Я ощутил легкую панику.
Может, ее уже нашли и убили? А что если камеры зафиксировали звук нашего с Майей общения? Что если «чистые» писали диалог? Нет. Судя по тону Кацураги, мое поведение до сих пор не объяснили.
Хорошо. Оставим на потом. Тогда так: что Майя могла сказать мне такого?..
— Не спать, Икари!
— Не сплю.
«Я уплыл? Есть, кажется».
— Их главная предложила мне работать на них.
— Главная? Это Ибуки? — прервала меня Кацураги.
В голове больно стукнуло. «Майя… Что ж ты там делала? Что ты там, дура, забыла?»
— Да. Она. Ей нужны были данные по моему делу.
Маска Кацураги слегка «потекла» — кажется, она что-то такое предполагала, а значит, я на верном пути.
— И какие именно?
Я задумался — и для виду и на самом деле. Кажется, стоит сейчас сказать, что в памяти провалы. Или…
— Данные по предполагаемому сговору. И расположение секретных лабораторий на Земле.
— И откуда они, по-твоему…
«Пожму-ка я плечами — вопрос риторический, да и знать ответ я не обязан. Ох, а плечи-то тоже болят».
Некоторое время мы провели за очень неуютным занятием: капитан упорно сверлила меня взглядом, причем с очень и очень скверной дистанции, так что, пожалуй, только остатки наркотиков в крови держали на плаву.
Странно, что я так быстро соображаю и так хреново предаюсь самоуничижению.
— Так, здесь ясно, — произнесла, наконец, капитан и уселась ровно, отодвигаясь от меня. — Но поубивал-то ты их не из-за секретов корпораций.
— Она озвучила мне условия. Учитывая то, какие именно, — я действовал правильно.
Черт, а я ведь так и не смог это сказать — «Да я там всех вас спасал!» Обиняками все хожу, берегу остатки совести. Но самое ведь страшное не это. Ведь я, наверное, даже себя могу убедить, что спасал свою синтетическую беглянку. Мне надо себя убедить, потому что я, как всегда жалок. Потому что я спасал только себя — свой долбаный мозг, который так быстро пристрастился к Еве.
Я ее ненавижу — с того самого момента, как понял, что мне плохо без нее. Она стала моим ядом. Как там сказала Майя?
«Чтобы ты не смог пошевелиться без страха быть обнаруженным».
Страх тут не при чем. И Аянами тут не при чем. И эти проклятые шестнадцать трупов, среди которых бывшая моя любовь — и они тоже не при чем. Я убил того наркомана и чуть не свихнулся. Я перебил шестнадцать человек — и лежу вот, вру вдохновенно. Ничего, я свое наверстаю — но сам факт, сам чертов факт!
Я ее ненавижу.
— Капитан…
Это Сорью. Наверное, у меня сейчас рожа была та еще.
— Да, я вижу. Ладно, Икари. Ты объяснился — мне достаточно. Но отчетов ты напишешь — сраную прорву.
Я открыл глаза — Кацураги уже встала и теперь смотрела на меня из-под нависающего сканера.
— Имей в виду — ты официально под следствием. Твою задницу хотят очень многие. Очень. Даже кое-кто из спасенных тобою.
Не удивительно. Если бы меня спас вихрь, уходящий из-под огня полутора десятков стволов, я бы тоже был в прострации. Учитывая, что любой из этих стволов мог плюнуть именно в меня.
— И еще одно имей в виду: ударишься в запой — спущу шкуру.
Хлопнула дверь, и я прикрыл глаза. Ну да, дело «нулевых» — это ведь не только моя фантазия, чтобы оправдать массовое убийство. А особенно клево то, что я в самом прямом смысле убил сегодня свой шанс приблизиться к развязке этого дела. Потому как что-то «чистые» таки накопали, если уж совершенно секретные данные о сговоре Майя озвучила вскользь, как нечто само собой. Вот взять бы ее живой. И вообще их всех. И чтобы… И чтобы мир во всем мире, и лев рядом с агнцем. Да.
— Синдзи.
О, а Сорью-то не ушла.
— Что ты сделал?
Я открыл один глаз. Она так и стояла у двери, и тень ее челки падала на глаза. На ней была ее пайта, джинсы и, наверное, кроссовки — этого я уже не видел. Погоди, брат: она же в мундире на прием пошла. «А ведь я не в курсе, сколько тут валяюсь».
— Аска, как долго я…
— Почти сутки.
— Ясно.
— Так что ты сделал?
— А тебе не рассказали?
— Пф. Синдзи, ты можешь просто ответить? Кацураги сказала только про «берсерк» и «золотое сечение».
«Золотое сечение…» Давно я не слышал этих слов — пожалуй, с тех самых пор, как меня этому учили. С тех пор, как я остался последним участником семинара профессора Тайиба — чокнутого араба, уверенного в том, что человека нельзя победить, если он сам того не захочет.
Человек не подчиняет оружие — он подстраивается под него. И чем лучше стрелок — тем проще его предсказать. Сначала была теория — боевые танцы разных времен. Нас осталось пятнадцать человек. Из сорока. Потом сухой старикашка отвел нас в «пыточную», дал пятерым винтовки, а остальных по одному прогонял через стрелковую зону.
— …Сначала шарики были резиновые, винтовки — тренировочные. Но уже тогда ушли двое.
«Никакой брони, никакой защиты — ты, враг и оружие». Когда он перешел на металлические пули, нас осталось пятеро, и Тайиб приводил стрелков-ассистентов. Я скрипел зубами по ночам — профессор разрешил только шлем и очки, и избитое стальными шариками тело звенело от боли. Тогда меня впервые вызвали на ученый совет и битый час расспрашивали о методах Тайиба, о том, как воздействует на студентов…
— Понимаешь, Аска, они уже тогда поняли по его выкладкам, что уклоняться от выстрелов — это малореально. Да, один-два можно обойти, но Тайиб настаивал на невозможном: один против вооруженных автоматами…
Семинар закрыли, когда остался я один. Я уже мог выстоять против пяти человек с полуавтоматическими пистолетами — и это был мой потолок.
— Среди ночи меня разбудил Тайиб. Он был пьян в стельку, валялся у моей кровати и умолял меня пойти с ним. Так я узнал о «берсерке».
— Это наркотик?
«Почти, Аска. Это гребаный ростовщик, который может одолжить тебе твое же время с сумасшедшими процентами».
— Это результат проекта «Boosting estimation research system» — BERS. Первые буквы аббревиатуры обросли продолжением, когда увидели человека под действием этого.
— «Boost»? — Аска нахмурилась. — Какой-то синаптический ускоритель?
О, а она подошла-таки поближе.
— В некотором роде. Усиливает способности анализировать пространство, субъективно — создает временной спазм.
— И ты успеваешь вот это?
А вот глаза я не успел закрыть, когда на экране снова появился тот сюжет.
«Полупируэт. Журавль. Сальто, двойное течение… Черт, я не успеваю следить за собой».
Фигура в черном мундире скользила между трассами, двигаясь причудливыми рывками — им ни за что не успеть поймать меня. И — вот оно.
— Это и есть «золотое сечение», Аска. Точка пустоты.
Она нажала паузу и подошла к экрану, буквально втискивая свое лицо в картинку, а я откинулся на подушку — сердце колотилось, как ненормальное. В этом бою я нашел оптимальную точку за каких-то пять секунд. Рекорд.
— Почему именно эта точка?
— Потому что половина не может стрелять — попадут по своим. И потому что я завершил анализ траекторий пуль.
Play.
На экране я разрядил магазин — перед собой, из-под руки, из-за головы, через плечо, снова перед собой. Перед собой. Из-за головы. Рука отставлена вправо.
Еще вправо.
И еще.
Мое тело помнило эти движения, а еще я впервые только что увидел картинку. Вся прелесть «золотого сечения» в том, что из этой точки можно стрелять с закрытыми глазами.
— Почему этот проект не вышел в свет?
Я улыбнулся. Мне до сих пор кажется, что я так и не вернулся тогда — я видел свое тело сверху, Тайиб моим пистолетом лупил меня в грудь, оживляя застывшее сердце, а вокруг пытались встать восемь его ассистентов. Мне было так хорошо и светло смотреть на это все, я хохотал, как безумный, ничего круче в этой жизни я не видел — а потом меня потянуло назад.
Или мне так показалось.
— Пока меня откачивали в интенсивке, он решил, что я умер. Убежал, сжег свои записи и пустил пулю в лоб.
