В своем горе она не слышала, как открылась дверь и раздались тихие шаги. Она не замечала ничего, пока руки Оуэна не обвились вокруг ног родителей.

Он обнял их обоих так сильно, что, хотя она и не слышала слов, понимала, что он по-детски пытается утешить их.

Тише, тише, маменька, папенька! Тише, тише, все будет хорошо, маменька, папенька. Тише, тише!

Она смотрела на своего сына, своего невинного сына. А потом всколыхнулось воспоминание.

Воспоминание о королевской повитухе, которая спасла ему жизнь.

Ее грудь сжалась от вдруг вспыхнувшей мысли. Возможно, она могла бы послать секретное сообщение в святилище Владычицы, мольбу о спасении мальчика, который был спасен прежде. Она сумела бы переносить разлуку, отчаяние, пока могла цепляться за нить надежды.

Она знала: эта нить – все, на что она могла рассчитывать.

Оуэн любил играть и мог часами развлекаться один – раскладывая плитки в ряд перед тем, как их сбить, двигая солдатиков, марширующих на войну, или читая. В кругу семьи он был общителен, и, когда дело дошло до того, чтобы драться на деревянных мечах, он нередко заставлял плакать других, даже своих сестер. Но если он оказывался в одной комнате с незнакомцем, он прятался за креслом и следил за чужаком настороженным взглядом, пока тот – или та – не уходил.

Именно так он смотрел на лорда Хорвата. Теперь, когда герцог покинул Таттон-Холл, Оуэн ехал, сидя позади него в седле, испуганный и настолько потрясенный, что не смог бы ни с кем говорить, даже если бы попытался. Когда они уезжали из дома, слезы матери блестели на щеках, и он гадал, сможет ли когда-нибудь говорить снова.

Таттон-Холл был его миром, и он знал все его уголки – от подвала до чердака. Были части поместья, которых он побаивался, – в винном погребе было темно, и там странно пахло, но были и тайные места, которые знал только он, убежища, где он мог спрятаться. И никто бы его не нашел. Сады были обширны, и он проводил там бесчисленные дни, наслаждаясь простыми удовольствиями – бегать по траве или валяться на груде листвы, наблюдая, как ползают по земле муравьи и божьи коровки. Ему нравилось, как божьи коровки втягивают лапки, становясь похожими на мелкие камешки, которые он мог катать на ладони. А потом, когда он замирал, они снова выпускали лапки, и он позволял им ползать по своей руке.

Оуэн любил природу и прогулки, но дома ему нравилось еще больше. Книги его очаровывали, и ощущение от вида букв очень напоминало щекотку от божьих коровок, ползающих по руке. Когда он читал, то словно переносился в некую волшебную страну, откуда его нельзя было дозваться ни шепотом, ни криком. Он читал все, что мог заполучить в свои маленькие руки, и все запоминал. Его книжный голод никогда не утолялся, а любимыми были рассказы о подвигах тех, кто благословлен Потоком.

Таттон-Холл исчез вместе со стуком копыт. Прежней жизни пришел конец. Хорват твердо сидел в седле, ни о чем не говоря с мальчиком, пока они ехали вместе, разве что порой спрашивал, голоден ли он, или не хочет ли пить, или не нужно ли ему сходить по нужде, когда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Герцог не был высоким, и он был старше отца Оуэна. Из-под черного бархатного берета виднелись густые седые волосы, коротко остриженные, и такая же седая бородка клинышком. На его лице было строгое угрюмое выражение, сообщавшее Оуэну, что ему вовсе не нравится сопровождать восьмилетнего мальчика через все королевство и хочется, чтобы это задание было выполнено настолько быстро и безболезненно, насколько это возможно. Герцог был почти так же молчалив, как Оуэн, в то время как рыцари его свиты перешучивались между собой и за ними было куда как интереснее наблюдать.

У всех дворян королевства были гербы и девизы. Оуэн особенно гордился своим родовым гербом, который знал всю жизнь. Герб Дома Кискаддона назывался Аурум: на ярко-синем фоне три золотых оленьих головы с острыми рогами, похожими на шипы. Герб Хорвата – на красном фоне золотой лев со стрелой в раскрытой пасти. Оуэну это не понравилось, потому что ему все время казалось, что льву больно. У герцога был герб на камзоле, и его знаменосец, который ехал сразу за ними, нес штандарт с тем же изображением, объявляя всем, кто они такие и что следует держаться подальше. Поскольку рыцари были вооружены и луками, и мечами, Оуэн держал рот на замке более чем по одной причине.

Мальчик потерял счет времени, пока они ехали. Прошло несколько дней. Каждое утро на рассвете герцог расталкивает его и хмуро ведет к коню. Оуэн молчит. Герцог молчит. И так до самого Кингфонтейна.

Когда Оуэну было три года, он приезжал в стольный город Кередигиона вместе со всей семьей. Прошло столько времени, что у него сохранились только смутные воспоминания. Но когда они приблизились к городу, эти обрывки воспоминаний начали сливаться воедино, и все вокруг стало казаться отчасти знакомым.

Что поражало в Кингфонтейне, так это то, что он был построен у широкой реки как раз в том месте, где суша резко уступила место яростному водопаду. Не важно, высок или низок был уровень воды в реке, водопад никогда не пересыхал. Посреди реки стоял большой остров, где было построено святилище Владычицы Потока. Огромные валуны и скалистые камни выступали из водопада, на некоторых виднелись деревца, умудрявшиеся цепляться за камни, как ни старалась их смыть пенящаяся вода.

Оуэн знал, что святилище получило имя из древних легенд, но ни одна книга не была способна объяснить это так подробно, как ему хотелось. Манускрипты, которые он пытался прочитать, чтобы узнать больше, были полны рыцарей, сражений и раздробленных королевств, которых больше не существовало, были слишком затянутыми и слишком скучными, чтобы удерживать его интерес.

У святилища были две прочные башни и ряд арок, которые возвышались над задней стеной здания. С арок всегда стекали водяные потоки, превращая святилище в точную копию самого водопада. На одном берегу реки лежал город с островерхими крышами и дымящими трубами. Городской шум – блеянье коз, мычание волов, скрип колес телег и повозок – был едва различим сквозь постоянный рев водопада. На другом берегу реки, на возвышенности, стоял дворец, рядом с которым Таттон-Холл казался бы игрушкой.

Каменный мост соединял дворец с островом, а несколько деревянных мостов соединяли остров с главным берегом и остальной частью города. Это было захватывающее зрелище, и Оуэн приподнялся в седле, чтобы лучше разглядеть. Грохот водопада можно было услышать за много миль, постоянный шум воды, который звучал как непрерывный шторм.

Дворец был построен на зеленом холме, окружен рощами, имел много ярусов и террас, с зубчатыми стенами. Над башнями, которых было не меньше дюжины, реяли королевские знамена. Оуэн мог видеть сады и деревья, возвышающиеся над древними каменными стенами, и его неопытному глазу казалось, что замок простоял тысячи лет. Тем не менее фасад был очищен от плюща и лозы, за ним явно ухаживали.