Медведь потряс головой.

— Не, не слышал. Караван — эта хорошо. Ты, эта, а где Шунир?

— Он решил немного отдохнуть и попросил меня съездить. А мне что, я с удовольствием. Тем более познакомиться с таким великим вождем.

Толстый недоверчиво смотрел на меня, пытаясь понять, смеюсь я над ним или говорю правду?

Я опять поднял руку вверх.

— Истинная правда, вождь. Слушай, как-то мы скучно сидим. Скажи своим, чтобы пожрать принесли, и мяса побольше.

Толстый поднялся, выглянул из чума и что-то крикнул. Через несколько минут двое парней унесли заснувшего охранника, а вполне миловидные девчушки стали подносить большие и маленькие плошки с едой.

— Вождь, у нас есть обычай, неплохой, надо сказать, ходить в гости со своей выпивкой. Давай перед едой пропустим по маленькой, за знакомство.

— Не, я не буду, — Медведь поморщился, — шаман не разрешает, говорит от этого голова станет глупой.

Какой умный шаман, надо бы познакомиться при случае. Ты, друг мой, не знаешь, насколько глупой может стать голова.

— Э-ээ, что значит не буду? Обидеть хочешь? Я тебе нектар богов привез, мамой клянусь. Кстати, нашим богом к употреблению разрешенный. Посмотри, какой ты большой и сильный, что тебе будет с одного глоточка?

Вчера я позаимствовал из наших запасов начатый бурдюк вина, половину вылил, да простят меня Бахус и кто там еще отвечал за выпивку, и в оставшиеся литров пять залил литр водки, подаренной мне Сан Санычем. Перед походом Саныч снабдил меня пятью литрами своей продукции и коробочкой с пилюльками со словами: «Если уж совсем грустно станет».

Вот этого убойного пойла я и разлил по плошкам, молясь Светозарному, чтобы действие выпитых когда-то пилюлек уже закончилось.

Видя, как я лихо опрокинул свою порцию, Медведь взял плошку, долго нюхал и осторожно пригубил.

— Гадость. Не, я не буду.

Пришлось слезть со стула.

— Если так пить, то, конечно, гадость. Так, возьми в левую руку кусок рыбы, а в правую посуду. И-ии, залпом! — и влил содержимое в пасть товарища.

— Вот, молодца, а теперь закуси. Лучше?

Медведь неопределенно пожал плечами.

— Смотри, вождь, жить стало веселее. Кстати, о золоте. Я ж пошутил, никто его у тебя отнимать не будет, мы же честные люди. Подскажи, пожалуйста, сколько ты платил Шуниру за пятнадцать подвод?

— Пятьдесят мешочков, — быстро и не моргнув глазом проговорил Медведь.

Расчет производился маленькими кожаными мешочками по сто грамм золотого песка в каждом. Вот сучок, раза в три надуть хочет, в два-то точно.

— Хорошо. Пятьдесят — значит пятьдесят, ты же не обманываешь меня, Большая Лапа? Нет?

Вождь энергично замотал головой.

— Отлично! Давай за это выпьем, только до дна, за успешную сделку!

Грамм по триста навернули, не меньше. Закусили.

— Давай еще. Между первой и второй перерывчик небольшой.

— Так это же не первая…

— Ты плохо считаешь, ухнем!

Ухнули. Вроде бы меня моя магическая очистка пока спасает, хотя где-то там внутри что-то заворочалось. Надо хотя бы свое забрать, вдруг развезет, мне эту тушу ни в жисть не перепить.

— Медведь, времени у нас мало, давай рассчитаемся, да мы поедем в обратный путь.

— Давай, — порывшись в шкурах, вождь достал тяжеленную торбу и безошибочно отсчитал пятьдесят мешочков с золотом.

— По рукам, Змей? — с замиранием сердца спросил Медведь.

— По рукам!

Вождь ожил, глазенки заблестели, на лице аршинными буквами было написано счастье от удачной сделки.

И тут нам принесли мясо. Горячее, дымящееся, вкусное до невозможности. Как я соскучился по нормальному мясу! За моей спиной Чикер громко сглотнул слюну. Извини, парень, тебе пока не положено.

Под мясо пропустили еще по плошке напитка.

— Слушай, Медведь, я тут недавно одну игру видел…

— Эта, Змей, налей еще… — видно было, что толстый слегка поплыл.

— Не, брат, давай чуть попозже, ты уже почти дошел до кондиции. Сейчас сыграем, а потом хоть залейся. Так вот, смотри, — я взял три плошки почище и перевернул их вверх дном. — У меня есть камушек, — достал изумруд и протянул его вождю.

— О-го! — протянул вождь, прямо как одна известная особа из произведения Ильфа и Петрова, и схватил камень. Глаза на секунду у него стали круглыми.

— Не «О-го!», а «О-го-го!», ценная вещь. Я тебе его потом подарю, когда сыграем.

Сзади раздался приглушенный стон.

Я обернулся.

— Не стони, у меня еще есть.

— Давай, давай сюда, — еле выцарапал камень из толстых пальцев Медведя, — кладем вот сюда под плошку, смотри внимательно, вождь, и крутим.

Пару раз для верности поменял плошки местами. Мой толстый друг, хоть и пьяненький, ткнул пальцем в правильную плошку.

— Молодец, Большая Лапа! Какой у тебя верный глаз! А вот спорим, что сейчас не угадаешь? Мешочек с золотом ставлю, что не угадаешь! — я усиленно делал вид, что сильно пьян, — только у меня что-то спина разболелась, Чикер, иди крути, ты молодой, у тебя здоровья побольше будет.

И тут понеслось. Вождь оказался человеком азартным, и где-то час мы с ним бились-боролись, передвигая золото то туда, то сюда. Выигранное золото я аккуратно складывал в заранее подготовленный мешок.

— Ставлю пять! — крикнул я в очередной раз и бросил на шкуру пять мешочков.

Медведь сунул руку в свою торбу и поменялся в лице. Схватил торбу, перевернул ее и потряс. Пусто…

— Все, нет больше.

— Жалко, Медведь, — сказал я, забирая назад свои пять мешочков, — но раз нет, значит нет. Нам пора. Спасибо за хлеб, за соль… Чикер, отдай камушек вождю, я обещал, и смотри, без фокусов.

— Стой! — крикнул вождь, — давай сыграем на весеннее золото!

— Я бы с удовольствием сыграл с тобой на золото на десять лет вперед, но увы, наш бог не разрешает играть в долг, извини, вождь.

Медведь лихорадочно озирался по сторонам, пытаясь найти, на что можно сыграть. Потом он что-то вспомнил и закричал:

— Подожди! У меня есть!

С этими словами он выбежал из чума.

— Чикер, ты молодец, хвалю! А теперь быстро колись — камень отдал вождю?

— Ваша светлость, как можно?! Конечно, отдал! — Чикер смотрел на меня слишком честными глазами.

— Бедный вождь… Держи мешок, здесь сто пятьдесят шесть мешочков. И даже не думай, головой отвечаешь.

На улице послышался звон металла. Вождь решил со мной на корову сыграть? При всем уважении, корова столько не стоит. Медведь ввалился в чум спиной вперед, таща за собой кого-то на цепи, следом зашли три эскимоса.

— Вот, Змей, на это буду играть! Десять мешочков стоит!

Большого труда мне стоило сохранить лицо. Передо мной стояла негритянка.

Зора.

Негритянка негритянке рознь. Жители нашей Африки все разные: и по строению тела, и по цвету кожи. Высокая, на голову выше своих охранников, худая до невозможности, кожа да кости. Удлиненное лицо с запавшими огромными глазами и торчащими скулами когда-то было красивым, но годы и жуткая худоба превратили это лицо в высохшую маску. Бритый до синевы череп дополнял картину. В неверном свете плошек определить ее возраст было затруднительно, лет сорок, может больше. Она мне напоминала гипертрофированно вытянутую статуэтку из эбенового дерева, такие в моем детстве показывали в передачах про Африку. Сходство со статуэткой дополняло практически полностью голое тело женщины. Из одежды на ней была короткая набедренная повязка и металлические цепи на руках, на ногах и вокруг шеи.

Для себя я сразу решил, что у эскимосов она не останется. Не знаю, откуда это существо занесло в здешний мир, может когда-нибудь и узнаю. Скорее всего эта женщина опасна, не стал бы вождь просто так ее заматывать в цепи, но это не повод держать человека голышом на холоде.

Я повернулся к вождю.

— Она у тебя в бане живет?

— Какой бане? Нет никакой бани, в чуме держим, где еще.