— Так вот, ты пойми, Платон, — не унимался Игорь. — Я здесь не вывез. Один боец нихрена не значит, каким бы умным и крутым он ни был. Знания твои тоже нихрена не значат, потому что одно за другое цепляется. Что ты, паровую машину будешь строить без инструментов, форм и литья нормального? А если и построишь, то нахрена она им? Телегу с зерном гонять? Даже если ты не прогрессорством тут занимаешься, а просто словом чудеса творишь, то всё равно тебя могут ночью прирезать, предать или подставить. Нужно, чтоб за спиной люди были, ты пойми.

Игорь наконец прервал свою длинную тираду и закашлялся. Платон привалился к столбу и прикрыл глаза, пытаясь успокоить вращение вселенной.

— Так погоди, я не понял, ты чего хочешь от меня в итоге? — с большим трудом Платон сформулировал вопрос.

Игорь махнул рукой.

— Да ничего. — Он опёрся на противоположный столби смотрел одним глазом на Платона, а вторым косил куда-то в сторону. — Просто жаль будет, если ты пропадёшь тут. Охота, чтоб ты не повторял моих ошибок.

— Я вообще редко ошибаюсь, — твёрдо, насколько мог, ответил Платон.

Игорь шумно расхохотался, опираясь на столб, чтобы не упасть.

— Все ошибаются, мужик. Я вот верю, что ты много где бывал и всякое видел, но я побольше твоего знаю, а тут могу тебе сказать одно — нет тут ни ориентиров, ни опор, одна хрень. Так что ты на своём стой и не отступайся, а остальное за тебя само зацепится.

Где-то после этого момента воспоминания Платона перестали быть хоть сколько-то цельными. В них было вино, какие-то мечи, конь, ещё конь, ещё вино, почему-то драка на хлебах, песни, что-то очень холодное, какой-то очень неловкий момент и, кажется, рвота. А потом наступила тьма.

Платон с трудом разлепил глаза. В голове стоял тяжелый чугунный звон, тело было словно набито щебенкой, а в желудке, судя по ощущениям, плескалась чистая желчь. К тому же кто-то тряс его за плечо, а это вызывало ощущение, что начался Рагнарёк.

С большим трудом удалось сфокусироваться на человеке. Ага, короткие соломенные волосы, голубые глаза, крупная челюсть, торчащие уши. В мозгу скрипели и с трудом проворачивались проспиртованные шестеренки, так что узнавание пришло с опозданием.

— Гор, твою мать, хватит меня трясти! — прохрипел Платон.

— Извини, — потупился Гор, — просто тут все спят. а я вчера не успел зайти. Мне же надо выяснить, как мне ехать и можно ли с вами.

Платон сел — пришлось ненадолго прикрыть глаза, чтобы вращение вселенной не вытолкало его вчерашний ужин на пол. Сделал несколько вдохов, оглядел таверну. Всё вокруг напоминало побоище — люди спали на лавках, какой-то здоровый мужик, храпел среди обломков стола, всюду валялись чаши. В воздухе стоял тяжелый смрад потных пьяных тел. Платона снова замутило.

— Пойдём лучше на улице поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь с лавки.

Гор подхватил его под руку и Платон не стал сопротивляться — слишком опасался не удержать равновесие.

На улице воздух оказался удивительно холодным, с привкусом соли, так что Платон мгновенно покрылся гусиной кожей и задрожал. Черт, стоило оставаться внутри. Вот бы найти крепкого горячего чаю.

— Южняк, — покачал головой Гор, — плохой знак. Значит, близятся холода. Успеть бы до сбора урожая.

— Видел Амалзию или Игоря?

— Не, никого не видел знакомого. Ну, кроме тебя.

Платон привалился к стене. Небо было серым, солнце едва пробивалось сквозь густые и тяжелые облака, от чего двор казался удивительно мрачным и грязным.

— Кажется, затемно выехать не удалось, — усмехнулся Платон. — Ничего, сейчас я продышусь и пойдем будить остальных.

— Чего ж вы так напились-то, — снова покачал головой борец, — не дело это так пить.

— Все устали. Тяжелые были последние недели. Нужно было расслабиться.

Откровенно говоря, Платону сейчас вообще не казалось, что он расслабился, особенно с учетом, как фрагментированно всплывали в голове куски воспоминаний.

На улице тоже спало несколько человек, видок у них был так себе. Лаз спал возле хлева на куче сена, изо рта у него стекала тонкая струйка слюны, рядом лошадь спокойно продолжала жевать то же самое сено.

— Што? Где? Хто я? — сквозь сон начал бормотать Лаз, когда Платон попытался его растолкать.

После нескольких таких попыток стало понятно, что Лаз не проснется и в лучшем случае будет посылать всех к дьяволу и, не открывая глаз, размахивать руками. Гор усмехнулся и кивнул на стоящую неподалеку бочку с водой. Холодной водой.

Платон поежился, но кивнул, а Горогар присел, крякнул и приподнял бочку над землей, расплескав лишь немного.

— Эй, эй, эй, стой! — замахал руками Платон. — Там ковш должен быть или ведро какое-нибудь, не надо нам всю бочку выливать. Людей-то много вокруг ещё.

Борец аккуратно поставил бочку на землю, распрямился и отряхнул руки. Смущенно протянул:

— И то верно, не подумал я что-то.

В бочке действительно обнаружился глубокий ковш, который тут же был наполнен водой и опустошен в направлении спящего Лаза.

По всему двору разнёсся жуткий вопль. В голове у Платона снова тяжело зазвенело, с другого угла двора раздалась отборная брань. Лаз резко подскочил, схватив пучок соломы, который он держал на манер меча. Лошадь, до того мирно жевавшая, дико заржала и убежала внутрь хлева. Сам же Лаз бешено вращал красными глазами, пытаясь понять, что происходит.

Платон тихо засмеялся от всей это сцены, а следом к нему присоединился и Горогар. Лаз успокоился и шлепнулся обратно в сено, начав стягивать с себя грязную и мокрую одежду.

— Придурки вы, вот вы кто, — буркнул он, — нельзя так человека пугать.

***

Внутри, тем временем, уже началось медленное вялое движение. Утомленные люди с синими кругами под глазами таскали вещи, расставляли столы и лавки и пытались навести хоть какой-то порядок.

— Пошевеливайтесь, пьянь, иначе в следующий раз я вас хрен сюда пущу! — рокочуще мотивировал караванщиков Гобрий. — Амалзия, черт тебя дери, расшевели своих людей.

Амалзия сидела в углу, закинув ноги на стол, залитый вином, и шумно грызка яблоко. В отчет на замечание Гобрия она только слегка пожала плечами.

— Думаешь, меня радует это опоздание?

— Да мне плевать, что тебя радует, меня волнует, чтобы здесь был порядок, и чтобы вы свалили побыстрее, — недовольно ворчал Гобрий.

Лаз повернулся к Платону и сказал:

— Пойду переоденусь в сухое, пока не припахали мыть тут что-нибудь. Скоро вернусь.

Платон с Гором проводили его взглядом и направились к столу, за которм сидела Амалзия. Девушка в целом посвежела. Синяки под глазами и общая бледность остались, конечно, но хотя бы теперь у неё был живой взгляд.

— Хочешь всё-таки взять его с собой? — спросила она, обращаясь к Платону.

— Ты против?

— Хм, — она потёрла лоб тыльной стороной ладони. — Нет. Не против. Пусть едет. Правила ты знаешь, северянин? Работать наравне со всеми, если начнется драка — стоять в первых рядах. Платы никакой, зато доедешь без проблем.

— Да, мисс. Я буду рад ехать с вами, — почтительно склонил голову северянин.

— Далеко тебе ехать?

— Не слишком. Вы же в Ассурку едете, так?

— Куда же ещё.

— Ну вот, я живу чуть южнее, на левом берегу Армобии. Там моя деревня — Линзенгрихт.

Амалзия удивленно уставилась на него.

— Необычное название. Почему так?

— Основатели деревни были горцами, мисс. Их там давно не осталось, еще до моего рождения, но название прижилось. Небольшая деревенька, на пару сотен душ, не больше, зато мирная.

Амалзия положила огрызок яблока на стол, вытерла руку о штаны, и протянула её Гору. Тот почтительно и аккуратно пожал её и отшёл в сторону.

— Значит, по рукам. Иди, помогай остальным грузиться, — кивнула она ему. — Платон, ты останься, есть разговор.

Платон сел за стол.

— Ты выглядишь значительно лучше. Готова к поездке?

— Я не могу найти Игоря, — проигнорировала она вопрос. — Не знаешь, куда он мог пропасть?