— Почему Знающие не захватят власть силой? Если бы они объединились, то могли бы очень многое.

— Знающие — всё еще люди. Их, точнее большую часть из них, можно заколоть ножом, отравить или застрелить, так что им всё еще нужны охрана, солдаты и верные слуги. А вместе они работать могут едва ли — почти все становятся подозрительными до безумия, когда приобретают силы. Это не говоря о том, что многие из них очень стары.

— А… — он оборвал себя на полуслове, — наша общая знакомая?

— Ммм? А, поняла. Это редкость, таких обучают с самого детства. И то, из десяти учеников пять просто не добиваются никаких результатов, трое едва ли могут создать что-то сложнее маленького огонька, а еще один сходит с ума. А большинство Знающих начинают обучение во взрослом возрасте и тратят на него годы, зачастую без особого результата.

Платон услышал шаги и шелест ткани.

— Ну, что думаешь? Сойдёт для богатых господ?

Он обернулся. Она была облачена в желтую тунику, поверху которой был надет оранжевый пеплос с несшитым правым краем, оставляющим бедро открытым, закрепленный на плечах двумя фибулами-змейками. Нижний край был покрыт изящной вышивкой в виде языков пламени.

Только сейчас он заметил, что она вообще-то очень красива: мускулистое, плотное тело без лишнего жира, гармоничные пропорции, которые казались более выраженными благодаря драпировке. Копна растрепанных рыжих волос создавала ощущение, что вся девушка была объята огнём. Ужасающе прекрасно.

— Огонь. — Он заметил, что Амалзия смотрит на него с непониманием, и поправился. — В смысле, красиво. Тебе очень, очень идёт.

Она смущенно улыбнулась.

— Надеюсь, что так. Пойдём дальше?

— Погоди минутку. Я посмотрю кое-что ещё.

Амалзия начал о чем-то перешептываться с рабыней и в итоге они ушли куда-то вглубь лавки. Через пять минут они вернулись, Амалзия что-то сжимала в руках.

— Иди сюда, — попросила она его.

Амалзия расправила его плащ, потом аккуратно поправила его так, чтобы на нем образовались складки, и наконец закрепила его фибулой, которую и прятала в кулаке. Платон невольно залюбовался этой брошью — искусный мастер изобразил поверх двух иголок пса, сжимающего в зубах некую птицу, и обе фигурки были до того изящны, что казались почти живыми.

— Не стоило… — начал было Платон, но Амалзия тут же прервала его.

— Это подарок. Не заморачивайся. К тому же, мы все хотим, чтобы ты выглядел прилично. А вот теперь пойдем дальше, да.

Они расплатились и вышли в город. Времени до вечера оставалось ещё очень прилично, так что Платон попросил отвести его к морю. Море было удивительно чистым и теплым. Амалзия едва ли помочила ноги, а Платон сделал неплохой заплыв так, что людей на берегу стало трудным различить. Купаться, конечно, пришлось нагишом, но это его почему-то не особо смущало. Когда умираешь первый раз, начинаешь проще относиться к некоторым вещам.

Он перевернулся на спину и взглянул в небо. Вода поддерживала тело, а ветер и шум волн перекрывал любые другие звуки. Полное расслабление. Семь осколков прошли зенит и теперь отпускали лучи, чтобы ласкать его уставшее тело.

Платон думал о том, что ему делать дальше. Когда-то он фантазировал о том, что он станет героем, обретет суперсилы и всех спасёт. Что он воскреснет как Иисус, или услышит голос бога. Хотя и дьявол подошёл бы. И вот теперь всё примерно так и получилось. Перед ним новая жизнь, где он не скован былыми ограничениями, зато обладает уникальными для мира знаниями и почти уникальной силой, предоставленной таинственной системой, а он не знает, что с этим делать. Все тридцать три года прошлой жизни он потратил на помощь людям, которых не знал — на личном фронте никогда не ладилось, за богатством он не гнался, сидеть на одном месте и заниматься вышивкой, бегом или ещё какой фигней казалось слишком скучным. Родители умерли рано, друзья с годами куда-то пропали. Может быть, здесь есть шанс сделать всё правильно, прожить обычную спокойную жизнь.

Над ним пролетели несколько чаек, издающих громкие призывные крики. Платон всегда немного завидовал птицами — они были вольны лететь куда угодно, свободны, но при том всегда знали, что они хотят делать с этой свободой.

Внезапно ему пришла абсурдная идея в голову. Он закрыл глаза, тихо прошептал «реза» и в открывшемся меню выбрал трепет. В голове тут же зазвучал голос.

«Они бояться выходить в море, оставаясь прикованными к берегу. Они верят, что город крепок как скала, что он будет стоять вечность, но он хрупок как старая кость. Дурные псы дерутся за неё, пока мальчишки, у которых всё впереди, смеются над ними. В их веселых песнях сквозит отчаяние, а проповедники больше не говорят о последних днях мира, боясь, что они уже наступили.»

«Что мне делать? Куда идти?»

«И только ночь знает

В атласной тиши,

Как город играет

На струнах души.

И как усмехнется,

И скажет: Пора!

Вот-вот и начнется

Большая игра.»

Стихи ударили резким осознанием — Пикник, воспоминание из прошлой жизни. Откуда этот голос знает эту песню? Платон резко вынырнул из странного марева и осознал, что он потерял контроль и погрузился под воду.

Резкий страх, горло сжало спазмом. Вот он — свет наверху, нужно плыть туда. Вверх, гребок, ещё один, главное — выплыть.

Платон рывком вырвался на поверхность воды — на самом деле, он погрузился не очень глубоко. Тяжело задышал — больше от нервов, чем от нагрузки.

Он огляделся вокруг и понял, что видит всё немного иначе, словно каждая вещь была насыщена смыслом, словно море было полно древних левиафанов, а город — стай бездомных псов. Он физически почувствовал, сколько напряжения скрыто под гладью процветания и размеренности.

Новый эффект голоса? Жутковато. Не то чтоб полезно. Но странно и эффектно. В голове немного прояснилось, как ни странно, а решение сложных жизненных вопросов можно отложить на потом.

Он размашисто погрёб к берегу, возвращаясь к намеченному пути.

***

— Я думала, ты утонул.

Амалзия полулежала под огромной изогнутой пальмой. Ничего в её позе не выражало беспокойства.

— А что ж не бросилась спасать?

Она издала что-то среднее между смешком и кашлем.

— Зачем тебя спасать, если ты сам выплыть не можешь?

— Ради награды, разве нет? Я же должен вернуть тебе долги. Странно вышло, если бы я утонул.

— И то верно, — кивнула она, — но нет таких денег, что заставили бы меня лезть в чертову воду.

— Что за ненависть к воде?

Она пригладила волосы и задумчиво посмотрела на море.

— Сложно сказать, Платон. Не люблю воду, сколько себя помню. Как и все, кто управляет огнём. Знание всегда меняет человека. Когда понимаешь как что-то работает, начинаешь немного иначе видеть это. Как будто оно становится частью тебя или вроде того.

Платон сел рядом под тень пальмы.

— Можешь рассказать, как ты овладела магией так рано? То, о чем мы говорили на рынке. — попросил он.

— Это не то чтоб большой секрет, — её голос внезапно стал более хриплым, чем обычно. — Я родилась на Севере, в королевстве, которое называлось Пентерланд. Мне было девять, когда Сурт объединил под своей властью Север. Он придумал, как плавить сталь, не сжигая леса, — использовать Знающих. Только тех, кто работает с огнём не слишком много, да и не все согласились бы.

— Тебя угнали в рабство?

— Не совсем. Родители были даже рады. Нас хорошо кормили, одевали, а после того, как мы отработаем положенный срок, обещали выдать клочок земли и жалование. Для крестьянской дочки, — Амалзия сглотнула, — это невероятная судьба. Пятнадцать лет я училась с другими детьми. С утра и до вечера, каждый день. Какие вещи горят, как они горят, чем их можно поджечь. Наши учителя старались вбить нам в голову каждую вещь об огне, которая была известна людям.

Платон заметил, что она нервно потирает шрамы от ожогов на кистях.

— Потом ещё два года у огромной печи. Жар и жидкий металл каждый день. Иногда, раз в месяц — горящая плоть неосторожных работников. — Амалзия повернула голову на него. — Ты даже не представляешь, сколько металла льют на севере. За месяц они делают больше, чем все полисы вместе взятые за полгода, а качество у них в разы выше.