Пила она по-детски, обхватив чашку обеими руками, и я невольно ощутил себя семпаем в окружении младших школьниц. Причем семпаем крайне раздосадованным: Аска сейчас Мане врежет. Дескать, нефиг, это все было обычное происшествие, ну подумаешь, подстрелили оперативника. С кем не бывает. Вот Евы — это да, это серьезная тема.

— Нет, Мана. Но вы хотели что-то объяснить, — напомнил я, упреждая Аску, которая, судя по гримасе, готовилась сказать именно то, чего я боялся.

— А, да.

Киришима убрала локон со лба и посмотрела в сторону. Начало уже хорошее — страшно представить, что я сейчас услышу.

— Изначально планировалось дать совсем другой сюжет. Совсем другие акценты.

Я взглянул на Аску: рыжая прищурилась и изучала журналистку с плохо скрытым интересом. А еще в голубых глазах была искорка торжества — видимо, Мана только что подтвердила какие-то умозаключения немки.

— И? — произнес я, сообразив, что пауза затягивается.

— Это должна была быть «чернуха», Синдзи. Якобы анализ действий блэйд раннеров, их склонности к риску, — и ваш случай планировалось изобразить как апогей безответственности.

Девушке было грустно. Она сто лет уже вкалывает в этом бизнесе, но все равно ей неловко. Наверное, утренние шоу все же добрее аналитических передач и заказушных роликов в новостях.

— Дайте угадаю. А сам Синдзи — генетический фрик.

А вот это уже называется «презрение» — не надо быть физиономистом, чтобы истолковать Аскиной мордочку. Так скривить такие губы — это годы и годы опыта, помноженного на женское обаяние.

— Это должно было идти намеком, — кивнула Мана и посмотрела, наконец, мне в глаза — эдакий взгляд «снизу вверх». Не в смысле высоты, а по настроению.

Самое забавное, что если вспомнить моего папочку, то я должен с гордостью носить звание генетического фрика. А если же подумать серьезно, то как раз этот сюжет смотрелся бы весьма логично, а вот проведывание «противоречивого героя» в больничке — нет.

— Это же не ваша инициатива — сделать Синдзи добрым и пушистым?

Что-то Аска заигралась в плохого следователя, пора уже и мне в дело вступать, а то как-то скверно все оборачивается. Хотя вопрос она опять задала интересный.

— Изначально меня это вообще не касалось.

Ох ты ж, вон оно как…

— Мана?

— Да, Синдзи. Меня пригласил наш выпускающий продюсер и спросил об отношении к вам. И только потом речь зашла о сюжете, о том, как поменялись планы…

Перепуганная девочка в кресле приемной. Красивые ножки, а через руку переброшен скромный дождевик, каких тысячи в этом городе — так начался мой первый день новой жизни. А еще она плакала и дала мне свой номер телефона. Как же она ко мне относится?

А еще я не могу до сих пор вспомнить: включил ли я поддержание температуры воды в ванной или нет?

— То есть, вам поручили сделать «белый» сюжет?

— Не совсем, Сорью-сан. Просто такой, который вызовет симпатию к старшему лейтенанту.

Вот так. Вот почему больница, вот почему крупным планом инжекторы наномашин, капельницы и прочая медтехника. Даже подобрали журналистку, которая отнесется с сочувствием ко мне, — специально, небось, искали. Кому-то очень надо, чтобы все это выглядело необычайно мило и непосредственно.

— А вы-то сами как к его действиям относитесь?

«Забавно. Ты вообще на чьей стороне, Аска?»

На своей, понял я тут же. Этой рыжей стерве приспичило то ли Ману раскатать, то ли меня достать: ясно ведь, что теле-девочка ничего хорошего о резне не скажет. А я — такой весь чувствительный — расстроюсь и прильну к спасительному сарказму своей напарницы, лишь бы себя не ненавидеть. Только вот проблема-то: вчерашний вечер меня слегка поменял.

Или я вчера просто поставил точку в переменах?

Никогда не думал, что так бывает: ты лежишь, помпы вкачивают в тебя плазму, напичканную крошечными роботами, перед тобой проклятый потолок палаты, а в голове все рушится, весь мир валится карточным домиком, и ты сквозь бесконечный водопад карт видишь, что, оказывается, есть что-то настоящее. Какой-то свет. Что-то такое, от чего щемит в душе, от чего хочется упасть на колени и позорно разрыдаться — и это что-то стоит и человеческих жизней, — твоей в том числе, — и загубленной карьеры, и прочей мишуры.

Потому как Ева не должна сносить свой базовый инстинкт выживания.

Потому как даже человек…

«Черт, тем более человек такого никогда не сделает!»

Или сделает? Чем я занимаюсь, если не убиваю себя ради нее?

И всего одна итоговая мысль. Вот такая: «Она того стоит».

— …наверное, у него не было другого выбора.

Так, видимо, я залип серьезно, раз тут обо мне уже в третьем лице.

— Ну да, ну да, — сказала Аска, косясь на меня. — Скажите еще, что он имел возможность прямо-таки все обдумать.

— Имел. Вы же сами и сказали — «временной спазм».

А Мана молодец. Мало того, что так меня защищает, так еще и Аске нарезает по развернутой программе. В общем, продюсер телеканала не ошибся с выбором, когда послал сюда именно ее.

— Я думаю, что сам Синдзи вряд ли может нас беспристрастно рассудить, — тут рыжая честно попыталась улыбнуться вежливо. — Так что спор бессмыслен. Вроде как.

«Это она в смысле „я победила“».

Надо сказать бы что-то, но не хочется. Слишком уж пристально моя бывшая утренняя мечта меня изучает. О, кстати, вот я и подумал: «бывшая»… Нет, ну это уж слишком пристальный взгляд. Да ну, вряд ли.

— Понятно, — сказала наконец Мана. — Вам, кажется, к капитану надо?

— Да, — сказал, наконец, я и с удивлением обнаружил, что молчать-то я молчал, а вот кофе всю чашку выдул. Вкусовые ощущения тут же вернулись, и я немедленно об этом пожалел. — Спасибо, что зашли, Мана.

— Ну что вы, Синдзи, я же по работе. А вот…

Это та самая озорная улыбка. Как по утрам.

— …как насчет поужинать вместе как-нибудь?

А, черт.

Это, конечно, клево — я герой дня, весь такой противоречивый и условно порицаемый, такого грех не затащить на свидание. И вот пойми эту Ману — что ей нужно от моего общества.

— Простите, Мана, но я могу пойти на свидание только со своей напарницей.

Улыбаться я еще продолжал, а сам уже сообразил, что сейчас Аска с прибалдевшим лицом сверлит мне висок, а телеведущая расплывается в глуповато-расстроенной улыбочке. «Ах, ну да. Если фраза двусмысленна, девушки склонны видеть там именно тот смысл».

— Э, собственно… — протянул я.

— Да ладно, я все поняла!

— Ничего вы поняли, — буркнула Аска. — Я его разве что в туалет не вожу. Соображения безопасности.

Ну, теперь мы все светски поулыбаемся недоразумению, мне стоит сказать еще какую-нибудь двусмысленность — теперь уже нарочно и с намеком, типа, шучу я так.

— Когда все это закончится, мы обязательно куда-нибудь сходим, Мана.

«Да, болван, ты уже обещал ей позвонить», — напомнил мне чей-то голос, подозрительно похожий на голос Аски. То ли интонациями похожий, то ли словом «болван», с которым мне, пожалуй, стоит свыкнуться. Мы похихикали — в смысле, в основном хихикала Мана — и на том разошлись. Я провожал ее взглядом, усиленно старался держать этот самый взгляд как можно выше, и думал о том, что милая веселая девушка снова влипла в большую игру, и опять ее течением прибило ко мне.

Радует одно: на сей раз никого не убили у нее на глазах.

— Не вздумай морочить Киришиме голову, — сказала Аска, вколачивая кнопку вызова лифта. — Лично прослежу, чтобы сходил с ней куда-нибудь.

— А мне-то показалось, что она тебе не понравилась. Померещилось?

Рыжая мотнула головой.

— Нет. Мне ты не нравишься.

«Открытие прямо, смотрите». Я заковылял в подошедший лифт — серо-голубую коробку с выедающим глаза освещением — и облокотился на стену. Вот и ответ. Весь треп был рассчитан на единственного зрителя, все ради меня, так сказать. Мое ж ты солнышко, Аска.

— Тебя за несколько часов вернули в строй с полпути на тот свет, — сказала Сорью. — А вот мозгами твоими заниматься никто не спешит. Хотя пост-травма…