— Ты просто по уши в ней.
Особой неловкости, кстати, после признания в их с комбинезончиком отношениях не чувствовалось. То есть Донхи услышала, приняла во внимание, и продолжала относиться к нему, как прежде, и даже не попыталась выставить какие-либо ограничения или запреты. И их обоих это вполне устраивало.
— Ты быстро, — Юнги встретил у черного выхода, протянул сигарету и перекрыл рукой дверь. — Нет, ты сначала успокаиваешься, куришь, а потом только входишь. Не спорь, — предупреждающе повысил голос, наваливаясь на Намджуна всем телом, чтобы оттеснить от двери. — Ты сейчас кого угодно напугаешь своей рожей.
Неохотно, но Намджун его слушается. Дрожащими руками прикуривает раза с шестого, прячет дурацкую зажигалку с голубыми барашками в карман кожанки и наконец затягивается.
— Все светофоры собрал?
— Ага.
— И на какой скорости ты…
— Лучше не спрашивай, хён.
Юнги бормочет себе под нос что-то вроде «ну и глупые дети», но Намджун это слышит сквозь вату. С ним всегда так, стоит только Донхи оказаться в опасности, как мозги совершенно выключаются, оставляя голые инстинкты. Хён прав, ему лучше сначала отойти, а только потом показаться в клубе.
— Донхи в себя почти сразу пришла, но испугалась страшно — ну, то есть её кирпичфэйс немного отличался от привычного, поэтому я интерпретировал эту эмоцию как страх. Кроме того, Сокджин её еще раньше на перемене поймал, осмотрел и выдал таблетки. Пообещала принимать все по списку, кажется, она его побаивается немного…
— Здесь был кто-то?
— Прости? — Юнги непонимающе хмурится. — Тут уйма народу.
— Ты не понял, — Намджун стряхивает пепел, отмечая, что руки уже не так сильно дрожат. — Она может бояться в очень редких случаях, и обычно это конкретные личности или воспоминания… Так что, приходил к ней кто?
— Спрошу у охраны, — Юнги согласно кивнул и скрылся за дверью. Оттуда послышались приглушенные голоса, короткий разговор — и вот Донхи снова перед Намджуном. В той же футболке, что и вчера, царапины новые на предплечьях, и взгляд — слишком прохладный, слишком горький, как всегда, когда она что-то скрывает. Застывает в дверном проеме, бледная, нетвердо стоящая на ногах, но такая невероятная в своем упрямстве. Намджун молча двигается в сторону и протягивает ей пачку, которую ему оставил Юнги. Донхи отрицательно мотает головой.
— Сокджин-шши сказал, что пока ничего такого нельзя, хотя бы пока не выздоровею.
Намджун кивает. Неужели их молчанки всегда были такими неуютными? И как вообще извиниться за вчерашнее, когда он действительно слишком надавил? И вообще…
— Эй, — его дергают за полу рубашки. Намджун вопросительно смотрит в полумраке переулка на необыкновенно взъерошенную — еще больше, чем обычно — подругу, а она только стучит кончиком пальца ему по лбу. — Не надо. Морщины будут, а я не парюсь из-за твоих загонов.
И как ей удается парочкой неловких фраз растопить это дурацкое напряжение между ними?
Боги, он действительно по уши в ней.
— Дай мне свою толстовку, а? И я у тебя ночую, пока не поправлюсь — так Сокджин-хён сказал. Ну… либо у тебя, либо у него.
И с каждым мгновением всё больше и больше.
***
— Так кто это был?
Донхи сидит на диване, поджав ноги под себя, укутанная в теплый плед, и внимательно смотрит на то, как Спок ищет силикатную форму жизни (Намджун уверен, что она эту серию видела уже раз пятьсот), и покорно пьет горький порошок. Морщится, правда, и ворчит на юриста, но послушно выпивает всё. И — о чудо! — в этот раз она ничего не отрицает.
— Как ты узнал? Впрочем, неважно, — голые пятки высуваются из-под пледа, и Намджун громко сглатывает — она же больная, нельзя вообще сейчас думать о всяком неприличном, даже если он видит эти пяточки. Вот только последующая фраза выбивает его из колеи покруче, чем саму Донхи. — Отец ждал меня перед работой у клуба. Вчера и сегодня.
Вот же блять.
— Он тебя ударил?! — Намджун распутывает плед и бесцеремонно задирает футболку на Донхи, но на ребрах нет никаких следов. — Что-то говорил? В чем дело?
— Он ничего не сделал. Может, и хотел, но я позвала охранника, и тот меня провел сначала в клуб, а потом и к тебе подвез. Я в порядке, — Донхи упрямо смотрит на него расслабленно и спокойно, но это только и показывает, насколько ей на самом деле некомфортно от всей ситуации. — Ладно, возможно, всё это заставило меня немного понервничать, — неловко признается, немного подумав. - Черт, знаешь, ты прав, — она выпускает ноги из-под одеяла и садится ровно на диване, как всегда при больших откровениях, — мы знакомы уже год, и твое желание знать хоть что-то вполне логично…
— Постой, я просто…
— Нет. Ты… в общем, у тебя есть право знать, — она неуверенно чешет затылок, а после этого неожиданно громко стонет и складывается пополам, как старый телефон-раскладушка. — О Господи, я и не думала, что это будет так ужасающе неуютно!
— Мы можем перенести, — Намджун предлагает от чистого сердца, но на самом деле ему совсем этого не хочется. Донхи поднимает волосы, осматривает его из головы до ног и фыркает.
— Да у тебя выражение лица отрицает твои же слова.
— Ну прости, я же должен проявить благородство в такой момент, — он бессовестно ржет, пока крепкий кулак не врезается ему в правую почку. — Эй, а вот это было лишним!
— От тебя ждут так много, а ты способен лишь ползать, потому что бескрылый. Было такое ощущение? — Донхи, как всегда, начинает неожиданно. Намджун думает, взвешивая свой жизненный опыт, и согласно кивает. — А было такое, чтобы за ползанье тебя выбрасывали, как ненужную вещь?
Кажется, он начинает что-то понимать.
— Мне повезло немного меньше, — Донхи, не спрашивая, да и наплевав на врачебные предписания, тянется к неизменному зиппо и поджигает тонкую палочку легального успокоительного, одновременно указывая на нее. — Я и курить, собственно, начала из-за этого… Но уже позже.
— Меня воспитывали в правильной семье. Белый забор, собака, дочь-умница и прилежная ученица — мои родители видят жизнь сквозь призму изувеченных розовых очков, и любые отклонения от нее считают… даже не то, что запретными — противозаконными. В их понимании и желаниях я существовала лишь для их удобства: сначала хвалиться перед знакомыми школьной успешностью, потом отправить в хороший университет, выдать замуж за отцовского партнера и укрепить бизнес. Мои желания никогда не учитывались, собственно, их не существовало — и до некоторого времени меня это устраивало, я пребывала в счастливом амоке идеальной семьи. Первый раз мне указали на то, кто я и какое мое место в их мире, когда я втайне от них поступила совсем не на экономический. Родители не говорили со мной два месяца, но потом нашли в этом выгоду для себя — и меня простили, сделав жизнь похожей на предыдущую сказку. Но взамен я должна была заводить полезные связи в своей новой сфере, которые позволили бы отцу расширить бизнес — и не скрою, я это делала, так как считала ссору с ними лишь временным неудобством. Также различные благотворительные вечера для укрепления их положения в обществе легли на меня. А потом… — Донхи нервно содрогнулась и замолчала, докуривая сигарету до конца. Прижгла вторую, и лишь сжала губы, когда Намджун словил её свободную ладонь в свои пальцы. — Я встретила свою первую любовь. Наученная горьким опытом, встречалась ней втихаря, пряталась и прятала следы наших отношений… Счастливо прожила так почти полтора года… А потом напоролась на Рейна — и это стало ключевым моментом перелома в моей жизни.
Она замолкает. Вертит в пальцах третью, но сомневается, стоит ли поджигать, и чёрт возьми, Намджун просто не знает, что ему сделать. Донхи говорит безэмоционально и сухо — но боги, она трясется, как тростник на ветру, а глаза болезненно красные, и любую попытку прикоснуться еще или обнять встречает отказом.
— Не надо. Я должна… Нет, я хочу. Если расскажу, мне самой легче будет. Понимаешь?
Господи, нет, он не понимает.
