– Решил развлечься перед тем, как всунуть свой орган в очередную дыру и щель, – передразнил её.

– Так вот чеши туда и не оборачивайся, – бросила мне и опять отвернулась, сильнее обхватив себя руками.

– Когда с тобой разговаривают, надо в глаза смотреть, – взял её за локоть и слегка повернул в свою сторону.

На её лице на секунду отразилась мука и боль. То же самое выражение лица у неё заметил, когда Габи схватила её за руку, когда она убегала с вечеринки.

– Убери свои руки от меня, кретин, – практически не разжимая губ, процедила она.

Под пальцами ощущал, какая она худенькая. Не удивительно, что ей холодно. У неё мяса не было практически, одни кости.

– Следи за своим языком, поняла меня? – сильнее обхватил двумя пальцами её локоть.

Внутри меня разгорелся неистовый пожар из негодования и ненависти. Она меня раздражала одним своим присутствием. Положив свои пальцы на мои, начала расцеплять их. Посмотрел на её ладонь. С такими изящными пальцами только на фортепьяно играть. Отпустив её, вновь взглянул на её лицо. Мне показалось, что она уже посинела от холода. Хотя на улице было достаточно тепло. Я был в джинсах, кроссовках, толстовке и бейсболке. Но ей, очевидно, надо было одеваться в пять слоёв одежды, чтобы не мёрзнуть.

– Покажи мне пример, как надо следить за языком. Тогда, может, и я буду, – не растерялась она.

– Пример? – рассмеялся я. – Да тебя на перевоспитание отдать надо. Видимо, родители мало пороли тебя, раз ты чертыхаешься, оскорбляешь и спишь с мажорами за побрякушки, одежду или возможность покататься на его тачке.

Она, как мне показалось, побледнела. Хотя цвет её лица и так нельзя было назвать здоровым.

– Пошёл в жопу. Иди к чёрту. Сгинь. Проваливай. Просто отойди и не трогай меня больше, – прошипела она и, натянув на пальцы резинку от рукавов своей толстовки, пошла прочь от толпы, Марка и меня, вдоль дороги в сторону пирса Санта-Моники.

Что-то в ней было странным. Её взгляд, повадки, выражение лица. Почему-то она напомнила мне волчонка. Дикого и одинокого. И это меня насторожило, ведь она водилась с Марком. Но складывалось впечатление, что она одна на всей планете. Смотря ей вслед, заметил, как поникли её плечи, и она вся съёжилась, натянув на голову капюшон от своей толстовки.

Да, странная и невоспитанная охотница за чужими бабками. При этом она была подругой Габи. А это означало, что она не прочь пообщаться с парнями и пофлиртовать с ними. Когда Габи вернулась из Австралии после травмы, то Диего стал позволять ей делать всё, что заблагорассудится. Как он сказал, его имя и репутация шли впереди неё, и никто не рискнёт её обидеть. Поэтому он был спокоен, но всё равно приглядывал и иногда напоминал о себе в её окружении. Но она частенько крутилась с нами, заигрывая то с одним нашим знакомым, то с другим. На гонки тоже приезжала в поисках очередной жертвы. Она не спала со всеми подряд, нет. Она словно искала кого-то. Но и безгрешной назвать её нельзя было. Мы как-то с Диего прочитали ей нотацию про предохранение и с кем можно спать, а с кем нельзя. Она тогда ответила нам, что её фильтр на вакантное место около неё ещё суровее, чем наши предостережения. Поэтому мы просто присматривали за ней.

Раз Джойс общалась с ней, то явно не святая. Но её взгляд перед тем, как она ушла, был такой, словно я ей сказал, что через минуту будет конец света.

Ладно, хватит этих размышлений. Где моя прилипала? А вон она, уже тёрлась около Марка, и он явно был не против этого, разумеется.

Зашибись. Просто замечательно.

Значит, в общагу поеду один. Не люблю, когда прилипалы так быстро переключались.

Ну и похрен.

Значит, кошмары нагрянут быстрее обычного. Когда я занимался сексом перед сном, желательно подольше, то мой мозг явно отключался и я мог какое-то время поспать без сновидений. Если же я ложился, не потрахавшись или не сильно устав за день, то кошмары преследовали меня всю ночь. Иногда я просыпался и уже не ложился спать. Мог встать и поехать куда-нибудь на тачке. Просто садился и ехал куда глаза глядят. Думал о своей жизни, о будущем. Или, слушая музыку, встречал рассвет.

Как-то так.

Джойс

Гуляя с Габи вдоль набережной спустя два дня после того непонятного диалога с Трэвисом, я никак не могла отделаться от мысли, что жизнь слишком несправедлива порой. А ещё не могла понять, почему именно ко мне липли подозрения и оскорбления в том, чего я не делала. Обидно, если честно. Обидно, что люди так быстро навешивали на тебя разные ярлыки, даже не зная твоей фамилии! Хоть этот кретин мне никто, было как-то не по себе от того, что люди так поспешны в своих умозаключениях. Мне ли не знать, как больно бывает от скоропалительных выводов и необоснованных обвинений. Мне ли не знать, какие последствия бывают от этого. И чем больше я хотела спрятаться, тем больше ко мне прилипали подобные неприятности. Несправедливо это всё. А главное, руки опускались от осознания своего бессилия. Негде было искать защиту и опору. Негде было спрятаться.

Я ведь согласилась поехать с Марком, думая, что спрячусь хоть немного и ненадолго. Хоть капельку передышки. Но нет. Вселенная мне не благоволила почему-то, послав в качестве очередного испытания этого кретина. Как же он меня взбесил тогда. Да ещё и хватал меня, как портовую девку. Он пробуждал во мне какое-то необычное для меня желание оскорбить в ответ. Я же крайне мало ругалась по жизни, стараясь быть незаметной, порой превращаясь в собственную тень.

После смерти моей сестры у меня и так было ощущение, что половину меня убили. У нас с ней были очень близкие отношения, как, наверное, у большинства близнецов. Мы чувствовали друг друга на расстоянии. Мало ругались или спорили. Всё время ходили вместе. Одевались не одинаково, но похоже. Она больше любила платья. Поэтому частенько их носила. Я же больше любила джинсы или шорты. В тот день, когда её убили она тоже была в платье. В тот день, единственный в своём роде, она ушла одна гулять, без меня. Я тогда плохо себя почувствовала и решила остаться дома, а Джуди ушла. Когда она пропала мне стало хуже, хотя мы тогда ещё не знали, что именно с ней случилось. Но я почувствовала неладное, но списала это на простуду. А потом… Потом моя жизнь разделилась на до и после. Потом я забыла, что такое улыбки и относительно беззаботная жизнь. Потом я забыла, что такое праздники. Потому что мой день рождения это же и её праздник. Родители перестали его отмечать. Совсем. Но я делаю всё, чтобы день рождения моего младшего брата отмечалось. У него должно быть детство, ведь он ещё ребенок.

А что до моей жизни, то я свыклась с мыслью, что не всем дано быть счастливыми и свободными. Но иногда, по ночам, позволяла себе помечтать. Либо за прочтением книги, либо в процессе ещё одного своего хобби я погружалась в другую жизнь. Я очень любила фотографировать. У меня был старенькая фотокамера продвинутого уровня. Не зеркалка, но и не мыльница. Нечто среднее. Её подарили родители на наше пятнадцатилетие. Джуди тоже любила фотографировать, но не так сильно, как я. Фотокамера была не из дешёвых на тот момент, поэтому я её берегла. Иногда, по ночам или вечерам, когда была такая возможность, я выбиралась погулять и пофотографировать ночной город. Потом, рассматривая получившиеся снимки, могла помечтать и отправиться в мысленное путешествие. Любила придумывать какую-нибудь историю, глядя на фото. Для меня это своего рода медитация.

Вы не подумайте, я не ною. Но мою жизнь вряд ли можно было назвать ванильной. Скорее она похожа на вечное похмелье. Когда тебе всё время что-то не так. Всё время хотелось исчезнуть и проснуться тогда, когда ад закончится.

– Так и что опять случилось? Он снова нахамил тебе? – ворвалась в мой мозг Габи, пока мы шли мимо разных магазинчиков.

– Да, – вздохнула я. – Наговорил кучу клеветы в мой адрес, в которую он свято верит.

– Странно. Трэвис хоть и не душка, как Джастин или Нэйт, но такого я за ним не замечала. Возможно, всё дело в Марке, – покосилась она меня.