она такая? Что о себе возомнила? Просто не самая удачливая девушка, которой он из благородства и по доброте душевной помог, не более того.