Девушка застывает соляным столбом, и в тот же миг Намджун отходит назад, привычно спокойно улыбаясь.

— Подумал, что нечестно молчать о таком. Ничего не изменится, малышка, но такие вещи должны быть сказаны.

Она молчит еще несколько минут, очевидно, всё обдумывая, и за это время Намджун понимает, как она чувствовала себя во время той исповеди, когда не смогла справиться с дыханием.

И только когда девушка немного неуверенно кивает в ответ, легкие наконец снова начинают работать.

========== Running Up That Hill ==========

And if I only could,

Если бы я только могла

I’d make a deal with God,

То заключила бы сделку с Богом

And I’d get him to swap our places,

И поменялась бы с Ним местами

Be running up that road,

Взбежала бы по этой дороге

Be running up that hill,

взбежала бы на этот холм

Be running up that building.

взбежала бы в это здание

If I only could, oh

Если бы я только могла…

Placebo - Running Up That Hill

У Донхи расцарапаны плечи.

Она в кои-то веки не в своей необъятной толстовке (то есть мешковатая кофта в наличии имеется, но она повязана вокруг талии — сентябрь же, холодно), но в какой-то старой выстиранной футболке, когда-то бывшей черной — сейчас её оттенок можно назвать разве что ужасающе зеленоватым. Вообще, Донхи в этой одежде напоминает сказочную кикимору, такую худенькую и заморенную некомфортными условиями болота, что даже цвет кожи тускнеет.

Собственно, нет ничего странного в том, что у нее плечи в мелких царапках — котенок игривый и все дела, но. Всегда есть это жирное-жирное но.

Следы свежие. То есть, им буквально минут пятнадцать, они еще даже распухнуть не успели, не то что покрыться корочкой из мелких точечек крови и застыть, превращаясь в напечатанное на нездорово белой коже полотно чужих эмоций. А еще ногти, которые всегда аккуратно подпилены (нет, Намджун не рассматривал, он ни за что в этом не признается), сейчас небрежно обкусаны и в бурых пятнышках.

Это же насколько сильно она вышла из себя, что сумела ими расцарапать кожу до крови?

Намджун на это показательно внимания не обращает. Просто Донхи пришла к нему в два ночи после смены, просто вручила пакет с бургерами (у нее еще одна подработка появилась? А не многовато ли?), просто устроилась на кухне и неохотно делится событиями последних недель — и то только потому, что парень из нее клещами слова вытягивает.

В общем, пиздец на ножках.

Конечно, первое, что приходит в голову — это она так реагирует на его признание, а оно, простите, было слишком уж прямым и совсем не в духе их отношений, построеных на вечных недомолвках, взглядах изподтишка и редких вечерах (ночах?) откровений. Но с другой стороны, если бы его «нравишься» настолько ранило Донхи, что она бы вдалась до самоповреждения, то девушка ни в коем случае не допустила бы возможности для Намджуна увидеть следы своей эмоциональной несдержанности.

Значит, дело не в нем.

Значит, есть что-то еще.

Намджун, вообще-то, не может сказать, что Донхи пребывает в состоянии депрессии. Наоборот, настолько желающего жить и карабкающегося за жизнь человека он еще не встречал — хотя и кажется, что упрямый комбинезончик всё делает чисто на автомате. Тем не менее, девочке абсолютно точно наплевать как минимум на две вещи: что о ней подумают люди и… она сама. Абсурд, но да. Она стоит, пока её избивает родной отец; она молчит, когда Рэйн пытается… что он там пытался, и лучше Намджуну вообще об этом не упоминать. Ей абсолютно восхитительно похрен, что случится с её телом — она вечно простужена (Намджун ей честно подсовывает таблетки в еду), питается одним дешевым ужасным кофе и сигаретным дымом, носит одежду не по погоде (хотя Джуну однажды удалось упаковать вредятину в свою толстовку, но от куртки девушка упрямо отказалась).

В общем и целом, самоповреждение выбивается из того «досье», которое Намджун успел собрать на Донхи в своей голове.

В общем и целом, сейчас у нее расцарапаны руки и она действительно не понимает, что юрист это заметил, проанализировал и теперь ужасно беспокоится.

Намджун уже почти решает поступить, как последняя скотина — то есть так, как обычно себя ведет, если хочет что-то разузнать о прошлом этой несносной девчонки… Но тут Донхи душераздирающе закашливается, со стороны вообще кажется, что у нее ребра дребезжат при каждой вспышке, по виску скатываются капли пота, пряди волос неряшливо мокнут ко лбу, и вообще такое впечатление, что она сейчас рассыплется.

— Прости, — еще и носом шмыгает, — поперхнулась.

— Воспалением легких? — Намджун скептично морщится, но теперь ему хотя бы не надо быть сволочью. — Знаю, ты сейчас ворчать начнешь, но переночуй хотя бы пару ночей у меня. И возьми на работах отгу…

— Нет.

— …лы. Да блин, комбинезончик, — Намджун бросает полотенце, которым вытирал мокрую посуду, и в одно мгновение нависает над девушкой, — ничего не случится за пару дней, никто тебя с работы не попрет.

— Ты не понимаешь, — упрямо хмурится даже сквозь слезящиеся глаза. Намджун на это только закатывает свои.

— Так объясни!

— Не повышай на меня голос! — она подается назад, как можно дальше, но там — столешница, а по бокам Намджуновы руки. Ёжится, прячет взгляд на мгновение, но тут же его поднимает в бессильном упрямстве — и тут парня попускает. Он устало выдыхает, опуская голову на плечо замершей в то же мгновение девушки, и обреченно спрашивает:

— Сколько еще это будет продолжаться? Твоя работа на износ, болезненная худоба, вечные простуды и бронхиты, обмороки от голода — не спорь, я обо всем знаю. Сколько еще в твоей жизни будет холодных ночей и жизни впроголодь в той квартирке с непомерной платой за аренду, холодного наплевательского отношения к самой себе? Сколько еще ты будешь корнать волосы ножом, чтобы не мешались, сколько еще будешь видеться со мной и Тэхёном раз на месяц в ущерб собственному сну? Сколько еще тебе терпеть эти чёртовы синяки под глазами и ободранные от работы пальцы? Сколько еще, черт возьми, у твоих близких должно болеть сердце, потому что они не знают, как тебе помочь? Стой, стой, — парень аккуратно перехватывает тонкие запястья, которыми Донхи тщетно пытается его оттолкнуть, — я не причиню тебе вреда. И не надеюсь ни на что, — хрупкое тело под ним содрогается, отлично понимая, о чем идет речь, — хотя мне и дико хочется, чтобы ты просто разрешила мне позаботиться о тебе. Чтобы училась там, где тебе хочется, чтобы не боялась ходить по улицам ночами, чтобы не высматривала в толпе лица из старой жизни…

— Не дави на меня, — только и звучит в ответ. Взгляд упрямо обращен в пол. Намджун кивает и поднимается, отпуская подругу из своеобразного плена рук.

— Ты права. Прости.

Когда он через десять минут выходит из ванной, в квартире царит пустота, только чашка из-под какао (с подмешанным туда антибиотиком) сиротливо стоит на посудомойке.

***

«Джунни, можешь сегодня с работы пораньше уйти?»

— Не то, чтобы… Завал конкретный, эти дебилы пропустили суперважный заказ, и теперь разгребать последствия этого надо до завтра. А в чем дело? — и всё это абсолютно не стесняясь чужих ушей, собственно, тех самых, которые и налажали.

«Донхи в обморок упала прямо за барной стойкой»

— Двадцать минут, — и обрывает звонок. На возмущенные возгласы сотрудников только огрызается. — С моей стороны промашка была? Нет. Я вам и так помог больше, чем собирался, сейчас у меня дела.

— Эти дела хоть хорошенькие? — пытается шутить кто-то из команды, но Намджун только злобно зыркает на него.

Узнать, что обмороки — его больше догадка на основании подозрений — действительно часто присутствуют в жизни Донхи, помогла её сотрудница — женщина средних лет, которая вместе с Донхи отвечала за ночную уборку первых этажей. Юнги ничего подобного сказать не мог, да и он не следил за персоналом больше необходимого минимума, но вот повар и несколько официанток это подтвердили. Умом Намджун понимал, что его забота о девушке начинает переходить во что-то попахивающее нездоровым отношением, но потом Юнги просто рассмеялся, ответив на сумбурный монолог одной фразой: